Противостояние - Витич Райдо - Страница 53

Только Ян знал, что ей стоит дойти до лавки у госпиталя и сидеть, улыбаться

бойцам, слушать их байки, находить в себе силы отвечать. Но врач молчал, не

укоряя ее, потому что знал и другое — эти усилия, на грани чуда, что она

совершает каждый день, нужны и ей и бойцам, даже если окажутся последними в

жизни девушки. Для солдат она стала олицетворением победы над самой смертью, а

это в столь сложные моменты положения отряда, дорогого стоило. Только при

перевязке просил Надю стоять рядом с нашатырем, и все кривился, понимая,

насколько больно Лене.

Раны то кровили, то закрывались струпом, а потом открывались и опять кровили. Не

хватало элементарного: витаминов, медикаментов, условий, чтобы залечить их.

Девушка чахла, то одна рана, то другая начинали загнивать.

Голодно было. Положение отряда становилось все хуже, и это тревожило.

Лене казалось, что она умирает, медленно, но неотвратимо уходит с поля боя, и

приравнивала это к предательству. Она хотела как можно быстрее встать в строй,

но организм подводил. Она испытывала такой стыд и вину перед ребятами, что

возможно эти чувства и служили ей аккумулятором действий, на их топливе она

вставала, шла, сидела у костра, улыбалась, разговаривала.

В январе она уже могла побродить по лагерю, и улыбалась не так вымученно, как

месяц назад, и даже сама держала ложку, неуклюже, тяжело, но все же. И все были

уверены — идет на поправку, и не чувствовали, что за мягкой улыбкой и понимающим

взглядом скрывается жуткая боль и слабость, не слышали, как она стонет внутри, слышали,

как надсадно

в

как надсадно ноет каждая клеточка тела, дрожит от малейшего движения, не ведали,

чего Лене стоит играть роль активно выздоравливающей. Она свыкалась с болью и

слабостью, борола их и побеждала хоть и на короткий срок.

Маленькая победа, пиррова, но Лена была рада и ей.

В один из дней к ней подошел командир:

— Смотрю, гуляешь.

— Да, бока уже отлежала, — улыбнулась бодро.

— Выздоравливаешь, значит.

— Да, спасибо. Немного и в строй.

— Посмотрим, — улыбнулся в ответ на ее улыбку, руку сжать в знак солидарности

хотел, но вспомнил, что раны, где не тронь и, лишь махнул ладонью.

— Молодец, это по-нашему.

И ушел.

Она не поняла, зачем подходил, но заподозрила, что в ней нуждаются. И

возненавидела себя, за то, что никак не могла не умереть, ни поправится.

А обстановка вокруг отряда накалялась, да и внутри отряда ощущалось напряжение.

Гитлеровцы кинули отборные войска на ловлю партизан. Росли потери. В феврале

стало ясно, что придется сниматься и уходить. Семейный лагерь уже переправляли

на другое место, но он разросся, и передислоцировать его стоило немалых сил, а

вот толку особого не было.

Лена почти физически чувствовала, как сжимается кольцо и, усиленно тренировала

руки, возвращая им подвижность и силу, чтобы быть готовой к решительным боям

наравне со всеми. Но чем больше крутила пистолет, разрабатывая пальцы, тем

сильнее слабела и болела.

Пересилить собственный организм оказалось непростым делом.

В середине февраля Лену вызвал к себе командир.

Та вытянулась, как должно, и даже не качнулась, но Георгий Иванович на ее

браваду внимания не обратил — пригласил жестом за стол, кружку с чаем из

смородиновых листьев пододвинул. Оглядел пристально и спросил:

— Ты мне честно скажи, ты как?

Она поняла, что вопрос не праздный и заверила:

— Нормально.

— Точно?

— Совершенно точно, — солгала, внутренне дрогнув.

— Это хорошо, — кивнул. — Дело у меня к тебе, серьезное и очень большое.

Крутить не стану, прямо буду говорить. Положение складывается плачевное, опасное.

Через два дня мы уйдем. Соединятся два отряда, сил будет больше, а фашистам

будет жарче. Но вот ведь беда, завелась у нас вша какая-то, нутром чую. И есть

подозрения, что ждет нас колечко.

Вздохнул. Закурил.

— Выстоим, — заверила Лена

— Выстоим, Лена, выстоим, еще им прикурить дадим, но не в этом дело. Связи с

Центом у нас уже нет, рация сдохла. Самолетам сюда прилетать — наше

местоположение рассекречивать и серьезно рисковать. Конечно, нужно надеяться на

лучшее и думать, что все пройдет, как планировали — выйдем из «котла»,

соединимся с Дубининцами, и дальше, до победного конца за Родину, партию и наш

многострадальный народ… Но как командир я обязан и о другом варианте думать: а

ну, не выйдем? Ляжем здесь. Да. Перебьем фашистскую сволочь, сколько сможем — да,

без вопросов, вариантов и обсуждений. Но вот в чем дело, Пчела, — сжал кулак,

задумался и выдал. — Иван Иваныч вел архив за три отряда, для души вел. В нем

все кто погиб и кто жив, все операции. Ерунда? Но потом возможно это будет кому-то

очень важно, нужно. Те кто в плен попал, потом с голодухи и слабости в помощники

немцам записался, чтобы только оклематься, а потом деру и к нам, и бьют гада

фашистского геройски можно сказать — докажут они потом что не предатели? А

документы эти доказывают, понимаешь?

Командир волновался, то и дело полушубок, на плечи накинутый, поправлял, ладонью

то по столу водил, то хлопал:

— Но не только в этом дело, даже не в памяти, что должна сохранить героев!…Кончится

война, уйдем мы, а документы о нас расскажут, о каждом кто погиб, за что, как.

Нельзя чтобы они совсем-то ушли, подло это. А и детям нашим нужно, не только за

светлую память погибших. Прочтут и поймут потом, кто выживет, заново народится —

не просто их отцы небо коптили, а били врага, как могли, из последних сил! —

уже кулаком по столу грохнул.

— Большое дело и важное, — согласилась Лена, серьезно поглядывая на

разволновавшегося командира.

Мужчина посмотрел на нее и нахмурился:

— Да и не в этом дело. К нам еще важнее документы попали. Кровью за них

заплачено, Лена. Сдается мне, за ними охота и идет. Карты, планы — цены им нет.

И приказ самого Гитлера. Судя по этим данным, немцы готовят серьезную операцию к

лету этого года. Наши должны знать об этом. Чую, к этим документам провокатор

засланный и подбирается, кружит гад. Уничтожить? А ведь они очень нашим помогут.

В общем, — уставился на нее с надеждой на понимание. — Отдать их я могу лишь

тому, за кого ручаюсь, как за себя. На тебя выбор пал. Ты немецкий знаешь, опыт

разведки имеешь, боевой опыт — тоже не занимать, и женщина — шансов больше

проскочить. А уж веры тебе — как себе. Точно знаю — доставишь.

— Куда?

Девушка даже осела от такой новости — ничего себе ответственность. А сможет ли?