Страх - Хаббард Рональд Лафайет - Страница 20

«Ждать у него в кабинете? Что его могло там ждать? И что это означает — объективно существуешь?»

— ..даже тогда, когда были открыты медицинские средства, с помощью которых можно было сбить температуру или ослабить боль, в народе это приписывали тому, что демону болезни якобы неприятна именно эта лечебная трава или магическое воздействие ритуала. Да и сами лекари долгое время прибегали к ритуалам, во-первых, потому что и они были отчасти не чужды суевериям, а во-вторых, психологическое состояние пациента — один из мощных рычагов воздействия — улучшалось, когда лечение проводилось в соответствии с разумением самого больного.

Он был рад возможности стоять здесь и обращаться к молодежи, словно ничего не случилось. Перед ним сидели нормальные студенты — они глазели в окна и двери, на яркое ласковое солнце и свежую, мягкую траву.

— В любой культуре медицина начинает свою историю с ударов шамана в бубен, при помощи которого шаман стремится изгнать из больного дьявола.

Обычно в этом месте он позволял себе маленькую шутку — мол, больной так хотел сохранить свои барабанные перепонки, что всячески старался излечиться, но сейчас у него почему-то не повернулся язык. «Почему?» — спросил он себя.

— Подверженность человека болезням, как ничто другое, подтверждала существование духов и демонов, так как сплошь и рядом между здоровыми и больными не наблюдалось никаких внешних различий, а то, что человек не в состоянии увидеть, он приписывает дьяв… — Лоури ухватился за край кафедры. — Он приписывает дьяволам и демонам.

«Не странно ли, однако, что бубны шаманов исцеляли людей? Не странно ли, что заклинания и амулеты служили единственной защитой от бактерий бесчисленным поколениям? Не странно ли, что в медицине до сих пор сохраняется множество средств, которые уходят корнями в глубь веков, к различным способам изгнания демонов и дьяволов? И разве не свидетельствует куча брошенных в мексиканской церкви костылей о том, что вера действовала и в самых безнадежных случаях? Церковь! Сейчас, когда люди отошли от церкви и обратились к сугубо материалистическому мировоззрению, не странно ли, что мирская жизнь стала такой кровавой и жестокой? Демоны ненависти и дьяволы разрушения, которые глумятся над человеком и множат его несчастья. Духи земли, воды и воздуха — в них нынче не верят, а они, предоставленные сами себе, беспрепятственно творят свое злое дело…»

Он замолчал. Студенты прекратили перешептываться, жевать резинку, глазеть в окна и клевать носом. Все взоры были устремлены на него — удивленные, широко распахнутые глаза.

Он понял, что высказал последние мысли вслух. С минуту, не больше, — так чтобы это казалось не более чем паузой — он пристально всматривался в аудиторию. Юные умы готовы и жаждут впитать в себя все, что может дать им авторитетный человек, — и полуправду, и откровенную ложь, и пропаганду, именуемую образованием. Они — та глина, из которой можно лепить все, что пожелает их наставник. Истине ли он их учит — как знать? Он не был уверен даже в том, правильным или ошибочным является насаждение демократии. Вот оно, новое поколение, стоящее на пороге семейной жизни и узаконенной войны в мире бизнеса. Может ли он, несмотря на жизненный опыт, сообщить им что-либо полезное? Он, кто в течение многих лет был уверен, что материалистические науки способны объяснить все на свете, он, кто дошел до того, что общался с существами, над которыми смеялся всю свою жизнь! — имеет ли он право повторять то, что твердил раньше?

— ..И благодаря тому, что эти представления столь глубоко укоренились в сознании наших предков, никто из нас и по сей день до конца не уверен, не содержат ли эти древние верования долю истины. Или, может быть…

С какой стати он должен лицемерить? Он несет ответственность за этих ребят. С какой стати должен стоять здесь и лгать, ведь не прошло и двенадцати часов с тех пор, как он бродил среди призраков, ведомый священником, умершим более трехсот лет назад, его гнали вперед невидимые твари, и даже сейчас он видел тень, отбрасываемую черным предметом там, где нет солнца? Он несет ответственность за этих ребят. С какой стати он должен их опасаться?

