Встречи с животными - Спангенберг Евгений Павлович - Страница 36

Долго продолжались тщетные поиски — уларов нигде не было видно. Солнце опустилось уже к самому горизонту, когда, наконец, удалось поднять одну птицу. Я осторожно шел вниз по крутой лощине, осматривая каждый камень, каждую кочку. Но представьте себе, что и при этом тщательном поиске я не заметил, прошел мимо затаившегося улара. Он вылетел сзади и, издавая свое «уль-уль-уль», пронесся вниз над самой моей головой. Судорожно вскинул я двустволку, но, как назло, поскользнулся и упал на спину. Однако, не желая упустить добычу, я и лежа попытался поймать летящую птицу на мушку и сделал два частых выстрела. Вероятно, я плохо прицелился, и улар ушел почти невредимым. Только одно его маховое перо, выбитое из крыла дробиной, сначала повисло в воздухе, а затем, вертясь и ныряя, исчезло за ближайшей скалой.

Измученный и голодный, уже в полной темноте я возвратился домой.

— Ну, как охота, видел индеек? — встретил меня Михаил вопросом.

— Не только видел — стрелял и чуть не убил, — ответил я. И переживая все наново, рассказал Михаилу об охоте и о том, как улар каким-то чудом ушел от выстрела.

— Так-то оно так, а все же моя правда, — усмехнулся в ответ Михаил. — Небось, ноги натер здорово, а сумка пустая. Не зря я тебе говорил, что индейка не перепел. Не только убить, а добраться до нее и то трудно.

— Да ведь случайно не убил, Михаил, ну просто из рук ушла.

Но он не хотел слушать моих доводов.

— Брось ты спорить. Если ушла, значит, не добыл, а чуть-чуть не считается. Садись лучше ужинать. Наверное, целый день голодный по горам ходил, — закончил он. И верно — только теперь я вспомнил, что увлекшись охотой, я совсем забыл о взятом с собой завтраке.

Прошло дней десять. За это время я раз пять поднимался высоко в горы и охотился за уларами. После каждого такого похода я возвращался совершенно измученным. На другое утро я снова брал ружье и уходил на охоту. Я усаживался на берегу реки, наблюдая за оляпками и другими птичками, и, смазывая растертые ноги барсучьим салом, подготовлял себя к новому трудному походу в горы. Но мне не везло с уларами. За это время я сделал по ним не менее двадцати выстрелов и не взял ни одного экземпляра.

Однажды, возвращаясь домой после охоты, я высоко в горах застрелил лисицу. Мне не хотелось спускаться обратно на обычную свою тропинку, я решил перевалить через гору. При этом путь к дому сокращался примерно на 1,5 — 2 километра. Я снял ружейный ремень, привязал концы к ногам убитого зверя и, перекинув его за плечи, стал медленно подниматься по склону.

Подъем оказался крутым и крайне тяжелым. Я часто останавливался, чтобы хоть немного отдышаться, глядел вниз на пройденный путь, сравнивал его с тем подъемом, который мне необходимо было осилить, чтобы добраться до перевала. Вот, кажется, совсем близко, а сколько еще нужно затратить сил, энергии, чтобы покрыть каких-нибудь 200 метров. Да, интересна, но тяжела горная охота. А тут, представьте себе, еще за плечами убитая лисица. Мне казалось, что с каждой минутой она становится тяжелее, ремень сильнее давит на плечо, затрудняет движение. «Но ничего, теперь остается немного, — подбадривал я себя и продолжал подниматься по крутому склону. — Зато как приятно будет отдохнуть на вершине, а потом спуститься по хорошей вьючной тропинке прямо к селению».

Еще двадцать минут усилий, и я, наконец, достиг заветного перевала. Но, представьте себе, на перевале меня ждал не только отдых, но и крупная стая уларов. Около 30 птиц подпустили меня совсем близко. Один за другим прогремели выстрелы, и на этом охота закончилась. После многих безрезультатных выходов в горы в мои руки, наконец, попали три великолепных улара. Примостившись на камне у вершины горы, я начал снимать шкурки с добытых птиц.

А кругом царила полная тишина. Справа, в глубокой долине, едва виднелись домики Воскресеновки, а слева, на горизонте, под лучами заходящего солнца маячило зеркало огромного горного озера Гокча.

