Женщины Цезаря - Маккалоу Колин - Страница 89

Естественно, разговор вертелся вокруг «Каменных анналов» и «Комментариев царей», хотя из уважения к Октавию и Филиппу Цезарь очень старался отвлечь внимание своих более ученых гостей от этой темы.

— Конечно, ты — признанный авторитет по древним законам, — сказал Цицерон, готовый уступить превосходство в области, которую он считал не самой важной в современном Риме.

— Благодарю, — серьезно отозвался Цезарь.

— Жаль, что больше нет информации о повседневной деятельности царского двора, — сказал Варрон, только что вернувшийся после длительного пребывания на Востоке, где находился в качестве знатока естественных наук при Помпее и по совместительству — его биографа.

— Да, но из этих двух документов мы теперь имеем абсолютно ясную картину процедуры суда за perduellio, и это само по себе уже поразительно, — сказал Нигидий Фигул, — учитывая maiestas.

— Maiestas — это изобретение Сатурнина, — сказал Цезарь.

— Он изобрел maiestas только потому, что никого нельзя было обвинить в измене по старой форме, — быстро заметил Цицерон.

— Жаль, что Сатурнин не знал о существовании твоих находок, Цезарь, — мечтательно произнес Варрон. — Двое судей без присяжных — и совсем другой результат судебного процесса!

— Чушь! — воскликнул Цицерон, выпрямляясь на ложе. — Ни Сенат, ни комиций не разрешат слушания в уголовном суде без присяжных!

— Но самое интересное, — добавил Нигидий Фигул, — что сегодня живы лишь четверо потомственных судей. Ты, Цезарь, твой кузен Луций Цезарь, Фабий Санга. И Катилина, как ни странно! Все другие патрицианские семьи не принимали участия в суде, когда Горация судили за убийство своей сестры.

Филипп и Октавий явно скучали, поэтому Цезарь снова попытался сменить тему.

— Когда ожидаете прибавления? — спросил он Октавия.

— Через неделю.

— Это будет мальчик или девочка?

— Мы думаем, на этот раз мальчик. Третья девочка от двух жен — это было бы жестоким разочарованием, — вздохнул Октавий.

— Я помню, что перед рождением Туллии я был уверен, что появится мальчик, — усмехнулся Цицерон. — И Теренция тоже не сомневалась. А оказалось, что нашего сына нам суждено было ждать целых четырнадцать лет.

— Не слишком ли велик перерыв между попытками, Цицерон? — спросил Филипп.

На это Цицерон ничего не ответил, только покраснел. Как большинство амбициозных «новых людей», взбиравшихся по социальной лестнице, он был обычно не в меру стыдлив, хотя иногда ему в голову помимо воли приходили потрясающие остроты. Аристократы, уверенные в себе, могли позволить себе соленое словцо. Цицерон — не мог.

— Женщина, чей муж является смотрителем старых зданий собраний, говорит, что будет мальчик, — сказал Октавий. — Она привязала обручальное кольцо Атии к нитке и держала его перед животом. Оно быстро вращалось слева-направо. Верный знак, сказала она.

— Ну, будем надеяться, что она права, — сказал Цезарь. — Моя старшая сестра рожала мальчиков, но в семье рождаются и девочки.

— Интересно, — спросил Варрон, — сколько людей фактически судили за perduellio во времена Тулла Гостилия?

Цезарь подавил вздох. Пригласить на обед троих ученых и двоих эпикурейцев — глупо. К счастью, вино оказалось великолепным, как великолепны были и повара Общественного дома.

Новости из Этрурии пришли через несколько дней после этого обеда у великого понтифика. О них сообщила Фульвия Нобилиор.

— Катилина послал Гая Манлия в Фезулы набирать армию, — доложила она Цицерону, устраиваясь на краю ложа и вытирая пот со лба, — а Публий Фурий делает то же самое в Апулии.

— Доказательства? — резко спросил Цицерон, чувствуя, как и у него вдруг выступил пот на лбу.

— Никаких, Марк Туллий.

— Это тебе Квинт Курий сказал?

