Шеломянь - Аксеничев Олег - Страница 37

Хотя какая, скажите на милость, попытка, если киевляне проморгали местонахождение ханской стоянки?

Повезло хану, ох как повезло! Наверное, закутавшийся в облака Тэнгри хитро улыбался сейчас в бороду, прислушиваясь к летящим снизу, с земли, звукам.

Притихший Аль-Хазред глубоко задумался, забыв при этом об управлении конем. Предоставленный сам себе, жеребец начал выбирать дорогу полегче и отставать от основной группы всадников, в центре которой ехал Кончак.

Ольстин Олексич почувствовал неясное беспокойство. В поведении араба что-то было не так, только черниговец никак не мог понять, что именно. Аль-Хазред часто уходил в себя, отмалчиваясь в разговоре. Но при этом он всегда четко отслеживал нить диалога!

Случайно ли отстает араб?

Ольстин Олексич заметил вдруг, как в расслабленно лежащих на конской гриве ладонях Аль-Хазреда промелькнула голубая искорка, за ней – рыжеватая… Черниговец похолодел, осознав, что сейчас произойдет.

Он уже видел эти искры. В Киеве, январской ночью, у окна княжеских покоев.

Вот что, оказывается, сказал Аль-Хазреду князь Святослав наедине, в те мгновения, когда бояре отправились по коридору вперед, к спальным покоям. Кончак должен погибнуть! А если при этом пострадает свидетель непристойного договора с колдуном – тем хуже для свидетеля и лучше для киевского князя!

Ольстин Олексич раскрыл было рот, чтобы крикнуть, предупредить, в отчаянной попытке изменить хоть что-то, но не успел.

С ладоней Абдула Аль-Хазреда сорвался огненный шар. Материализовавшийся из воздуха темный палец с треугольным звериным когтем, палец повелителя воздушной стихии, Путешественника Звезд Итаквы, подтолкнул его, и шар, с шипением соприкасаясь с февральским воздухом, понесся прямо на Кончака. На пути трехмерного хоровода огненных духов оказался Ольстин Олексич, так и позабывший закрыть рот, из которого не вырвалось ни звука.

Черниговец понял, что видит свою смерть.

Но судьба любимого дипломата князя Ярослава Всеволодича еще не подошла к концу, уже предопределенному, как и все в мире, только неведомо кем и когда.

На просевший снег перед Ольстином Олексичем неизвестно откуда выпрыгнул отливающий проседью волк. Хищник мягко просел на все четыре лапы, снова взвился в воздух и грудью встретил летящий огненный шар.

Ольстин Олексич и Кончак, видевшие ранее действие духов огня, не поверили своим глазам. Шар отскочил от волчьей шкуры, словно надутый кожаный бурдюк от воды. Волк на излете еще подтолкнул передними лапами комок пламени, и шар вернулся к замершему от изумления Аль-Хазреду.

Слепящая вспышка милосердно не позволила разглядеть, что произошло с незадачливым колдуном. Когда глаза восстановили способность видеть, только серая взвесь в воздухе была на месте, где только что стояли человек и лошадь.

Так шаман, которого когда-то звали Токмыш, вернул от имени своего хана долг Кончаку.

Погоня показалась совсем с другой стороны, чем предполагали Кончак и его люди. Два всадника выскочили из поднявшегося снегопада неожиданно близко. Глухой топот выдавал находившийся где-то поблизости большой отряд.

Некогда было раздумывать о судьбе Аль-Хазреда или о том, отчего он решил изменить. Надо было сражаться, и Кончак потянул из ножен саблю.

Ольстин Олексич уже держал в руках привычный меч с потертой рукоятью, готовясь к бою.

Преследователи вели себя не менее странно, чем арабский колдун. Их мечи оставались в ножнах, и даже копья по-походному висели пристегнутые к седлам.

Возможно, это послы?

Кончак вгляделся в незащищенные лица всадников, и сабля его скользнула обратно в ножны. Хан, с невозмутимостью встретивший попытку Аль-Хазреда убить его, был явно удивлен и не смог этого скрыть.

– Миронег? Что привело тебя ко мне в такое время?

– Мы беспокоились за тебя, хан, и вижу, что не напрасно!

Говорил второй всадник, не тот, к которому обратился хан. В голосе всадника слышалось беспокойство, но чуткое ухо черниговского посла уловило и некую властность, выдававшую знатное происхождение.

