Великое заклятие - Геммел Дэвид - Страница 17

– В нем есть и хорошее. Он любим своим народом и часто бывает великодушен. Я видела даже, как он плачет – он тогда был моложе и думал, что Звездный, его конь, охромел.

– А теперь он спокойно отправил того же Звездного на живодерню. Шкура его скакуна пойдет на обивку мебели, мясо – в пищу, а кости на клей – так ведь?

– Мне кажется, ты ошибаешься, дитятко.

– Ничего подобного. Я слышала, что он говорил на своем дне рождения. Он продал живодерам всех старых лошадей, в том числе и Звездного, а деньги пойдут в его военный сундук. У этого человека нет сердца.

– Не говори так, милая, – прошептала Ульменета, но ее пробрало холодом.

– Здесь нас никто не слышит. В саду нет тайных ходов, нет полых стен, где сидят писцы со своими перьями. На уме у Сканды только война, и он никогда не остановится на достигнутом. Когда весь мир падет перед ним, он не испытает ничего, кроме отчаяния – ведь завоевывать будет больше нечего. Расскажи мне лучше о любви, Ульменета.

Монахиня заставила себя улыбнуться.

– Есть одна старая легенда, в которую я почти что верю. Боги древности в начале времен создали совершенные существа с четырьмя ногами, четырьмя руками и двумя головами. Но потом, видя, как совершенны и счастливы их создания, боги позавидовали. Слово, изреченное верховным богом, разделило первозданные существа пополам и раскидало их по всему свету. Отныне у каждого из них стало по две ноги, по две руки и по одной голове. Каждый обречен скитаться по свету и искать свою утраченную половину, чтобы снова стать совершенным.

– Эта сказка годится только для простонародья, – упрекнула ее Аксиана.

– Господин Калижкан к вашему величеству, – доложила, подойдя к ним, молодая служанка, и королева, радостно захлопав в ладоши, приказала:

– Пусть поднимется.

Чародей появился перед ними в небесно-голубых одеждах и такой же широкополой шляпе. Сняв ее, он изящно склонился, приветствуя королеву.

– Как чувствует себя ее величество сегодня?

– Хорошо, сударь, а теперь, когда вижу вас, – еще лучше.

Ульменета уступила чародею свое место, и он с ослепительной улыбкой сел рядом с королевой. Монахиня вернулась на качели, радуясь, что видит свою любимицу в таком хорошем расположении духа. Калижкан всегда действовал на нее благотворно и потому нравился Ульменете. Чародей с королевой поговорили немного, и Аксиана позвала:

– Поди сюда, Ульменета, ты должна это видеть!

– Какой ваш любимый цветок? – спросил Калижкан, когда монахиня подошла.

– Горная лилия.

– Белая с голубыми прожилками?

– Да.

Калижкан взял в руку горсть земли, прищурился, и из земли пророс тонкий стебель. Сперва на нем распустились листья, затем раскрылся бутон, подставив солнцу белые с голубым лепестки. Чародей поднес цветок Ульменете, но в ее пальцах лилия превратилась в дым и рассеялась.

– Правда, чудесно? – воскликнула королева.

– Вы наделены великим даром, сударь, – согласилась Ульменета.

– Мои успехи – плод долгих и усердных трудов, но мне всегда приятно доставлять удовольствие моим друзьям.

– Как поживают твои сироты, Калижкан? – спросила королева.

– Превосходно, благодаря доброте короля и заботам вашего величества. Но на улицах еще так много голодных детей, и так хотелось бы помочь им всем.

У них завязался разговор, и Ульменета, вновь задумавшись о витающих в воздухе демонах, села на качели и прислонилась к мягким подушкам. Солнце, достигнув зенита, светило до боли ярко. Ульменета закрыла глаза, и ей пришло в голову, что демоны тоже не любят яркого света и, возможно, не заметят ее.

Она еще раз взглянула на беседующих и сделала глубокий вдох, чтобы обрести душевный покой. Ее дух освободился из тела и стрелой полетел к солнцу. Поднявшись высоко над городом, она посмотрела вниз. Сад на крыше теперь был не больше ногтя, и протекающая через город река сверкала голубовато-белой нитью. Демонов не было видно, но она чувствовала, что они таятся в тени, под кровлями зданий – сотнями, если не тысячами. Город кишит ими, как гниющее мясо червями.

