Нэнэй - Марат Муллакаев - Страница 14

14

замучила. А в предсмертной записке написал: «Не могу себя простить!» Боюсь, и с тобой, сынок, может такое случиться…

– Хаят-апай! – послышался веселый голос Соболева. – Зря беспокоитесь! Касьянов, он может обижать только слабых, а себя не убьет… Нет, не убьет! Так ведь Касьянов? Он себя любит!

Прапорщик растерялся перед появившимся командиром роты. Бойцы стояли молча, ожидая решения капитана.

– Товарищ капитан! – Касьянов, набрав воздуха в грудь, что-то хотел ответить Соболеву, но тот резко одернул его:

– Молчать! – рявкнул он. – И вообще, прапорщик Касьянов, ходите только в каске и в бронежилете… Не снимайте, это приказ!

– Почему? – удивился тот, поправляя вязаную шапку на голове.

– Шальная пуля или свалившийся кирпич могут снести твою башку. А она у тебя слишком недобрая, злая… Понял?! Повтори!

– Так точно, понял! – нехотя отозвался Касьянов, видимо, еще до конца не уяснив причину недовольства командира.

– Вот и ладненько. Всем разойтись! – скомандовал капитан.

Солдаты, молча переглянувшись и сдерживая смех, постарались побыстрее покинуть подвал. Мартына Касьянова они не любили, и было за что. Все знали, что он недавно окончил учебку и получил звание прапорщика. Хотя до этого никогда не бывал в горячих точках, мнил из себя бывалого вояку. Часто выпивал, становился дурак-дураком и в пьяном угаре гонял своих ребят.

Раненого чеченского мальчишку через час отправили в госпиталь. Вечером, когда стихла стрельба и бойцы устроились на отдых, в подвал заглянул Касьянов. Он нерешительно потоптался у входа и непривычно вежливо попросил:

– Чаю можно с вами попить, бабушка?

– Конечно, сынок, – отозвалась Хаят-апай, – проходи. Может, супчика налить?

Женское чутье подсказало ей, что этот человек хочет поговорить с ней.

– Не откажусь… Наверху мозгляк… Снег пошел…

– Где печка, там всегда тепло, сынок. Скоро вода закипит, пока вот супчик горячий похлебай, – женщина протянула ему миску. – Сейчас хлебушка дам… Сегодня все сонливые, рано спать легли… – добавила она, обводя взглядом спящих бойцов.

– Отменный суп, – похвалил прапорщик. – У меня жена вкусно варила, язык проглотишь…

– Еще сто раз поцелуешь ее за это, – поддержала она Касьянова. – Вот вернешься, будешь ей рассказывать, как в Грозном ночью тебя в подвале башкирская бабушка супом кормила…

– Вряд ли, – невесело ответил тот, прихлебывая бульон. – Ушла она от меня…

Хаят-апай удивленно всплеснула руками: она увидела перед собой совершенно другого человека.

– Избил я ее, – признался Касьянов. – Приревновал к коллеге – учителю математики… Я был выпивший, работал мастером на стройке. Собрался домой, нет, думаю, сперва встречу жену из школы. Позвонил ей и поехал встречать. Стою, жду. Наконец она, улыбаясь, выходит из дверей с этим учителем. Ну и обоих отдубасил…

– И, Алла! В ревности люди рассудок теряют, – женщина с состраданием взглянула на прапорщика.

– Жена часто дома рассказывала об этом учителе, говорила, что он очень талантливый… – продолжил мужчина, закуривая сигарету. – Вот я и подумал, что она с ним роман завела… Хотя этот математик на голову ниже ее… – выдавил из себя Касьянов.

– Что же было потом?

– Поехал домой, снова устроил шум, прибежала теща – и ей досталось… В общем, слетел с катушек, как говорят у нас. Ведь мы прожили пять лет вместе, никогда не то что драки, даже недомолвок не было. Но как перешел на стройку, деньги пошли, пьянки… Получил зарплату − ну и выпиваем с друзьями, сбагрил стройматериалы на сторону – отмечаем… Короче, сбился я с пути…

– В жизни, сынок, всякое бывает… У нас говорят: «У коня четыре ноги, и то спотыкается…»

– Лег спать, – продолжал «перелистывать» свою семейную историю Касьянов, затягиваясь сигаретой. – Не спится, голова гудит. Вдруг вижу в темноте: она, жена моя, заходит в спальню с кухонным ножом… Лицо белое, в синяках, глаза горят… Нет, нет, не испугался я… Смешно стало.

Глава одиннадцатая

О поступках других Хаят-апай никогда не задумывалась. Для нее люди делились на хороших и плохих, на пустых и умных, на знакомых и незнакомых, на злых и добрых. В зависимости от того, как они, люди, поступали с ней, так и она отвечала им тем же, не важно – посторонние они или родственники, пожилые или молодые. Только с детьми старушка нарушала порядок поведения, установившийся в ее сознании в отношениях с людьми. Она могла простить ребенку все поступки, не совпадающие с ее мировоззрением. Здесь для нее существовал один непреложный принцип: вырастет – поймет. Поэтому, когда взрослый мальчик обижал ее маленького внука, она не устраивала разборки с этим мальчишкой. Просто шла к его родителям и спокойно рассказывала им, что натворил их сын. При этом старалась найти оправдание ребенку в глазах его родителей. Но односельчане знали: если это повторится, второй разговор эта женщина с ними поведет совершенно по-другому – мало не покажется! Хаят-апай не изучала педагогику, она практически ничего не читала, да и времени у нее на это не было. А поступала именно так потому, что действовала по примеру своих родителей, односельчан. Не она придумала эти правила поведения между соседями, но выполняла их неизменно. И теперь, слушая рассказ Мартына Касьянова о его взаимоотношениях с женой, старушка интуитивно пыталась понять, куда же отнести прапорщика – к хорошим или плохим людям, к злым или к добрым, и никак не могла определиться. Если бы в ее представлении этот человек занял одну из обозначенных «полок», она могла бы повести с ним дальнейший разговор в другом ключе, точно выверив свое отношение к нему. В данном случае Хаят-апай оказалась в растерянности. Касьянов никаким боком не укладывался ни в какие рамки, заложенные коллективным самосознанием жителей ее деревни. Мужчина, сидящий перед ней, одновременно был и добрым, и в то же время злым, но тем не менее не до конца утратившим положительные качества своего характера.

– И что же ты сделал? – спросила женщина, добавляя в буржуйку дрова.

– Я думал, жена блефует, ну, просто пугает, поэтому не предпринял никаких действий для самозащиты. А она ударила! В самый последний момент я успел чуть повернуть корпус, и нож вошел не в сердце, а чуть левее, вот сюда, видите шрам? Она точно бы меня убила, если бы я не отбросил ее ногой…

– Где же она теперь? Ее посадили?

– Я не сказал следователю, кто это сделал, обманул, что на улице напали… Пока я был в больнице, жена забрала дочь и куда-то уехала… Думал, в Казахстан, к сестре, но и там она не появилась. А без нее мне жизни нет…