Хождение за два-три моря - Пелишенко Святослав - Страница 18

— Я знаю. Пока мы в пограничной зоне, трудно из судовой роли члена экипажа вычеркнуть.

— Вот-вот… — Данилыч стал развивать мысль о том, что теперь нужно спешить еще больше; по крайней мере до Керчи, в Азовском море пограничников уже нет, там хоть все мы можем улепетывать, он и сам до Астрахани дойдет, он никого не держит… Саша пообещал до Керчи дойти во что бы то ни стало, и на этом инцидент был исчерпан.

Но неприятный осадок от разговора у меня остался, Не то чтоб я слишком дорожил педантичным обществом матроса Нестеренко; а впрочем…

Например, он прекрасно готовит (даже не знаю, где так выучился) и никогда не пытается просачковать, как Даня (занят парусами!) или Сергей (занят навигацией!). В последние дни все кулинарные обязанности как-то незаметно перешли к Саше. Вообще-то в походе еда — дело тонкое. Одни любят поесть, другие не любят варить обед, и вокруг этого парадокса могут накапливаться «уансы». У нас все проще: Саша завидно готовит, остальные завидно едят. Очень удобно.

Помимо соображений меркантильных, желание Саши уехать было и щелчком по самолюбию. Я понимал обиду Данилыча: Саша как бы дал понять, что могут быть и более важные жизненные дела, чем наше путешествие. Какие?

Медведь-гора медленно погружалась в дымку. Далеко позади виднелись белые дома Алушты и над ними — четкий треугольник Чатырдага. На несколько часов эта картина словно застыла: яхта висела, приколотая к середине громадной дуги берега.

Даня после сообщения Саши о его предполагаемом отъезде вдруг развеселился. Не глядя на матроса Нестеренко, он подергивал бородку, фальшиво насвистывал из «Сильвы» — без женщин жить нельзя на свете, нет! — потом подсел к Сергею…

— Ты вот человек женатый, да? Объясни: ну ше в этом хорошего?

— Хорошего мало, — на всякий случай ответил судовой врач. — А что?

— Да я просто так. Абстрактно интересуюсь. А вот любовь — чувство эгоистическое, да?

— Видишь ли… — Сергей, польщенный тем, что в нем видят знатока, начал развивать теорию любви как одного из видов творчества. Саша резко повернулся, ушел к бушприту.

— А вот влюбиться ведь каждый может, правда? Ну, например, бухгалтер?.. — Даня вел какую-то опасную игру. Сергей увлекся. Он стал громогласно доказывать: не только никто не гарантирован от лучшего из чувств, напротив! Именно бухгалтер, именно человек сухой и прагматический, если уж нагрянет, может оказаться наиболее незащищенным; ибо отсутствие душевного опыта… Голос Сергея разносился по яхте и наверняка долетал на нос, где одиноко приютился матрос Нестеренко. В другое время и в другом месте я послушал бы эти рассуждения не без интереса.

— Сережа, на минуту, — я отозвал судового врача; в сторону. — Ты бываешь удивительно тактичен.

— Не понимаю. В чем дело?

— Ни в чем. Ты полез в чужую историю, тебе не кажется?

— Какая история? — Сергей задумался и раздраженно втянул в себя воздух. — Саши с Даней, что ли? Говори толком!

— Рад, что ты начал понимать. Они помирятся, а ты попадешь в дурацкое положение.

— Понятно. Спасибо за предупреждение.

— Пожалуйста. И не злись. Я не виноват, если ты сам такой простой вещи не заметил.

— Где уж нам! Не психолог. Не люблю усложнять.

— Я ведь просил, Сережик: не злись. Уж нам с тобой, по-моему, ссориться не из-за чего.

— Логично, — сухо сказал Сергей.

Уже вечерело, когда впереди по курсу засинел далекий профиль мыса Меганом.

— Это Меганом, — объявил я.

— Меганом, — согласился капитан. Сергей сверил очертания мыса с рисунком в лоции и небрежно подтвердил: Меганом.

Из путевых записей Сергея.

В 20.30 прошли траверз Меганома. Судак почти не виден: невыразительная кучка белых домиков. Почему-то не видно на Меганоме и маяка.

Но заблудиться тут просто негде. В этом районе моря магнитное склонение и девиация нашего компаса взаимно компенсируются. От Меганома курс 53 (16 миль) до мыса Киик-Атлама, потом курс 29 (4 мили) до Феодосийского маяка (мыс Ильи), после чего по пеленгу 330 в 4-х милях откроется Феодосия.

