Однажды в Америке - Грей Гарри - Страница 5

— Бандиты! Будьте вы прокляты!

Разделив апельсины, мы не спеша побрели по Деланси-стрит, по улице, на которой я жил.

— Смотрите, вон стоит Пегги, — заикаясь от волнения, проговорил Косой.

На моем крыльце, томно привалившись к двери, стояла белокурая дочка дворника, нимфоманка Пегги.

— Привет, мальчики! — окликнула она нас. — Башка, угости меня долькой своего апельсина.

— Я угощу тебя долькой своего, если ты угостишь меня кусочком своей… — Простак не договорил и с надеждой посмотрел на Пегги.

— Свежий мальчик. — Она хихикнула, довольная своей шуткой, и прощально помахала рукой. — Потом, не сейчас, проваливай. И не за апельсин. Если хочешь чего-нибудь хорошенького, то принеси мне заварное пирожное.

Проходя мимо, я крепко тиснул ее.

— Ой, Башка, не здесь, пойдем на лестницу, — прошептала она.

Я был молод, однако ответил:

— Нет уж, не сейчас. Я жрать хочу.

— Приходи после ужина к кондитерской, Башка! — прокричал мне вслед Макс.

— Конечно! — ответил я.

Я бегом преодолел пять пролетов скрипящих ступенек и влетел в нашу темную квартиру. Вся она была наполнена великолепными запахами с кухни.

— Ужин готов, мама? — прокричал я, швыряя учебники в угол.

— Это ты, мой мальчик, мой милый?

— Да, мам. Я спросил, готов ли ужин.

— Ты разве спрашивал?

— Да, мам. Я спросил, готов ли ужин.

— Да, да, готов, но надо подождать, когда папа с твоим братом вернутся из синагоги и я зажгу субботние свечи.

— Я есть хочу, мам. Почему я должен ждать субботних свечей и папы?

— Потому что, если бы ты был таким же, как твои папа и брат, ты бы не попадал все время в неприятности и, может быть, не был бы все время таким голодным, и, возможно, иногда думал бы о синагоге. — Мама глубоко вздохнула.

— Я думаю о еде и о том, как заработаю денег. Огромное количество денег, мам. Миллион долларов.

— Миллион долларов? Ты такой глупенький, сыночек. Поверь мне, миллион долларов — это для миллионеров. Для бедных людей — синагога. А теперь, пожалуйста, не отвлекай меня. Мне надо закончить стирку, чтобы мы все смогли перед субботой выкупаться в лохани. И не забудь мне напомнить, чтобы я ополоснула тебе голову керосином.

— Мам, папа занял денег, чтобы заплатить за квартиру?

С кухни донесся глубокий вздох.

— Нет, сынок.

Я нашел «Робина Гуда», которого одолжил мне Макс, и начал его перечитывать. Я был страстным книгочеем и читал все, что попадало в мои руки.

Я слышал, как мама энергично трет белье в лохани. Постепенно комнату наполнили сумерки, читать стало трудно. Я зажег спичку и, взобравшись на стул, попытался открыть газ, но он не шел из рожка.

— Мама, у нас нет газа! — крикнул я.

Она тяжело вздохнула:

— Я его весь использовала на готовку и горячую воду для купания.

— Тогда дай мне двадцатипятицентовик для счетчика.

— Не могу, сынок.

— Почему, мам?

— Сегодня вечером у нас будут свечи.

— Но я не могу читать при свечах.

— Мне жаль, сынок, но я не могу дать тебе четвертак. Я опущу его в счетчик завтра вечером. Тогда его, может быть, хватит на всю неделю.

Я хлопнул дверью и направился в расположенный на лестничной площадке туалет, которым пользовались все шесть семей, проживающих на нашем этаже. Целая минута у меня ушла на то, чтобы привыкнуть к запаху.

В потайной нише за бачком унитаза у меня хранилась коробка с сигаретными окурками, которые я собирал на улице. Чтобы хоть как-то побороть чувство голода, я выкурил три окурка. Гвоздь, на котором обычно висела оберточная бумага из-под апельсинов, снова был пуст, и я отметил про себя, что надо не забыть набрать ее на Атторни-стрит, где ее выбрасывают уличные торговцы фруктами, распаковывающие свой товар. В качестве запасного варианта можно будет стащить телефонную книгу из кондитерской Джелли.

Услышав звук приближающихся шагов, я с надеждой посмотрел на дверь. Дверь открылась, и на пороге появилась Фанни, которая жила на одной с нами площадке. Она была моей ровесницей.

— Ах, это ты! — В ее возгласе слышались испуг и радость. — Почему ты не закрываешь дверь, как положено?

