Американские боги - Гейман Нил - Страница 126

В проем залетел очередной порыв ветра, обдав их водяной взвесью. Тень передернуло дрожью.

– Мне надоело, что меня в этой компании продолжают держать за пацана сопливого, – сказал Тень. – Просто покажись, и все дела. Дай хоть взглянуть на тебя.

Темнота в дальнем конце пещеры видоизменилась. Где-то она просто шевельнулась, где-то сгустилась и обрела форму.

– Ты слишком много знаешь, мальчик мой, – сказал хрипловатый голос Среды.

– Так значит, они тебя все-таки не убили!

– Они убили меня, – сказал Среда из темноты. – Иначе бы и номер не прошел, если бы не убили. – Голос у него был довольно слабый. Не то чтобы совсем уж тихий, но была в нем какая-то такая нота, которая живо напомнила Тени о старом радиоприемнике, недостаточно хорошо настроенном на нужную волну.

– Если бы я не умер взаправду, мы бы их всех сюда ни в жисть не затащили, – сказал Среда. – Кали, и Морриган, и ебнутых этих албанцев – ну что я говорю, ты и сам всех видел. Только моя смерть и могла собрать их вместе. Я был агнцем, жертвенным ягненком.

– Нет, – сказал Тень, – ты был Иудиным козлом134.

Черный призрак в темноте заклубился и передернулся рябью.

– Ничего подобного. В этом случае я предал бы старых богов ради новых. А мы разыграли совсем иную партию.

– Ничего подобного, – эхом прошептал Локи.

– Да понял я, понял, – сказал Тень. – Каждый из вас ничуть не предавал ту сторону, на которой играл. Вы оба заранее предали обе стороны.

– Ну, где-то, наверное, так, – сказал Среда. Судя по голосу, он был собой вполне доволен.

– А нужна вам была только резня. Кровавое жертвоприношение. И чтобы под нож пошел не кто-нибудь, а боги.

Ветер делался все сильнее; его вой за входом в пещеру превратился в душераздирающий визг, будто некое огромное существо корчилось там от боли.

– А какого ж хрена нет-то? Я попал в эту проклятую землю как кур в ощип и застрял здесь на двенадцать веков. Кровь у меня стала жидкой. Я голоден.

– А питаешься ты смертью, – сказал Тень.

Ему показалось, что вот теперь он уже начинает различать Среду во мгле. Всего-навсего темная фигура, из темноты же и вылепленная, и различить ее как следует Тень мог только периферическим зрением, когда отводил глаза и принимался смотреть на что-то другое.

– Я питаюсь смертью, которая посвящена мне,– сказал Среда.

– Вроде моей смерти, там, на дереве, – сказал Тень.

– Ну, – ответил Среда, – это было особое лакомство.

– А ты, – Тень перевел взгляд на Локи, – ты что, тоже кормишься смертью?

Локи устало покачал головой.

– Ну нет, конечно же, – сказал Тень. – Твоя пища – хаос.

Локи улыбнулся при этих его словах, короткой болезненной улыбкой, и в глазах у него, под бледными веками, заплясали оранжевые огоньки, похожие на быстро прогорающие кружевные нити.

– Без тебя у нас бы ничего не вышло, – сказал Среда, которого Тень видел краем глаза. – Я стольких женщин отымел...

– Тебе нужен был сын, – подытожил Тень.

И призрачный голос Среды ответил ему:

– Мне нужен был ты, мой мальчик. Да-да. Единственный мой и ненаглядный. Я знал, что зачал тебя, но мать твоя уехала из этой страны. У нас столько времени ушло на то, чтобы тебя отыскать. А когда мы тебя все-таки отыскали, выяснилось, что ты в тюрьме. И нам пришлось подбирать к тебе ключики, прикидывать, от чего ты на самом деле начнешь двигать руками и ногами. И какие для этого нужно нажимать кнопки. И кто ты вообще такой. – Вид у лежащего на полу Локи на долю секунды стал самодовольным до крайности. – А дома тебя, как выяснилось, ждала любимая жена. Это было очень некстати, но, впрочем, вполне поправимо.

– Она все равно для тебя не годилась, – прошептал Локи. – Без нее тебе гораздо лучше.

– Если бы все могло быть как-то иначе, – сказал Среда, и на этот раз Тень понял, что он имел в виду.