За мысом показался Карадаг — во всем своем великолепии. И ведь у нас есть шанс…

Шанс состоял вот в чем. Ялтинские пограничники, выпуская яхту, дали контрольный срок до следующего вечера. Мы могли переночевать у Карадага, а с утра, поныряв в Сердоликовой бухте, двинуться в Феодосию. Эта возможность не давала судовому врачу покоя.

От увлечений юности у Сергея осталась пара ласт, удостоверение подводного пловца и непреодолимое желание лезть под воду при каждом удобном случае. Его маска, трубка и самодельный трезубец-гарпун вечно валялись на моей койке. Любая стоянка, где специалисту по баротравме уха не удается нырнуть, воспринимается им как личная обида. Кроме повседневного водолазного пунктика, у Сергея были две глубоких подводных мечты: погружение у Тарханкута и у Карадага. Первую он осуществил и сейчас повел борьбу с капитаном за вторую.

— Я тут каждую бухточку знаю! Вон, видите: отличное место для стоянки! Меня как понесет из нее в море — еле выплыл…

— Какая стоянка! Мы же спешим, вот оно.

— Ну да, — в скобках заметил Даня. — Теперь новый повод для спешки выискался.

— И потом, мне наш ход под мотором что-то не нравится, может, на винт намотали? Не мешает осмотреть, — Сергей снова начал проявлять одессизм.

Меня передернуло. Представляю эту стоянку, когда одни откачивают воду из раскаленного машинного отделения, а другие резвятся за бортом, «осматривая винт»! Данилыч хмыкнул:

— Винт пускай корреспонденты осматривают, вот оно… Вы, господа, про «Мечту» не забывайте!

Величавые обрывы Карадага подходили все ближе. Зеркало штилевой воды, изгибаясь, уходило к скалам. Красиво, ничего не скажешь.

— Ну ше ты, батя, режим устанавливаешь?! — неожиданно закричал дальнозоркий Даня. — Вон она, твоя «Мечта»!

Данилыч рванул с шеи бинокль. Команда сгрудилась на левом борту. На фоне скал я разглядел тонкую спицу мачты. По-видимому, соперник стоял на якоре: паруса были спущены. Фуражку на капитане и контрабандный товар в трюме с расстояния свыше мили увидеть не удалось.

— Ага… Катамаран, вот оно… — пробормотал Данилыч. — Ну и пусть тут ночуют! Будем идти, пока идется. Догнали, а теперь обгоним!

— Наоборот! Нужно разведать, какие у них планы.

Мнения разделились. Саша коротко сказал: он за движение вперед. Сергей и Даня представляли оппозицию; таким образом оказалось, что мой голос решающий. Я отдал его капитану.

— Чшшш?! Ну, Баклаша! — Сергей посмотрел на меня с нескрываемой враждебностью.

— Не впадай в детство, — холодно сказал я. — Понырять хотел?

— А хоть бы и так! Тебе какое дело?

— Никакого. Я высказал свое мнение.

— Вы, Сергей, зря обижаетесь… — официально начал капитан, но судовой врач только махнул рукой. Он отвернулся и молча ушел на нос. Ну и черт с ним, решил я и занялся навигацией самостоятельно.

Последнее было нетрудно. Уже стемнело, но впереди четко виднелся горбатый профиль Киик-Атламы. Слева по борту проплыли огни Планерского; я с удивлением отметил, что этот поселок светится, как целый город… «Гагарин» миновал Киик-Атламу, и неожиданно в лицо ударил ветер.

— Где маяк? — резонно спросил Данилыч. Впереди должен был открыться мощный Ильинский маяк; не видеть его мы не могли. Однако не видели.

— Кажется, мы это не Киик-Атламу, а Меганом миновали, — послышался из каюты Данин голос.

— Да? Почему? — заинтересовался капитан, всегда склонный предполагать худшее.

— На Киик-Атламе огонь зеленый, а мы видим желтый.

Я нырнул в каюту и в желтом свете настольной лампы увидел, что Даня воткнул циркуль в море восточнее Керчи.

— Все в порядке, — доложил я Данилычу, вернувшись на палубу. — Просто зеленый огонь заменили желтым. Впереди мыс Ильи.

— А почему на Меганоме не было маяка? — конфиденциально спросил капитан. Я раздраженно ответил:

— Не знаю. Там, извините, не я определялся.