Когда цветет полынь - Марат Муллакаев - Страница 11

11

и никогда не рассказывал о том, кто были его

родители, как он жил, что стало с его близкими. Строжайшее табу! Маленький

человек, попавший в сиротское учреждение, превращался в казенного, напрочь

забывшего прошлую жизнь. Или почти забывшего. Когда меня привезли в детский

дом, воспитанники находились в школе. Дежурная воспитательница завела меня в

комнату и оставила одного. Такая тоска взяла, сижу, реву.Услышав плач, зашла

девочка старших классов. Она взяла бумагу,карандаш и начала на листке рисовать

маленьких человечков. Я перестал плакать. Тогда она, показывая на рисунок,

сказала:

– Смотри, сколько здесь детей. Много. Если ты будешь слабым, они тебя

растопчут. Постоянно будут обижать. Забудь, что у тебя были родные: мать, отец,

бабушка,дедушка.Никогда не рассказывайо них. Никому. Чем скорееты

забудешь о них, тем легче будет тебе жить в детском доме. Понял?

Конечно, я не сразу осмыслил, что хотела сказать эта не по годам мудрая девочка.

Понадобились месяцы, пока на горьком опыте не усвоил ее урок выживания в

сиротской среде.

11

Повесть

Теперь же, слушая моих друзей, я недоумевал, зачем вспоминать то, что приносит

боль и унижение? Даже вдалеке я не мог выйти за рамки неписаных законов

детского дома.

– Что было потом? – спросил Данис, подавая разгоревшемуся костру дрова.

Мой друг не испытывал тех противоречивых чувств, что я. Теперь он хотел знать

о прошлой жизни своей подруги все больше и больше.

– Вскоре ее уволили с работы и велели освободить квартиру. Она заселилась к нам с

бабушкой. Потом решили уехать в Уфу, на свою родину. Купили дом на окраине

города. Мама продолжала пить. Однажды зимой ее нашли соседи у себя в сарае

мертвой. Замерзла, не дойдя до дома всего десять метров… Потом мы жили с

бабушкой, пока и она не умерла… В десять лет осталась одна. Так я очутилась в

детском доме.

Думал, что Зухра сейчас заплачет, но она не проронила ни слезинки. Где-то

далеко-далеко залаяла собака, ей ответила другая, и снова наступила тишина.

– Бабушка у меня была очень добрая и порядочная, – продолжила Зухра через минуту. –

Умирая, все сокрушалась, что меня не с кем оставить. Но когда она навсегда закрыла

глаза, нашлись десятки родственников. Перед днем отправки меня в детский дом они

прибежали и начали делить наши вещи. Я сидела на подоконнике и закрывала уши,

чтобы не слышать, как они ругаются между собой, будто дворняжки. Очень бранили

бабушку, что она перед смертью оформила дом на меня и передала документы властям,

чтобы я потом, когда вырасту, могла вернуть его обратно. «Ведь обманут сироту власти,

отберут дом, – плакалась какая-та женщина и добавляла: –Оставила бы мне, у меня сын

скоро женится. Зачем отдавать свое государству? Видать, к концу жизни старушка совсем

тронулась». К вечеру в доме ничего уже не осталось, унесли все, даже мои игрушки и

одежду. Когда одна родственница начала засовывать в мешок мои пальто и ботинки, я не

выдержала, напомнила ей, что это мои вещи. Она, ничуть не смутившись, заявила, что

мне в детском доме дадут новую одежду, а эти пригодятся ее дочери. Но самое

интересное – никто из них не пригласил меня переночевать у себя! Сегодня я бы их так

турнула, не пустила бы даже на порог. Мерзкие людишки. Вот почему бабушка говорила,

что у нее нет родственников. Она их знала. Ночь я провела одна в пустом доме, сидя на

полу, пока утром не подошла женщина, инспектор из отдела образования.

– Твой отец тебя искал? – спросил Данис осторожно.

– Он не мог меня искать. Бабушка рассказывала, что он умер в тюрьме, не дожив всего

четыре месяца до смерти Сталина.

– За что же его в тюрьму? Он же был генералом! – удивился я.

– Не знаю. Бабушку тоже мучил этот вопрос. Даже писала его жене, но получила в ответ

бранное письмо. Бабушка, со слов моей мамы, предполагала, что кто-то из близких к отцу

людей написал донос, может статься, его жена…

Зухра встала, стряхнула с платья траву, постояла, глядя на звезды, и вдруг каким-то

чужим, решительным голосом выдохнула:

– Ни за что не вернусь в этот мерзкий детский дом! Ни за что! Хватит унижений!

Поеду куда угодно, но не вернусь!

Как только стало известно, что нам некуда