— Ученые, — начал он тихим голосом, — стремясь избавить человека от страха, внушили ему, что нельзя бояться только потому, что истинная причина явления неизвестна. Сегодня распространена точка зрения, что все в мире объяснимо, и даже лик Божий умудрились рассмотреть при помощи электрической дуги. Но в данный момент, стоя здесь, я ни в чем не уверен. Заглянув в прошлое, я обнаружил, что миллиарды людей, живших до предыдущего столетия, с должным уважением относились к сверхъестественному — это было неотъемлемой частью их мировоззрения. Человечество всегда, до самого последнего времени, которое лишь миг в сравнении с вечностью, понимало, что страдание является его уделом на этой земле, а значит, существуют некие таинственные мучители, упивающиеся своей ролью.

Среди вас наверняка найдется с десяток таких, кто носит амулеты и верит в их силу. Вы называете их талисманами, их подарили вам любимая или любимый или же они достались вам по воле случая, который навсегда остался для вас загадкой. Значит, вы почти уверовали в богиню удачи. Вы почти уверовали в бога несчастья. Вы не раз замечали, что стоит вам решить, будто вы неуязвимы, как все идет кувырком. Сказать вслух, что вы никогда не болеете, значит накликать болезнь. Не правда ли, вам знакомы ребята, которые были не прочь прихвастнуть, что никогда не попадали в аварии, а потом вам приходилось навещать их в больницах? И если бы вы в это вовсе не верили, стали бы вы нервно озираться по сторонам в поисках дерева, по которому можно постучать, если вы похвалились своим везением?

Современный мир, где господствуют материалистические «объяснения», не изобрел однако механизма, гарантирующего удачу; он не сформулировал закона, управляющего человеческой судьбой. Мы знаем, что обращены лицом к свету, но, отвергая веру в сверхъестественное, в существование богов зла, тем не менее понимаем — за спиной у нас такая бездна, и мы не в состоянии постичь, почему на нашу долю выпадает столько несчастий. Мы рассуждаем о счастливой случайности, носим талисманы и стучим по дереву. Мы увенчиваем крестами купола церквей и украшаем арочными поясами колокольни. Если нас постигает неудача, то мы ждем двух следующих и только после третьей вздыхаем с облегчением. Мы или верим в торжество добра, и эта вера помогает нам жить, или беспомощно бредем сквозь таинственные лабиринты жизни, с опаской поджидая демонов разрушения, которые могут отнять у нас наше счастье, или в своей гордыне надеемся исключительно на себя и предоставляем судьбе играть с нами злые шутки. Мы боимся темноты. Вздрагиваем при виде мертвеца. Некоторые из нас обращаются к мистическим наукам, таким как астрология или магия чисел, ища подтверждения тому, что выбрали верный путь. И любой из присутствующих, окажись он в полночь в доме с привидениями, не осмелится утверждать, что таковых не существует. Будучи людьми образованными, мы устами отрицаем суеверия, однако украдкой озираемся в страхе перед опасностью, которая может в любой момент наброситься на нас из темной бездны.

Почему? Неужели и вправду существуют демоны, дьяволы и духи, чья ревнивая злоба способна причинить людям вред? Или вопреки теории вероятности, объясняющей закономерности совпадения, мы все-таки станем утверждать, что человечество само навлекает на себя несчастья? Есть в мире силы, которые нам не дано познать?

А может, — это лишь вопрос, не требующий ответа, — в каждом из нас притаился инстинкт, который в суете нынешней жизни так и остается в зачаточном состоянии? Что если наши предки со свойственным им обостренным чувством опасности — ведь они не могли укрыться от ветра и не знали, как бороться с темнотой, — специально развивали в себе этот инстинкт? А поскольку мы пренебрегаем оттачиванием наших восприятий, не стали ли мы слепы в отношении нематериальных сил? И не бывает ли так, что в какой-то момент этот инстинкт оживает в нас, подобно вспышке молнии, высвечивает все то, что угрожает нашему благополучию? Да если мы, пусть всего лишь на мгновение, были бы в состоянии узреть сверхъестественное, мы могли бы глубже и правильнее осмыслить горестный удел человеческий. Но вот на нас снизошло подобное откровение, и мы расскажем о нем окружающим, не зачислят ли нас в сумасшедшие? А как быть с видениями святых?