Страх - Хаббард Рональд Лафайет - Страница 21

Детьми все мы знали, что в темноте гнездятся призраки. Так, может быть, в ребенке, чей мозг еще не отягощен чрезмерным грузом фактов, фактов и еще раз фактов, этот инстинкт не раздавлен?

А разве нет среди нас таких, кто состоит в контакте со сверхъестественными силами, но не может открыться и объяснить окружающим, что это такое, ибо ему не поверят, ведь мало в ком развит подобный инстинкт?

Я предлагаю вам пищу для размышлений. В течение долгих недель вы терпеливо слушали меня и писали в своих тетрадях конспекты по этнологии.

До сих пор я ни разу не заставлял вас задуматься или задаться вопросом. Звонок. Поразмыслите над тем, что я вам сказал.

Покидая аудиторию, половина студентов, видимо, решила, что это шутка в духе профессора Лоури.

Другая половина — тоньше и чувствительнее — беспокоилась, уж не заболел ли профессор Лоури.

Однако Лоури это было безразлично. Он уселся на стул и делал вид, что разбирает бумаги.

«Ты объективно существуешь. Жди нас в своем кабинете».

Глава 7

Лоури сидел в кабинете, взирая на беспорядочные груды бумаг, загромождавших стол, он думал о том, как завершил лекцию, и сам удивлялся. Человек, похоже, обречен на отречение от своих взглядов и суждений. Подумать только, Джеймс Лоури, этнолог, докатился до того, что почти признает существование сверхъестественных сил… Он, как ужаленный, вскочил и начал угрюмо мерить шагами комнату, подобно загнанному в клетку зверю. Он остановился и постарался успокоиться, вороша ногой свертки, доставленные с Юкатана, и рассматривая наклейки с адресами. Понадобился год работы, чтобы это разобрать, — но все же и сейчас он не помнил, что в свертках: обломки камней, куски каменной кладки, гипсовые осколки, грубо вылепленные фигурки идолов, манускрипт в металлическом контейнере…

Чтобы чем-то заполнить ожидание, он распаковал попавшуюся коробку и водрузил ее на стол. Он снял с нее крышку. Там оказался всего лишь окаменевший череп, найденный рядом с жертвенной плахой, — все, что осталось от какого-то бедняги, из которого вырвали сердце, когда он был еще жив, и по требованию алчущего крови жреца принесли в жертву жестокому божеству, чью жизнь якобы необходимо было этим поддержать. Коричневый череп с пустыми глазницами… Он абсолютно хладнокровно извлек его из земли — привычная для него работа. Почему же сейчас при взгляде на него он содрогается?

Его имя — вот в чем дело. Конечно же, это он! Его имя, выгравированное на могильном камне.

Странно, что он упал на поросший травой собственный могильный холмик; еще более странно то, что это оказалось единственным местом, где в ту ночь он обрел покой. А дата? 1940 год? Он сглотнул сухой комок, вставший поперек горла. В этом году? Завтра, на следующей неделе, в следующем месяце? Умер в 1940 году. Там он нашел избавление от мук.

Дверь открылась, и вошел Томми. Лоури знал, что это он, но не мог заставить себя посмотреть Томми в лицо. Взглянув на него искоса, он заметил злобную улыбку и те же желтые клыки. Но вот он посмотрел на Томми прямо — перед ним был Томми, которого он знал столько лет.

— Похоже, жизнь представляется тебе слишком скучной, — с улыбкой сказал Томми. — Одна из твоих студенток бьется в истерике. А остальные бродят по колледжу, бормоча что-то насчет демонов и дьяволов. Уж не разделяешь ли ты отныне мои взгляды?

— Ты тут ни при чем, — ответил Лоури. — Человеку приходится верить в то, что он видит.

— Вот так-так, старый шаман Лоури собственной персоной. Ты в самом деле думаешь то, что говорил на лекции?

— А как еще я могу думать? Сорок восемь часов я бродил, говорил, преследовал и меня преследовали призраки.

Дверь снова отворилась и повернувшись, они увидели Мэри. Казалось, шумиха, вызванная лекцией, ее вовсе не занимала, и она совершенно не стремилась подвергнуть его расспросам, очевидно, виня и себя в некоторых странностях его поведения. Она улыбалась, но вид у нее был испуганный, а когда Лоури ей улыбнулся, она просияла.