Я шутовски поклонился:

— Проходите, проходите, сказал паук мухе.

Она стояла в дверях и улыбалась.

— С какой это стати, неопытный младенец? Чтобы ты мог потрогать меня своими неопытными руками?

Она хихикнула и, положив ладони на широкие бедра, качнула ими назад и вперед. Узкое короткое платье не скрывало высокую круглую грудь и пухлые очертания невысокой фигуры. Это необычайно меня взволновало. Я просунул руки в вырез ее платья и начал ласкать теплую, гладкую грудь. Фанни покачивалась, закрыв глаза и часто дыша.

— Тебе это нравится, Фанни? — прошептал я.

Она открыла глаза и улыбнулась.

— Тити для младенцев, чтобы они кормились молоком, а не для мальчиков, чтобы они забавлялись.

— Зайди, — взволнованно прошептал я. — Мы закроем дверь и замечательно поиграем. — Я взял ее за руку.

Фанни подалась назад.

— Вначале сходи в кондитерскую и купи мне заварное пирожное.

— Где ты этому научилась? У Пегги? — проворчал я. Она хихикнула.

— Ладно, ты купишь мне одно? Если купишь два, то я разрешу тебе поиграть с моими ногами.

— Да, да, — пропыхтел я. — Я куплю тебе целую коробку заварных пирожных.

Она засмеялась над нотками безумия, прозвучавшими в моем голосе. Я обхватил ее за мягкие, пухлые ягодицы и, потянув на себя, попытался закрыть дверь.

Утробный рев, похожий на мычание коровы, зовущей своего теленка, резонируя, долетел с дальнего конца лестничной площадки:

— Фанни, Фанни, поторопись с туалетом!

— Это мама, — прошептала Фанни. — Мы идем ужинать к моей тете Рифке. Тебе лучше отпустить меня. Я разрешу поиграть со мной в другой раз.

Мне не хотелось ее отпускать. Я был слишком возбужден.

— Пожалуйста, отпусти меня, мне надо пи-пи, — сказала она. — А то я сделаю это прямо здесь.

Я выпустил ее. Она подняла платье, спустила штанишки и уселась на унитаз. Почувствовав отвращение, я вышел. Нет, она ужасно вульгарна.

Я спустился вниз, надеясь встретить Пегги, зашел в подвал, заглянул в туалеты на всех этажах и посмотрел на крыше. Ее нигде не было. Расстроенный, я стоял на крыльце и отпускал оскорбительные замечания в адрес проходящих мимо девчонок. Появился Большой Макс, спешащий куда-то, и махнул мне рукой:

— Пошли, Башка.

Я сбежал по ступенькам и зашагал рядом с ним.

— В чем дело, Макс?

— Идем, надо поехать с моим дядей.

— Он получил заказ на катафалк для жмурика? — обрадованно спросил я.

— Да, в Гарлеме. На Медисон-авеню. Ему надо помочь. Это незапланированная работа.

Запыхавшиеся, мы добрались до похоронного бюро как раз вовремя, чтобы помочь дяде Макса, гробовщику, занести в катафалк длинную плетеную корзину, после чего гордо уселись на широком переднем сиденье. Когда мы проезжали вдоль парка на Пятой авеню, дядя Макса ткнул пальцем в сторону шикарных домов и насмешливо произнес:

— Все равно очень похоже на Ист-Сайд. Готов поспорить, что в этих домах едва хватает денег на еду.

Замечание напомнило мне о моем хроническом голоде.

— Может быть, нам удастся раскрутить твоего дядю на несколько бутербродов с сосисками или еще что-нибудь? — прошептал я Максу.

Макс кивнул, подмигнул и, пихнув меня, громко сказал:

— Когда-нибудь мы будем в состоянии купить целую кучу бутербродов с сосисками.

— Когда бы это ни случилось, боюсь, мне все равно будет трудно дождаться, — ответил я.

— Ребята, хотите сосисок? — Дядя Макса улыбнулся. — Отлично, я умею понимать намеки. Перекусим, когда заберем жмурика.

На обратной дороге дядя Макса остановил катафалк у закусочной и купил нам по два бутерброда, которые были съедены тут же, у катафалка. Когда мы забрались внутрь, дядя в шутку предложил нам сигары и очень удивился, когда мы не отказались и закурили.

— Вы ребята что надо! — довольно хохотнул он. Мы помогли ему занести тело в похоронное бюро. — Спасибо, мальчики, — сказал он, затем снова хохотнул и поправился: — Спасибо, мужики, — и сунул нам по двадцатипятицентовой монете.