Шеломянь - Аксеничев Олег - Страница 44

На пути в столицу князь потерял много людей, едва ли не больше, чем в боях против хазар. Самым обидным было то, что ни одного трупа врага не было найдено и киевлянам не удалось насладиться чувством законной, с точки зрения Святослава, мести. Убийцы появлялись ночью, бесшумно вырезали часовых, отправляли в мир иной целые шатры с так и не проснувшимися дружинниками, угоняли и без того поредевшие табуны коней. Путь Святослава по этой земле был отмечен чередой могильников, и вятичи с удовольствием втягивали широкими ноздрями смрадный запах от оставшихся здесь навечно, хотя и без всякого на то желания, врагов.

За два прошедших века вятичи мало изменились. Они продолжали жить, сообразуясь в первую очередь с обычаями старины и заветами предков. Слушали старейшин и волхвов, продолжавших служить языческим богам в скрытых заломами и болотами священных городах. Только один из них, Московь, был найден и разрушен князем Юрием Суздальским, не без иронии прозванным Долгоруким. Десять лет волхвы преследовали князя и достали его уже в то время, когда Юрий Долгорукий достиг заветной цели, великого киевского княжения. Однажды глухой ночью княжеские хоромы огласились истошными криками, и прибежавшие на шум слуги и бояре застали князя в самом жалком и беспомощном состоянии. Его лицо было изуродовано огромными кровоточащими язвами, на тонкой рубахе расплывалось зловонное гнойное пятно. Рядом с головой Юрия Долгорукого лежала изящная височная подвеска в виде семилопастного цветка. Женские украшения славянских племен были неповторимы и узнаваемы, и височное кольцо словно кричало: «Я принесено вятичем!»

После нескольких карательных походов, устроенных преемником Юрия Долгорукого, князем Андреем Боголюбским, вятичи откочевали южнее, в густые леса Курской земли. Владевшие этими местами Ольговичи встретили новых насельников спокойно, затребовали небольшую дань пушниной и отмахивались от христианских священников, требовавших насильно крестить убежденных язычников. «Верный язычник лучше лживого христианина», – резонно заявляли Ольговичи.

И вятичи продолжали поставлять христианам святых великомучеников, люто расправляясь с проповедниками, пробиравшимися в их земли.

Буй-Тур Всеволод покорил вятичей не железом, а языком. Несколько лет назад, едва получив трубечское княжение, он с малым отрядом отправился в самый центр дремучих лесов и долго, уважительно общался со старейшинами племени. Князь не только требовал возобновления дани, хотя это воспринималось вполне естественно, он интересовался запросами самих вятичей, обещая исполнить пожелания, показавшиеся разумными. Расчувствовавшиеся от непривычного внимания лесные жители украдкой утирали замызганными меховыми куртками слезы умиления и шептались, что за таким князем – в огонь и воду, братцы!

Нашлись люди, решившие пострадать за общество и проехаться с князем в Курск. Там, при большом стечении народа, под торжественный колокольный перезвон, они торжественно отреклись от языческих убеждений и окунулись в крестильную купель. Смахивая с мокрых волос капельки воды и поправляя щекотавшие нежданно вымытую грудь крестики, вырезанные из кости, вятичи размышляли, смогут ли волхвы объяснить богам, ради чего разыгрывалась эта комедия. Грозы не случились, земля не разверзлась, и новообращенные вятичи решили, что все в порядке.

Проводником трубечского князя и его кметей как раз и был один из тех вятичей-христиан, ни разу не удосужившийся больше посетить церковь и стеснявшийся своего смешного крестильного имени Амнемподист. Сам он всегда представлялся так, как его назвали в детстве родители, выкрикнув имя в тот миг, когда жрец протянул нагое тельце ребенка первым лучам рассветного солнца: Година.

Година объяснил князю, что дальний путь представляет собой звериную тропу, и Перунова Плешь находится несколько в стороне от нее. Отряду придется сделать достаточно большой крюк, чтобы добраться туда, поэтому и потребуется ночевка в лесу. Короткий путь показался обитателям чащобы слишком сложным. В этом случае кметям придется самим пробираться через заросшие и заваленные пространства, и многое будет зависеть от везения. Или князь и его воины встретят ночь на удобной сухой поляне, где вятичи давно обустроили место отдыха, или же темнота застанет их в самой глухомани, и пробуждающиеся кровососы с радостью окажут людям самый нежный прием.