Трое из них отделились от дворца и помчались прямо к ней, выставив когти. Ульменета в ужасе замерла. Они приближались, и она уже видела их опаловые глаза и острые зубы. Бежать было некуда – они отрезали ей путь к собственной плоти.

Но рядом с ней вдруг возникла сияющая фигура с огненным мечом в руке. Свет слепил Ульменете глаза, и она не смогла разглядеть лица. Демоны шарахнулись прочь, и странно знакомый голос шепнул Ульменете: «Беги скорее!»

Не нуждаясь в повторном приказании, она мигом понеслась обратно к своему телу.

Оказавшись над самой кровлей, она увидела, что рядом с королевой сидит... сидит...

Ульменета открыла свои телесные глаза и вскрикнула. Аксиана и Калижкан подошли к ней.

– Что с тобой, Ульменета? – спросила королева, погладив ее по щеке.

– Ничего, ничего – всего лишь дурной сон. Извините меня.

– Вы вся дрожите – уж не лихорадка ли это? – обеспокоился Калижкан.

– Я, пожалуй, пойду к себе и прилягу.

Вернувшись в свою комнату рядом с опочивальней королевы, Ульменета залпом выпила чашу с водой, села и попыталась вспомнить то, что видела в саду на крыше.

Мимолетная картина вопреки ее усилиям делалась все более расплывчатой.

Ульменета вновь потихоньку поднялась на крышу и стала на пороге так, чтобы ее не заметили. Отсюда она хорошо видела чародея и королеву. Закрыв телесные глаза, она раскрыла духовные, и ее снова охватила дрожь.

Рядом с королевой сидел мертвец с серым лицом. Плоть наполовину отвалилась с его рук, из пальцев торчали кости. Червяк, выбравшись из полусгнившей щеки, упал на голубой шелк его платья.

Ульменета, попятившись, вернулась к себе и стала молиться.

Дагориан стоял в маленькой комнате с белыми, заляпанными кровью стенами. На полу валялся кривой кинжал, запачкавший белую козью шкуру. Тело старухи убрали до прихода Дагориана, но убийца все еще сидел у очага, обхватив голову руками. Двое дренайских солдат стерегли его.

– Дело, мне кажется, ясное, – сказал Дагориан Зани, вентрийскому чиновнику. – Человек этот в приступе ярости убил собственную мать. Здесь нет угрозы королю, и солдаты тоже не нужны. Не понимаю, зачем вы меня сюда вызвали.

– В прошлую ночь вы были начальником стражи, – сказал Зани, маленький и хрупкий, с коротко остриженными темными волосами. – Мы обязаны докладывать вам обо всех многочисленных убийствах.

– Значит, убит еще кто-то?

– Здесь нет, но в пределах города – да. Посмотрите вокруг – что вы видите?

Дагориан огляделся. На полках вдоль стен – глиняные горшки и бутылки из цветного стекла. На низком столике перед очагом – гадальные камни и несколько папирусных небесных карт.

– Убитая была гадалкой.

– Вот именно – к тому же хорошей, согласно общему мнению.

– Это имеет какое-то значение?

– Только в этом квартале прошлой ночью были убиты четверо предсказателей судьбы – трое мужчин и женщина. Двух убили клиенты, третьего собственная жена, а женщину – родной сын.

Дагориан открыл дверь и вышел в маленький садик. Вентриец последовал за ним. Яркое солнце пригревало уже по-весеннему.

– Жертвы были знакомы друг с другом? – спросил Дагориан.

– Убийца сказал, что знал одного из них.

– Тогда это просто совпадение.

– Двадцать семь человек за прошедший месяц вряд ли можно назвать совпадением, – вздохнул вентриец.

– Двадцать семь предсказателей? – удивился Дагориан.

– Не все они предсказывали судьбу – среди них были и мистики, и священники. Их объединяло одно – они могли ходить путями Духа и прозревать будущее.

– Похоже, они не слишком ясно его прозревали, – заметил Дагориан.

– Позвольте с вами не согласиться. Взгляните-ка сюда. – Вентриец подвел Дагориана к двери дома и показал нацарапанный на ней перевернутый треугольник со змеей в середине. – На других дверях тоже начертан этот знак, входящий в оберегающее заклятие. Женщина знала, что ей грозит опасность, и даже мертвая держалась за свой амулет.