Золотая корифена - Иванов Юрий Николаевич - Страница 19

С омерзением смотрим мы на отвратительную картину. Жадные, чавкающие рты совсем близко… сверкают острые зубы, мигают маленькие злые глаза.

— В лодку влезут!.. — вскрикивает Скачков и, схватив наш самодельный гарпун, ударяет одну из акул в отвратительное рыло. Нож скользит по твердой шкуре, оставив на ней едва заметную полоску. Корин поднимает весло и сует одной из акул в пасть; та разворачивается боком, челюсти сжимаются и как бритвой отсекают половину лопасти. Стась что есть силы бьет акулу по башке. Рыбина выскакивает из воды и звонко лязгает челюстями, пытаясь вцепиться зубами в древко.

Ножом я перерезаю веревку, и все, что осталось от мако, погружается в воду. Акулы, «беззубки», лоцманы устремляются в глубину за истерзанной тушей.

— Крути ручку! — командует Валентин и, не дожидаясь Скачкова, сам хватается за пусковую ручку. Скачков повозился над двигателем, тот простужено чихнул, кашлянул и деловито залопотал.

…Жара. Тихо. Штиль. Вода в океане прозрачная и теплая. Откуда-то подкрадывается к заливу шторм. Длинная, пологая зыбь мерно раскачивает лодку. Волна неторопливо, важно подкатывается под правый борт «Корифены», и лодка наклоняет навстречу ей свою мачту с зубастой челюстью на клотике.

Жарища. В воздухе никакого движения. Солнце в самом зените, до вечера еще далеко, ох далеко. Утомленные борьбой с акулой, мы сидим на дне лодки среди разбросанных вещей и потускневших рыбин. Скачков громко, мучительно икает после мужественно заглоченной акулятины.

— Испугайте меня, ребята, — просит он, вытирая подкладкой фуражки свое потное, измученное лицо, — не могу больше. Выворачивает всего…

Меня тоже выворачивает. Я не говорил, но тайком от всех, когда ребята, свесившись с бортов, наблюдали за кровавым пиршеством, освободил свой желудок. И теперь мне кажется, что живот наполнен острыми гвоздями и лезвиями бритв. Все внутри режет, болит. Нет, это мясо не для моего желудка. Пускай его едят японцы. Я не могу.

Мотор выключен. В ушах тонкий надоедливый звон. И еще неприятные, какие-то утробные булькающие звуки: это Петр. Икает, спрятав лицо в свою флотскую фуражку.

— Слушай, перестань… — раздраженно говорит Корин.

— Ну испугайте же… ик!.. — отрывает от лица фуражку Скачков. — Я не нарочно…

— Вот в компанейку попал, — ворчит Корин, — с ума сойти можно. Кстати, пить мы сегодня будем? Петька, да замолчишь ты или нет?

— Ну чего пристал к человеку? — поднимается Валентин. — На «Корифене» никому икать не запрещается. Икай, Петя, не стесняйся, Николай, раздавай воду. Во рту все печет.

Из носового отсека я выжимаю ведро с кружками, сбросив брезент с бочонка, наклоняюсь над ним. С кормы приходит Скачков с Бенкой. В последнее время мартышка почти все время жмется к Петру. Подперев волосатыми кулачками свой подбородок, она садится рядом с бочонком и внимательно следит, как я раздаю кружки…

— Давай быстрее, — торопит меня Валентин, — не томи.

Я поднимаю бочонок — и сердце мое испуганно замирает: бочонок слишком легок. Переворачиваю: в его

выпуклом дубовом боку зияет трещина. Он пуст. Воды нет.

— Мако… она обрушилась на бочонок и раздавила его, — говорю я и, как бы оправдываясь, повторяю: — Это мако, ребята… раздавила.

Потом я ставлю бочонок на попа, зачем-то вынимаю деревянную затычку, смотрю внутрь… Пуст. Бочонок абсолютно пуст. Бенка тоже заглядывает в бочонок, разочарованно вытягивает губы трубочкой и тоненько, расстроено свистит. Корин швыряет кружку. Длинно, виртуозно ругается.

— Отставить… — вздрогнувшим голосом говорит Валентин. — Вода на дне лодки… быстро разобрать барахло. — Валентин начинает торопливо перетаскивать брезент, ящики, все наше имущество на корму. Мы помогаем ему, поднимаем решетки — на дне лодки плещется грязная, в щепках и мусоре вода. Здесь смешались пресная вода и соленая, акулья кровь и немного солярки.

Забыв про зной и обжигающие лучи, мы вычерпываем воду из лодки в ведро. Вода совершенно черная. По ее поверхности плавают розовые и фиолетовые нефтяные пятна. Вода неприятно пахнет гнилью, Примерно восемь кружек. И все. Я наливаю через марлю всем по четверть кружки,

— Может, икать перестану, — говорит Петр и, мучительно сморщившись, выпивает воду. — Б-рр… керосин, ик!