— Привет, Джим. Привет, Томми. Джим, я заглянула с самой что ни на есть женской просьбой. Как ни неприятно в этом признаваться, но я изрядно поиздержалась.

Джим достал чековую книжку.

— У меня есть два часа до следующего занятия, — сказал Томми. — Могу я навьючить на себя твои свертки?

— Такое премилое вьючное животное придется очень кстати, — кокетливо ответила Мэри.

Лоури дал ей чек, и она чмокнула его в щеку. Томми взял ее под руку, и оба удалились.

Неужели ему показалось, что он ощутил клыки у нее во рту? А может, все дело в освещении, и клыки ему просто померещились? А то, что она ласково посмотрела на Томми, когда они выходили из кабинета, — плод воображения, подхлестнутого естественной ревностью.

Он яростно потряс головой, силясь отогнать эти ужасные мысли, и вернулся к письменному столу, оказавшись один на один с черепом. Он в сердцах закрыл коробку и отодвинул ее; но крышка не держалась, а коробка не желала оставаться на куче прочих свертков; череп выкатился из нее с глухим стуком и уткнулся ему в ногу носовой впадиной. Лоури пнул его, и он медленно откатился в угол, откуда смотрел на него со снисходительным упреком пустыми глазницами, один зуб выпал и коричневой точкой маячил на ковре.

Мысли его путались — он никак не мог вспомнить, был ли это череп Себастьяна, или в могиле Себастьяна он не обнаружил ничего, кроме пыли да золотого пояса. Непроизвольно из глубины сознания всплыли заученные в средней школе слова: «Быть или не быть, вот в чем вопрос». Он несколько раз их повторил, прежде чем понял, что это за цитата. И тогда позволил себе мрачную шутку, пробормотав: «Бедняга Лоури! Я знал его, Горацио».

Он попытался рассмеяться, но у него ничего не вышло. Он почувствовал, как снова натянулись нервы; в ушах опять зазвучали присказки старухи. Кошки кошками, шляпы шляпами, крысы крысами… Кошки кошками, шляпы шляпами, крысы крысами… Крысы голодны, Джеймс Лоури. Крысы сожрут тебя, Джеймс Лоури. От шляпы к мышкам, от них отправишься к кошкам, а потом сожрут тебя крысы. Не передумал искать шляпу? Крысы сожрут тебя, Джеймс Лоури. Крысы сожрут тебя, Джеймс Лоури.

Не передумал искать шляпу? Он отпрянул от письменного стола и, схватив стул, ударил им об пол. Это принесло ему некоторое облегчение, но как только он его поднял…

Шляпы шляпами, мышки мышками, крысы крысами, кошки кошками. Шляпы, мышки, кошки, шляпы, крысы, шляпы, мышки, крысы, кошки…

Не передумал искать шляпу, Джеймс Лоури?

— Нет!

— В таком случае, — произнес детский голосок, — ты объективно существуешь.

Он начал дико озираться по сторонам в поисках говорившего. Но в кабинете никого не было. Тут Лоури заметил на стене, рядом с письменным столом, какое-то движение — когда-то здесь стоял книжный шкаф, от которого на штукатурке осталось множество царапин. Он не отрываясь смотрел на них — из них стал составляться рисунок. Сначала возникло нечто похожее на овал лица, затем постепенно появились очертания тела. На голове выросли волосы, глаза ожили, от стены отделилась рука, а затем и весь силуэт.

— Мне бы не хотелось пугать тебя, — произнес высокий благозвучный голос.

Сошедшее со стены существо было ребенком не старше четырех лет — маленькая девочка с длинными светлыми локонами и ладными, пухленькими ручками и ножками. На ней было платьице в оборках, белое и чистенькое, сбоку на голове — белый бант. Личико было круглым и прелестным, но то была странная прелесть — совсем не детская: темно-синие глаза казались почти черными, им не было присуще выражение детской невинности — на дне этих глаз прятались порок и вожделение; полные, чувственные губы были слегка приоткрыты, словно в ожидании жадного любовного поцелуя. Ее окружала особая аура — напоминание о черной тени. Однако поверхностному, мельком брошенному взгляду она бы показалась обычным маленьким ребенком не старше четырех лет, наивным и жизнерадостным. Она влезла на его письменный стол, ласкающий взгляд ее похотливых глаз остановился на лице Лоури.