Друсс-Легенда - Геммел Дэвид - Страница 41

— Он мне другом никогда не был, — покраснел Шабаг. — Друзей я не предаю. Такие мысли недостойны тебя, Даришан.

— Ты прав, — сказал Даришан и встал. — Итак, я отбываю в Эктанис. Не побиться ли нам об заклад, кто из нас первый одержит победу?

— Почему бы и нет? Ставлю тысячу золотых, что Капалис падет раньше Эктаниса.

— Тысячу и рабыню Датиан в придачу?

— Идет, — скрывая раздражение, сказал Шабаг. — Береги себя, кузен.

Они обменялись рукопожатием.

— Поберегу. Кстати, видел ты ту селянку?

— Видел, но ничего путного от нее не услышал. Кабучек приврал, как видно.

— Может, и так, но она спасла его от акул и предсказала, что скоро их подберет корабль. А мне она помогла найти опаловую брошь, потерянную три года назад. Что она сказала тебе?

— Говорила любопытные вещи о моем прошлом, — пожал плечами Шабаг, — но этому ее мог научить Кабучек. Когда я спросил ее о предстоящей кампании, она закрыла глаза, взяла меня за руку и подержала ее несколько мгновений, а потом отпустила и заявила, что ничего сказать не может.

— Совсем ничего?

— Сказала только «Он идет!» с восторгом и с ужасом. И посоветовала мне не ездить в Капалис — только и всего.

Видно было, что Даришан хочет что-то сказать, но он передумал, улыбнулся и зашагал прочь.

Выбросив мысли о Даришане из головы, Шабаг подошел к выходу из шатра. В лагере было тихо. Он медленно стянул перчатку с левой руки. Красные незаживающие язвы покрывали кожу — как всегда, с самого отрочества. Мази и травяные отвары облегчали зуд, но полностью эти язвы исцелить не мог никто, как и другие, покрывающие спину, грудь и ноги.

Шабаг снял правую перчатку. Кожа на руке, которой коснулась пророчица, была здоровой и гладкой.

Он предлагал Кабучеку за женщину шестьдесят тысяч золотом, но купец вежливо отказал. «Когда осада кончится, я отберу ее у него», — подумал Шабаг.

Собравшись уже вернуться в шатер, он увидел колонну солдат, медленно движущуюся к лагерю. Их доспехи поблескивали при луне. Они шли по двое в ряд, с офицером во главе. Шабагу он показался знакомым, но шлем с плюмажем и широким щитком, прикрывающим нос, мешал его узнать. Шабаг потер усталые глаза, чтобы разглядеть офицера получше. Да, очень знакомая походка. Кто же это — один из людей Даришана? Где Шабаг мог видеть его?

Да какая разница, внезапно подумал Шабаг, опустив входное полотнище. Он уже задул одну лампу, как вдруг снаружи раздался крик — сначала один, потом другой. Шабаг, метнувшись к порогу, рванул полотнище в сторону.

Пришельцы свирепствовали в лагере, убивая направо и налево. Кто-то подобрал горящую головню и поджег ею ряд палаток. Пламя охватило сухой холст мгновенно, ветер перенес огонь на другие палатки,

В самой гуще боя Шабаг увидел огромного воина в черном, с двойным топором в руках. Трое солдат наскочили на него, и он убил их в мгновение ока. Шабаг отыскал взглядом офицера — и узнавание поразило его, как молния.

Шатер Шабага стоял в середине лагеря. Вокруг оставили тридцать шагов пустого пространства, чтобы обеспечить сатрапу некоторое уединение. Теперь шатер окружили люди Горбена.

В первый миг Шабага ошеломила быстрота, с которой враг нанес удар, но потом он рассудил, что Горбен ничего этим не добьется. Вокруг города стоят двадцать пять тысяч человек. А сколько во вражеском отряде? Две сотни? Что они надеялись осуществить, кроме разве что убийства самого Шабага? И на что им его смерть, если они сами не уйдут отсюда живыми?

Он бесстрастно наблюдал, как бушует битва и ширится пожар, не в силах оторвать глаз от воина с топором, бившего наповал без видимых усилий. Потом прозвучал рог, перекрыв шум сражения, и Шабаг опешил. Рог трубил отбой, и солдаты в растерянности остановились. Шабаг хотел крикнуть им: «Продолжайте бой!» — но его сковал страх. Молчаливые воины вокруг шатра стояли наготове, их клинки блестели при луне. Шабаг понимал, что стоит ему шевельнуться — и они бросятся на него, как гончие на оленя. Во рту у него пересохло, руки тряслись.