Вода отвратительна. Но я все же глотаю ее. Густая, противная пленка солярки оседает на деснах и языке. В горле першит.

Корин выплескивает воду за борт и показывает кулак продолжающему нудно и покорно икать Скачкову. Стась сегодня как-то по-особенному взвинчен. Кажется, что все нервы у него обнажены. И на них, как и на коже тела, выпаривается едкая морская соль. Бросив кружку на дно лодки, Корин пробирается в корму и ложится на спину. С презрительной гримасой он затыкает уши пальцами и смотрит в белое от зноя небо. Петр виновато посматривает на нас и извиняюще пожимает плечами: ну как бы остановить эту икоту?

— Испугайте… — слышу я его уставший голос, — ну же, ребята.

Корин садится, сплевывает и, сосредоточенно нахмурившись, оглядывает горизонт.

— Теплоход! — вдруг вскрикивает он и вскакивает.

Нас словно пружины подбрасывают, шарим глазами по воде: пусто. Горизонт дрожит и колеблется в струях накаленного воздуха. Где же? Где?.. Валентин поднимается на капот двигателя, щурит заслезившиеся от напряжения и яркого света глаза. Нет, ничего не видно. Мы смотрим на Корина. Тот валится на брезент, криво усмехается. Подмигивает Скачкову:

— Ну как, испугал?.. Прошла икотка?..

День бесконечен. Солнце не торопится на покой. Жаркое, сухое пламя врывается в легкие; язык во рту толстый, шершавый. Очень хочется пить…

Как сонные мухи, мы по приказанию Валентина производим "большую приборку"; разбираем свое имущество, моем, чистим лодку… Петр сидит на корме и потрошит рыбу. Решили пяток рыбин завялить. Уже две распластанные «беззубки» висят на мачте, затекают прозрачными каплями желтого жира. Несмотря на свои беззубые рты, рыбы весьма упитанны. Как видно, акулы-хозяйки успешно промышляют в океанских просторах, И «беззубки» редко бывают голодными.

Валя все о чем-то думает, сосредоточенно потирает лоб. Достав карту, внимательно рассматривает ее, сверяется с компасом. Потом спрашивает у Скачкова:

— Петр… ты не помнишь по лоции, каков здесь берег?

Скачков втыкает в банку нож, споласкивает в океане руки, тоже наклоняется над картой.

— Почти везде низменный. Пляжи песчаные. За пляжем лес. Джунгли. Приливная волна очень высока, да у самого берега встречаются рифы и гряды скал.

Валентин размышляет. Мы с Кориным смотрим друг на друга: пойдем к берегу?

— Вот что, ребята, — говорит Валентин, — положение наше чертовски сложное. Продуктов нет, воды тоже… Кроме того, течение потянет нас вскоре в открытый океан Сейчас мы, пожалуй, вот здесь. Видите? Отсюда течение сворачивает. Пожалуй, на «Марлина» рассчитывать больше нечего. Может, он проскочил мимо и ищет нас теперь где-нибудь южнее… Я принимаю решение, — Валентин задумывается.

— Ну? — нетерпеливо выдыхает Корин.

— …принимаю решение идти к берегу.

— Ура… — ликует Стась и звонко хлопает себя ладонью по коленке, — ура, парни! К берегу! В джунгли, в саванны…

— Спокойно, Корин. Штурман Скачков, на руль. Курс норд-норд-ост. Корин, крутите ручку. Это охладит ваш пыл.

День угасает медленно, неохотно. Солнце лениво сползает с лимонно-желтого небосвода. На горизонте ни тучки. Да, здесь всегда так зимой; то ливень, то одуряющая жара.

Двигатель ровно, натужно гудит, чуть слышно позванивают клапана. За кормой до самого горизонта протянулась взбитая винтом «Корифены» дорожка. Скачков мусолит пустую трубку и посматривает то на горизонт, то на компас. Корин заделывает дырку в резиновой лодке. Бенка ест апельсин. Запах апельсина щекочет нам ноздри. Мы стараемся не смотреть на довольную Бенкину физиономию, а тот старается вовсю — чмокает и прищелкивает своим розовым языком.

Бот уже и стемнело. Теперь над головой лишь россыпь звезд. Лежу на брезенте, подложив руки под голову, смотрю в ночное небо. Не спится. Закрываю глаза, считаю до тысячи… спать, нужно спать. Успокоить нервы. Да и на вахту утром трудно будет подняться. Но нет, сон не идет, веки хоть пальцами держи: глаза раскрываются, шарят по звездному небосводу. Я приподнимаюсь на локте, отыскиваю ковшик Большой Медведицы. Он чуть виднеется на севере. Над самым горизонтом.