– И вот если бы еще она – сделала такую божескую милость – и осталась мертвой, – прохрипел Локи. – Лесс и Камен – были хорошие ребята. А тебе – все равно дали бы – возможность сбежать – когда поезд проходил бы через Дакоту...

– Где она? – спросил Тень.

Локи вытянул бледную руку и указал в дальний конец пещеры.

– Вон туда она пошла, – сказал он, и тут же, безо всякой на то видимой причины, клюнул головой вперед, и тело его безжизненно распростерлось на полу пещеры.

Тень увидел то, что скрывало от него одеяло: лужу крови, дыру в спине Локи и почерневший от крови бежевый плащ.

– Что случилось? – спросил он.

Локи ничего ему на это не ответил.

И Тени показалось, что он уже вообще никогда никому не ответит ни на один вопрос.

– Женушка твоя с ним случилась, – сказал приглушенный голос Среды. Видно его теперь было хуже, будто он снова начал растворяться в своей эфирной сущности. – Но эта битва вернет его к жизни. Как и меня она тоже вернет – навсегда. Сейчас я призрак, а он – труп, но очень скоро настанет миг нашей победы. Игра с самого начала была с подвохом.

– На игре с подвохом, – напомнил ему Тень, – и попасться легче легкого.

Ответа не последовало. И ничто больше не двигалось в пещерной темноте.

Тень сказал:

– До свидания, – а потом добавил, – отец.

Но к этому моменту в пещере никого уже не было. Совсем никого.

Тень вышел обратно во Двор Знамен Семи Штатов, но и там было пусто, и слышно не было ничего, кроме хлопанья флагов по ветру. Мимо Тысячетонной Качающейся Скалы не валили валом люди с мечами наизготовку, и защитников Подвесного Моста тоже не было видно. Он был одинодинешенек.

Смотреть здесь было не на что. Все покинули Сторожевую гору. Это было самое пустое поле боя на свете.

Нет. Не пустое. Не совсем.

Это же Рок-сити. Место, которому поклонялись и которое почитали на протяжении тысяч лет: даже и сегодня от миллионов туристов, что бродят по здешним паркам и, раскачиваясь из стороны в сторону, проходят по Подвесному Мосту, эффект, по сути такой же, как от миллиона молитвенных барабанов, вечно вращаемых водой. Реальность здесь была тонка и просвечивала. И Тени было известно место, в котором будет проходить битва.

С этими мыслями он двинулся вперед. Он вспомнил чувство, которое охватило его тогда, на карусели, и попытался испытать его снова...

Он вспомнил, как вертелся на «Виннебаго», как оказался в конечном счете перпендикулярно ко всему на свете. Он попытался ухватить и это ощущение...

И тут, легко и просто, у него получилось.

Он будто бы прошел через мембрану, словно вынырнул из глубокой плотной воды – и взлетел. Сделав один только шаг, он переместился с туристической тропки на склоне горы в...

Во что-то реальное. Он оказался за сценой.

Он по-прежнему был на вершине горы: по крайней мере, пейзаж остался на месте. Но только она теперь стала чем-то большим, чем просто вершина горы. Она стала квинтэссенцией пейзажа, его сердцем, сущностью. По сравнению с ней та Сторожевая гора, на которой он только что был, казалась рисунком на театральном заднике, жалкой поделкой из папье-маше, какими украшают телевизионные студии, – не самой горой, а всего лишь репрезентацией настоящей горы.

А эта была – настоящая.

Скалистые утесы образовывали нечто вроде естественного амфитеатра. Каменистые тропинки, которые змеились по этому амфитеатру во всех направлениях, складывались в невероятные фигуры, вроде фигур Эшера, и шли вдоль стен, по стенам и сквозь стены.

И – небо...

Небо здесь было темное. Освещалось оно, подсвечивая и весь ниже лежащий мир, яркой мерцающей зеленовато-белой вспышкой, более яркой, чем солнце, которая, бешено ветвясь, вилась, как молния, из одного конца неба в другой – как белый шрам на темной поверхности неба.

Собственно, это и была молния, дошло вдруг до Тени. Молния, которая застыла в одном-единственном моменте времени, растянувшемся на веки вечные. Свет, который она давала, был резким и безжалостным: он вымывал из лиц любые другие цвета, кроме белого, а глазницы превращал в темные впадины.