— Нет. Я подслушала, когда он говорил с Луцием Кассием прошлым вечером после обеда. Они думали, что я ушла спать. После выборов они вели себя очень тихо, даже Квинт Курий. Результат выборов оказался ударом для Катилины, и я думаю, он сделал перерыв в своей деятельности, чтобы опомниться. Прошлым вечером я первый раз услышала, что они о чем-то шепчутся.

— Ты знаешь, когда Манлий и Фурий начали действовать?

— Нет.

— Значит, тебе неизвестно, как далеко могла продвинуться вербовка? Например, мог бы я получить подтверждение, если бы послал кого-нибудь в Фезулы?

— Не знаю, Марк Туллий. Хотела бы знать, но увы.

— А что Квинт Курий? Он — за открытую революцию?

— Я не уверена.

— Тогда постарайся узнать, Фульвия, — сказал Цицерон, пытаясь сдержать раздражение. — Если мы сможем убедить его дать показания в Сенате, сенаторам придется поверить мне.

— Будь спокоен, муж, Фульвия сделает для тебя все, — сказала Теренция и выпроводила посетительницу.

Уверенный, что мятежные силы будут вербовать рабов, Цицерон послал в Фезулы очень сообразительного и приличного человека, дав тому указание записаться в армию. Зная, что многие в Палате считают его легковерным, слишком жаждущим кризиса, чтобы чем-то отличить свое консульство, Цицерон занял этого раба у Аттика. Поэтому раб мог свидетельствовать, не будучи лично подчиненным Цицерону. Но, увы, когда он возвратился, он мало что мог сообщить. Что-то определенно происходило, и не только в Фезулах. Беда в том, что рабы, как ему говорили, когда он стал собирать информацию, происходили не из Этрурии. В Этрурии достаточно свободных людей. Трудно сказать, что означал этот ответ, так как, конечно, в Этрурии имелось достаточно рабов — как в любом другом месте в Италии и за ее пределами. Весь мир зависел от рабов!

— Если это действительно восстание, Марк Туллий, — заключил слуга Аттика, — тогда это восстание свободных людей.

— И что дальше? — спросила Теренция за обедом.

— Честно говоря, не знаю, дорогая. Вопрос в том, как поступить: созову ли я Сенат и повторю попытку или буду ждать, пока не смогу найти несколько вольноотпущенников-агентов и представить неопровержимые доказательства.

— У меня такое чувство, что найти неопровержимые доказательства будет очень трудно, муж. Никто в Северной Этрурии не доверяет чужакам, свободным или рабам. Они привержены своим семьям и очень скрытны.

— Тогда, — вздохнул Цицерон, — я созову собрание Палаты послезавтра. Если не будет другого результата, по крайней мере, оно покажет Катилине, что я продолжаю следить за ним.

Как и предвидел Цицерон, другого результата не было. Сенаторы, которые не уехали на море, в лучшем случае отнеслись к заявлению старшего консула скептически, в худшем — стали оскорблять его. Особенно старался Катилина, который присутствовал на заседании, но держался удивительно спокойно для человека, чьи надежды на консульство потерпели крах. На этот раз он не пытался разражаться тирадами в адрес Цицерона. Он просто сидел на своем стуле и терпеливо, спокойно отвечал. Хорошая тактика, которая произвела впечатление на скептиков и вызвала восхищение у его сторонников. Шумного и жаркого спора не получилось. Разговор протекал вяло и постепенно сходил на нет, а затем заседание было прервано внезапным вторжением Гая Октавия, который показался в дверях, приплясывая и издавая радостные вопли:

— У меня сын! У меня сын!

Довольный тем, что получил предлог закрыть позорное для себя собрание, Цицерон отпустил своих чиновников и присоединился к толпе, собравшейся вокруг Октавия.

— Значит, гороскоп благоприятный? — спросил Цезарь. — Учти, они всегда благоприятны.

— Скорее удивительный, чем благоприятный, Цезарь. Если верить астрологу, мой сын, Гай Октавий-младший, в конце концов будет править миром, — хихикнул гордый отец. — Но я поверю этому! Я дал астрологу сверх того, что требовалось.

— В моем гороскопе очень много говорится о непонятных грудных болезнях, если верить моей матери, — сказал Цезарь. — Но она никогда мне его не показывает.

— А мой сообщает, что у меня никогда не будет денег, — сказал Красc.

— Хорошее предсказание делает женщин счастливыми, — заметил Филипп.