Двое вражеских солдат прикатили бочку и поставили ее кверху дном. Неприятельский офицер влез на бочку, обратившись лицом к людям Шабага. У сатрапа желчь подступила к горлу.

Офицер откинул плащ и снял шлем. На груди его сверкнули золотые доспехи.

— Вы знаете, кто я, — властным, звучным голосом провозгласил он. — Я Горбен, сын Божественного Короля и его наследник. В моих жилах течет кровь Паштара Сена, и Сириоса-Воителя, и Мешана Сена, перешедшего Мост Смерти. Я Горбен! — Солдаты стояли как зачарованные, и даже у Шабага по больной коже побежали мурашки.

Друсс смотрел на вражеские ряды. Было во всем этом некое божественное безумие, доставлявшее ему несказанную радость. Он рассердился было, когда император явился, чтобы лично возглавить отряд, и еще больше озлился, когда Горбен заявил, что намерен внести изменения в его план.

«А старый чем плох?» — осведомился Друсс. Горбен с усмешкой отвел его в сторону: «В нем все хорошо, воин, кроме конечной цели. Ты хочешь уничтожить башни — превосходно. Но не башни решают исход осады, а люди. Нынче ночью мы попытаемся не просто нанести урон врагу, но одержать над ним победу». «Двести человек против двадцати пяти тысяч?» — усмехнулся Друсс. «Нет. Один на один». Император изложил свой замысел, и Друсс почтительно умолк. План, дерзкий и сопряженный с опасностью, пришелся ему очень по душе.

Первая фаза завершена. Шабаг окружен, и его солдаты внимательно слушают Горбена. Теперь настала решающая минута. Успех и слава — или провал и смерть? Друсс чувствовал, что все балансирует на лезвии бритвы. Одно неверное слово Горбена — и вся орда набросится на них.

— Я Горбен! — снова взревел император. — Вы не сами вступили на путь предательства — вас увлек туда подлый негодяй. — Горбен презрительно махнул рукой на Шабага. — Взгляните на него! Вот он стоит, точно испуганный заяц. Этого ли человека хотите вы видеть на троне? Ему нелегко будет туда взобраться. Придется взойти по золотым ступеням — а как он сделает это, коли язык его прилип к наашанской заднице? — В рядах послышались смешки. — Да, это было бы забавно, — согласился Горбен, — когда бы не было столь печально. Взгляните на него! Как могут воины подчиняться подобной мрази? Мой отец возвысил его, доверился ему — он же предал человека, который помог ему и любил его как сына. Но ему мало было гибели моего отца — он сделал все, чтобы ввергнуть Вентрию в хаос. Наши города в огне, наших людей уводят в рабство — и ради чего? Чтобы эта жалкая крыса могла прикинуться королем, лежа в ногах у наашанского козопаса. — Горбен оглядел ряды. — Где тут наашаниты? — Ему отозвались сзади. — Ага, позади, как всегда! — Наашаниты подняли крик, но их не было слышно за смехом вентрийцев Шабага. Горбен поднял руки, призывая к молчанию. — Нет уж, пусть выскажутся. Нехорошо смеяться над другими за то, что они не обладают вашим мастерством, вашим чувством чести, вашим историческим чутьем. У меня был как-то раб-наашанит — он сбежал с одной из коз моего отца. Надо, правда, отдать ему должное — красивую выбрал! — Залп хохота заглушил его слова, и Горбен выждал, пока утихнет веселье. — Эх, ребята. Что ж мы такое творим с этой землей, которую любим? Как позволяем наашанитам насиловать наших сестер и дочерей? — На лагерь опустилась зловещая тишина. — Я скажу вам, как это вышло. Шабаг и ему подобные открыли двери врагу. «Идите сюда, — говорили они, — и делайте, что пожелаете. Я буду служить вам, как пес, только не откажите в объедках с вашего стола. Позвольте мне вылизать ваши тарелки!» — Горбен высоко вскинул меч и вскричал громовым голосом: — Так вот, я этого не потерплю! Я император, помазанник богов, и буду сражаться за свой народ до смертного часа!

— Мы с тобой! — крикнул кто-то справа, и Друсс узнал голос Бодасена. Вместе с ним пришли все защитники Капалиса. Они пробрались мимо осадных башен, пока кипел бой, и подкрались к лагерю во время речи Горбена.