– Где наша не пропадала! – рубанул ребром ладони, словно избавляясь от мешающего препятствия, князь Всеволод. – И тут не пропадет! Веди коротким путем, Година!

Миронег подумал, что горячность – не лучшее качество для князя, но, по обыкновению, оставил мнение при себе. Во-первых, неуместно человеку незнатному поучать князя, когда не просят, а во-вторых, Буй-Тур Всеволод выбрал именно ту дорогу, которая и была нужна. Лекарь ясно видел светлый путеводный луч, протянувшийся по оттаявшей земле точно в бурелом. Неведомая сила, все чаще вмешивавшаяся в жизнь Миронега, подсказывала направление, только не объясняла, что ждет в конце пути.

Хотелось верить, что эта сила не навредит Миронегу и его спутникам. Лекарь не раз вспоминал в последние дни странный разговор, состоявшийся несколько лет назад в Чернигове, когда душа князя Черного пообещала Миронегу помощь мертвых. Помощь, когда настанет срок выступить против таинственного бога, готового уничтожить существующий мир.

Миронег не желал вмешиваться в борьбу сверхъестественных сил.

Как не желал быть хранильником.

Хранильником его сделала личная трагедия. Давно, когда ему было только четыре года, в небольшую деревню на севере, где жили его родители, пришли мужчины из племени весь, которые рыбачили в дне пути на восход солнца. Рыболовы платили дань Господину Великому Новгороду, но задолжали ее за три года. На прошлой неделе к ним заявились ушкуйники и вынесли все, что могли. Пытавшихся сопротивляться привязали к низким деревцам, высекли и оставили висеть на прогнувшихся от тяжести тел тонких стволах. Несколько человек не вынесли побоев и холода и умерли.

И рыбаки решили отомстить. Для них не было разницы, кто из славян ответит за содеянное, искали ближайших, первых, кто подвернется под горячую руку.

Деревня Миронега выгорела дотла, а у пепелищ остались лежать обугленные трупы.

Рыбаки соблюдали правила приличия. Детей и стариков не трогали, убивали только взрослых. Мстители не взяли ничего из скудного деревенского имущества, все пошло в огонь.

Ушкуйники видели со своих лодей далекие дымы на горизонте и рассказали, вернувшись в Великий Новгород, что на землях веси горят леса. Строго нахмурились брови новгородских бояр, которым принадлежали эти угодья, и морщинки на лбах боярских были похожи на прутья абака, где откидывались косточки при подсчете возможных убытков.

Оставшийся без родителей Миронег был обречен. Помилованные мстителями старики собирали своих внуков и внучек, а на спасение чужих детей сил уже не оставалось. Мальчику не было места ни в жалких землянках, вырытых на пепелище, ни во временных шалашах, не способных задержать ветер и дождь.

Но на второй день в сожженную деревню пришел мужчина. Он помог похоронить убитых, поправил на скорую руку несколько времянок и ушел, уводя за руку Миронега, недоумевавшего, куда подевались родители и почему они отдали его чужому дяде. По ночам Миронег иногда плакал и просил маму накрыть его одеяльцем, но утром, при пробуждении, видел каждый раз одно и то же лицо, и однажды память о родителях отошла в область иллюзий, подобных полетам во сне.

Мужчина относился к Миронегу, как к родному сыну, и с каждым годом мальчик все больше привязывался к нему. Миронег внимательно слушал рассказы о травах и минералах, амулетах и оберегах, заклинаниях и заговорах. Чем больше знаний откладывалось в голове Миронега, тем белее становились волосы мужчины, словно такова была плата за обучение наследника.

Свою смерть мужчина почувствовал заранее и смог приготовиться к ее приходу. Когда его тело остыло, Миронег развел на лесной опушке погребальный костер. Сизый пепел от сгоревшего тела ветер развеял по округе, осыпав желтеющие листья. Мужчина ушел в небытие, и Миронег даже при прощании не мог произнести его имени. Ибо мужчина никогда не называл его.