Друсс-Легенда - Геммел Дэвид - Страница 42

Вентрийцы Шабага беспокойно зашевелились, и Горбен заговорил снова:

— Прощаю всех, кроме наашанитов, за служение Шабагу. Более того, я беру вас к себе на службу, чтобы вы могли искупить свою вину, освобождая Вентрию. Более того, я обязуюсь уплатить вам жалованье и даю десять золотых каждому, кто согласен сражаться за свою землю, свой народ и своего императора. — Под общий рев напуганные наашаниты выбрались из рядов и выстроились боевым порядком чуть поотдаль.

— Смотрите, они трусят! — воскликнул Горбен. — Вот вам случай заслужить свое золото — принесите мне головы врагов!

— За мной! — вскричал Бодасен, пробившись вперед. — Смерть наашанитам! — Его клич был подхвачен, и многотысячное войско вентрийцев накинулось на несколько сотен наашанитов.

Горбен соскочил с бочки и подошел к Шабагу.

— Ну, кузен, — тихим, но ядовитым голосом сказал он, — как тебе понравилась моя речь?

— Ты всегда был мастер молоть языком, — с горькой усмешкой ответил Шабаг.

— Да, а еще я пою, играю на арфе и знаком с трудами величайших наших ученых. Эти вещи дороги мне — как, я уверен, и тебе, кузен. Как ужасно, должно быть, родиться слепым, лишиться языка или осязания.

— Я принадлежу к высокому роду, — обливаясь потом, сказал Шабаг. — Ты не смеешь увечить меня.

— А я император, и моя воля — закон. Шабаг упал на колени.

— Убей меня сразу. Молю тебя... кузен!

Горбен вынул из драгоценных ножен кинжал и бросил его на землю перед Шабагом. Тот поднял кинжал, с угрюмой злобой глядя на своего мучителя.

— Ты можешь уйти сам, — сказал император. Шабаг приставил кинжал к груди.

— Будь ты проклят, Горбен, — прошипел он и обеими руками вонзил в себя клинок. Когда Шабаг со стоном повалился навзничь, содержимое его кишечника изверглось наружу.

— Уберите это, — велел Горбен солдатам. — И заройте в какой-нибудь канаве. — Он обернулся к Друссу и сказал, смеясь: — Ну вот дело и сделано, воин.

— Сделано, государь.

— Государь?! Поистине это ночь чудес!

На краю лагеря добили тщетно моливших о пощаде последних наашанитов, и на лагерь опустилась угрюмая тишина. Бодасен, подойдя, низко склонился перед императором.

— Приказ вашего величества исполнен.

— Похвально, Бодасен, — кивнул Горбен. — А теперь вместе с Ясуа и Небучадом соберите офицеров Шабага. Обещайте им что угодно, только уведите их в город, подальше от солдат. Допросите их и убейте тех, кто не внушает вам доверия. — Будет исполнено, государь.

* * *

Мишанек вынес Ровену из кареты. Голова ее упала ему на плечо, и он чувствовал ее сладостное дыхание. Пудри, привязав поводья к тормозу, тоже слез, испытующе глядя на спящую.

— Все в порядке, — сказал ему Мишанек. — Я отнесу ее к ней в комнату. Вели слугам разгрузить сундуки. — Рабыня открыла воину дверь, он вошел в дом и поднялся в солнечную комнату в восточном крыле. Там он бережно опустил свою ношу на кровать, укрыв ее атласной простыней и тонким одеялом из шерсти ягнят. Сев рядом с Ровеной, он взял ее за руку. Ровена, горящая в жару, застонала, но не шелохнулась.

Вошла другая рабыня и низко присела перед хозяином.

— Побудь с ней, — приказал он и вышел.

Пудри стоял у парадной двери как потерянный, в темных глазах застыл испуг. Мишанек привел его в большую овальную библиотеку и велел сесть. Пудри повиновался, ломая руки.

— А теперь говори все с самого начала.

— Не знаю, с чего и начать, господин. Сперва она казалась просто рассеянной, но чем больше господин Кабучек заставлял ее предсказывать судьбу, тем более странной она становилась. Она сказала мне, что ее Дар растет в ней. Прежде ей приходилось делать большое усилие, и только тогда ее посещали краткие, обрывочные видения. Потом надобность в усилиях отпала, а видения не прекращались и тогда, когда она отпускала руку очередного гостя господина Кабучека. Потом начался бред. Она говорила старческим голосом и разными другими голосами. Она перестала есть и ходила, точно во сне. А три дня назад впала в беспамятство. Призвали лекарей, и они пустили ей кровь, но все тщетно. — У Пудри задрожали губы, и слезы потекли по худым щекам. — Господин, она умрет?

