Когда цветет полынь - Марат Муллакаев - Страница 34

34

живого козла, а приспособление… Иди, увидишь,

поймешь… Возьми в помощники этих двоих, не то пупок надорвешь, он тяжелый.

– Знаю, что это такое, – ответил Данис, – сейчас сходим.

Мы принесли козла и, положив на него бревно, начали с другом пилить. Вскоре

Данис взял в руки колун, а Зухра начала мне помогать. Через полчаса с корзинкой в

руках вышла хозяйка. Увидевнашу работу хмыкнула: «Думала, вы уже

смотались… Глянь, скольконакололи…». Она прошла в сад, и вскоре послышался

ее недовольный голос:

– Эй, матросня, хватит работать! Сполосните руки и бегом на завтрак!

Стол был накрыт богато: дымилась картошка, белизной отливали сложенные

пирамидой куриные яйца, источали аромат квашеная капуста и соленые огурцы.

– Чего смотрите, садитесь, не то картошечка остынет. Стоят, будто ничего такого не

видали. Начинайте, я еще кисель принесу… Может, кваску кто хочет? Нет? Видать,

вы к нему не приучены, одним словом, не русские… Тогда в обед чай из травок

заварю, а пока киселем обойдетесь. Может, и его не знаете?

Меня снова начало злить ее высокомерное поведение.

– Откуда же, бабушка, нам, не русским, знать? Нас, бабулечка, всегда поят только

чаем и свиной мочой, – выпалил я неожиданно для себя.

Женщина оторопело посмотрела на меня и внезапно, впервые со времени нашей

встречи засмеялась, открыв щербатый рот.

– Вот ведь, паразит, догадался, что я не люблю, когда меня называют бабушкой.

Отомстил, значит…

Затем, посерьезнев, покачала головой и добавила:

– Маленький, а острый, как красный перец. Ладно, кушайте, матросики, как-нибудь

познакомимся и подружимся… Сбежали-то откуда? От отчима или из детдома?

– Из детского дома, – призналась Зухра.

– Так и подумала … Когда увидела вас ночью спящими… Тут у нас чужие не

ходят. Как только вечером у родника поднялся галдеж и у Ильи псы залаяли, я

сразу догадалась, что пришли посторонние… Ладно, принесу кисель, а потом

затопим вместе баньку…

Так мы познакомились с не очень-то приветливой, скорее грубоватой, но весьма

порядочной и доброй женщиной. С необыкновенно трудной и сложной судьбой,

схожей в чем-то с нашей. Ей было за шестьдесят, звали ее Екатериной – тетей

Катей.

Мы не хотели долго задерживаться в этой забытой богом и властями деревне:

заработать за день-другой деньги на дорогу и продолжить путь. Но, как говорится,

человек предполагает, а Бог располагает. Мы прожили здесь до середины августа.

Утром, с первыми лучами солнца, шли косить траву. Вскоре появлялась тетя Катя с

37

Повесть

неизменной плетеной корзиной и стелила на землю «скатерть – самобранку». Потом

разжигала небольшой старый самовар, принесенный нами еще с утра, и грубоватым

голосом приказывала:

– Эй, матросики, марш умываться!

Мы, побросав грабли и косы, бежали к роднику, где всегда устраивали веселые

потасовки, пока до нас не долетал нетерпеливый голос хозяйки:

– Хватит баловаться, бегите завтракать! Кому я говорю!?

Работу иногда прерывали дожди. Тогда тетя Катя топила большую печку с

помощью Зухры, и они вдвоем пекли хлеб, пирожки и шаньгу. А вечером, как

только хозяйка надоит молока у строптивой коровы Маши, мы садились за стол и

пировали, съедая горячие пирожки с картошкой или ягодами, запивая их парным

молочком. Часто после дождя мы бежали к небольшому озерку купаться. Тетя Катя

приходила попозже, садилась на бревно и задумчиво глядела, как мы веселимся.

Когда Данис, слишком увлекшись, начинал понарошку топить кого-нибудь из нас,

она вставала и, показывая ему кулак, кричала:

– Эй, переросток, детей утопишь! Ростом вышел, а умом – нет! Выходите, пошли

домой, матросня!

Мы только на третий или четвертый день узнали, что молодой водитель,

оказывается,повез нас совсем в другую сторону. Не в хутор Степановка, а в

бывший леспромхоз Степановский.

– Водители лесовозов – люди вербованные, в основном