Но я так и не рассказал, что собой представляют улары. Улары, или горные индейки, как их часто называют охотники Кавказа и Средней Азии, по сути дела, крупные куропатки. Они относятся к отряду куриных и в пределах нашей страны представлены 5 видами. В альпийской зоне Главного Кавказского хребта обитают кавказские улары. В горах Закавказья и в Копет-даге живет каспийский улар, на Памире — тибетский, в Тянь-Шане — гималайский, на Алтае и в Саянах — алтайский улар. Все они принадлежат к птицам высокогорий и в течение круглого года обитают на скалах близ нижней границы вечного снега.

Мой рассказ — о каспийском уларе; его шкурки представляют большую редкость в наших музеях. Значительно чаще мне приходилось встречать гималайских уларов, но о них я расскажу, когда приступлю к описанию своих поездок по Киргизии.

Вскоре я опять стал приставать к своему хозяину.

— Ну, сходим со мной за белками. Ведь за ними в Понзор идти надо, а я туда дороги не знаю.

— Пойдем, подожди немного, — отвечал он как-то нехотя. — Туда обязательно с ночевкой идти придется, а времени нет, — продолжал он.

Наш выход вновь откладывался на неопределенное время. Стоило хоть один раз побывать с ним в горах на охоте, чтобы составить о нем представление. Это был неутомимый, до тонкости знающий свое дело, упрямый охотник. С одинаковым упорством в течение многих часов, а иногда в течение ряда дней он бродил в горах, чтобы добыть кавказских тетеревов, лисицу или даже медведя. Однако, совсем не желая обидеть охотника, я должен отметить, что он обладал некоторым своеобразием характера.

Когда, например, дома нужно было копать картошку или пилить дрова, Михаил предпринимал все меры, чтобы отправиться на охоту. И напротив, когда дома не было срочной работы, заставить Михаила пойти на охоту оказывалось нелегким делом. Но охота для Михаила имела очень большое значение как подсобный заработок, и потому на этой почве в его семье возникали частые недоразумения.

Короток ноябрьский день. Не успеешь, бывало, подняться в горы и вволю поохотиться, как солнце уже спускается к зубчатому горизонту. Самое большее — часов пять настоящей охоты, а там и сумерки. Нехотя знакомой тропинкой спускаешься вниз. Вон и изба Михаила — приветливо светятся огоньки в ее окнах.

Короток день, да нескончаема осенняя ночь. Но она не пугает меня. После ужина из заплечного мешка я осторожно извлекаю добычу — около десятка мелких и крупных птиц. На их обработку нужно немало времени, и за этим занятием незаметно пройдет добрая половина ночи. После тяжелой горной охоты так приятно отдохнуть за привычным делом. Да и дома особенно тепло и уютно, когда за окном темень и тоскливый осенний ветер.

— Михаил, когда же ты, наконец, на охоту пойдешь? — начинает иной раз ворчать жена хозяина Аннушка. — Ведь все лисиц бьют, а ты дома сидишь.

Наступает долгая, гнетущая пауза.

— Что же ты молчишь, Михаил? — продолжает Аннушка, — Ведь зима подходит, и то и другое припасти надо, обувку ребятам справить, а тебе и дела ни до чего нет.

Еще долго ворчит Аннушка, упрекает мужа, а Михаил с каждой минутой становится сумрачней.

— А много лисиц в этом году? — спрашиваю я Михаила, пытаясь придать разговору более мирный характер.

Но, увы, мое вмешательство неудачно.

— Лисиц много, Евгений Павлович, — отвечает на мой вопрос Аннушка. — Все, даже молодые, охотники каждый день с добычей приходят — только вот наш охотник дома сидит.

При этих словах Михаил, как ужаленный, соскакивает со своего места, напяливает овчинный тулуп, шапку, валенки, срывает с гвоздя патронташ и ружье и, настежь распахнув двери, вылетает из хаты. Тяжелая дверь хлопает при этом с такой силой, что, будто от близкого взрыва, дрожит вся изба и звенят стекла.

— И вот всегда так, — подсаживается к столу Аннушка и, тяжело вздохнув, продолжает свою жалобу. — Всегда так: вспылит, а чего сердится — разве я ему неправду сказала? Ведь хозяйственный человек и семью любит, а того в толк взять не хочет, что всех местных лисиц охотники побьют да распугают и тогда самому же придется за лисой в степь за 60 километров ходить. Договор-то выполнять все равно придется.