— Не знаю, Пудри, — вздохнул Мишанек. — Тут есть ученый лекарь, чье мнение я ценю. Говорят, он ясновидец. Он будет здесь через час. — Хозяин сел напротив евнуха, глядя в его полные страха глаза. — Что бы ни случилось, Пудри, ты останешься у меня. Я купил тебя у Кабучека не только из-за Ровены. Если она даже... не выздоровеет, я тебя не прогоню.

Пудри кивнул, но выражение его лица не изменилось.

— Вот что, — удивился Мишанек. — Ты любишь ее так же, как я.

— Нет, господин, не так, как вы. Она мне как дочь. Она такая хорошая — в ней нет ни унции злости. Нельзя было столь расточительно обращаться с ее Даром. Она оказалась не готовой к этому. — Пудри встал. — Можно я посижу с ней, хозяин?

— Конечно.

Евнух поспешил прочь, а Мишанек распахнул двери в сад и вышел на солнце. Вдоль дорожек цвели деревья, и пахло жасмином, лавандой и розами. Три садовника усердно поливали сад и пололи клумбы. При виде хозяина они стали на колени и склонились до земли.

— Продолжайте, — велел им Мишанек и прошел к пруду, где стояла мраморная скамья, а рядом — статуя богини. Белая фигура изображала молодую обнаженную женщину, которая запрокинула голову к небу, воздевши руки. В руках она держала орла с распростертыми крыльями, готового взлететь.

Мишанек сел и вытянул свои длинные ноги. Скоро эта история разойдется по всему городу. Императорский боец заплатил две тысячи серебром за умирающую пророчицу. Что за безумие! Но Мишанек, увидев ее в первый раз, не мог уже избавиться от мыслей о ней. Даже на войне, сражаясь с солдатами Горбена, он думал о Ровене. Он знавал более красивых женщин, но в свои двадцать пять так и не встретил ту, с которой хотел бы разделить свою жизнь. До недавнего времени.

При мысли, что Ровена может умереть, он дрожал всем телом. Мишанек помнил ее пророчество: он умрет в этом городе, в последней битве с воинами в черных плащах.

Бессмертные Горбена. Вентрийский император заново переустроил этот знаменитый полк, пополнив его отборными бойцами. Они уже отвоевали семь городов. Два из них отошли к Горбену после поединка его нового бойца, дреная по прозвищу Побратим Смерти, с двумя наашанскими воинами. Мишанек знал их обоих. Хорошие ребята, сильные и смелые — а в боевом мастерстве их никто не мог превзойти. Теперь они оба мертвы.

Мишанек просил позволения сразиться с этим дренаем, но император ему отказал, сказав: «Я слишком высоко тебя ценю». — «Но разве это не моя обязанность, государь? Ведь я ваш первый боец?» — «Мои пророки говорят, что ты его не убьешь. Его топор заговорен демонами, говорят они. Больше поединков не будет: мы сокрушим Горбена мощью своего войска». Но они не сокрушили Горбена. В последнем кровавом сражении не одержал победы никто, зато с обеих сторон полегли тысячи воинов. Мишанек командовал атакой, которая едва не повернула ход битвы, и убил двух вражеских военачальников, но Горбен отошел в горы.

Убитых звали Небучад и Ясуа. С первым было легко справиться: он ринулся навстречу Мишанеку на белом коне, и наашанит поразил его копьем в горло. Второй был искусный боец, быстрый и бесстрашный, но недостаточно быстрый и слишком бесстрашный, чтобы признать, что встретил лучшего соперника. Он умер с проклятием на устах.

— Нам не выиграть эту войну, — сказал Мишанек мраморной богине. — Мы ее проигрываем — медленно, день за днем. Горбен уже побил трех вентрийских сатрапов, изменивших трону. Шабаг погиб в Капалисе. Бериш, жирный и жадный льстец, повешен в Эктанисе. Ашак, сатрап юго-западных земель, посажен на кол после поражения при Гурунуре. Только Даришан, среброголовый лис севера, еще жив.

Мишанеку нравился этот человек. К прочим наашанский боец относился с едва скрываемым презрением, но Даришан — прирожденный воин. Безнравственный, не имеющий совести, но отважный.