Ольстин Олексич узнал голос говорившего, и в это же время хан Кончак разглядел его лицо.

– Князь Игорь Святославич! Чудеса, да и только!

– Ты как всегда близок к истине, мой друг, – ответил, отчего-то вздыхая, князь новгород-северский.

– Возможно, князь, ты удивишься, но нашей беседе могут помешать твои родственники. Если не возражаешь, поговорим на ходу. Не прими это за невежливость…

Показались залепленные мокрым снегом отставшие дружинники Игоря Святославича. Ольстин Олексич подумал, каким безумием было отправляться в далекий путь, захватив всего дюжину вооруженных сопровождающих. И еще старого дипломата и интригана – надеюсь, что это не всегда синонимы, – интересовало, что будет, когда об этой встрече узнают в Киеве.

Небольшой отряд потянулся за отступающими половцами, и поземка скрыла следы конских копыт. Разговор между Кончаком и Игорем Святославичем был отрывист и зачастую сумбурен, поэтому рискну просто пересказать, о чем шла речь.

Оказалось, что причина такого драматического появления князя и его людей была во многом сверхъестественной, и Игорь Святославич несколько стеснялся этой мистики. В Новгороде-Северском, конечно, знали о готовящемся походе половцев на Киев, и князь Игорь считал, что Кончак имеет законное право мстить. Но вот уже несколько дней князь видел один и тот же сон, и его содержание бередило душу своей неопределенностью и тоской. В этом сне Игорю Святославичу являлся всадник, в одиночестве пробиравшийся через заснеженную степь. Затем у всадника появлялся попутчик, казавшийся всего лишь черной тенью. Она безмолвно висела за плечами всадника, и князь Игорь чувствовал непонятную, но ясную угрозу, исходящую от темного силуэта.

Сон повторялся, и это не могло быть случайностью. Игорь Святославич решил поделиться всем с Миронегом, рассудив, что человек, запросто общавшийся с берегиней и русалками, сможет хотя бы выслушать, а может быть, и истолковать сон.

Миронег действительно заинтересовался и попросил у князя согласия переночевать следующую ночь в его изложнице. Игорь Святославич, недавно женившийся вторым браком на дочери галицкого князя Ярослава Осмомысла, не высказал особой радости от этого предложения, еще более хмуро восприняла просьбу жена князя, Ефросинья Ярославна.

Но князь Игорь понимал, что сам заварил эту кашу, значит, самому ее надо было и расхлебывать. Оскорбленная в лучших чувствах княгиня отправилась спать в другое помещение, а на полу изложницы, застеленном теплыми медвежьими шкурами, расположился Миронег. Прежде чем лечь спать, хранильник снял со стены лампадку, висевшую перед обязательными образами в углу, и примостил ее в изголовье княжеской кровати.

– Надеюсь, что это не будет считаться святотатством, – сказал, криво усмехаясь, князь Игорь.

– Я тоже надеюсь, – серьезно ответил Миронег.

Той ночью сон явился Игорю вновь. Но на этот раз рядом с собой Игорь видел Миронега, с любопытством вглядывавшегося в двух всадников, продолжавших путь по заснеженной степи. Рядом с хранильником они остановились, и первый поднял кверху меховой капюшон, скрывавший лицо. Игорь узнал во всаднике хана Кончака. Но в следующее мгновение темная тень за ним вскинула руку, и на шее хана захлестнулась волосяная петля аркана. Кончак извивался, безуспешно пытаясь не дать стянуться несущей смерть петле, а князь Игорь, рванувшийся на помощь другу, оказался беспомощным, почувствовав, как окаменели мышцы. Застыл и Миронег, попытавшийся было разглядеть лицо убийцы, да так и одеревеневший в движении.

Поутру князь Игорь чувствовал себя так, словно его тело затекло без движения. Необычно неуклюж был и Миронег. Неловок и печален.

– Кончаку грозит опасность, князь, – сказал лекарь то, что и так уже стало понятно Игорю Святославичу после того, как Миронег открыл лицо всадника из сна. – И враг где-то рядом с ним. Я пытался увидеть его лицо, но ты сам свидетель того, что из этого вышло. Здесь не обошлось без сильного колдовства, и боюсь, что удар последует в ближайшее время, иначе непонятно, почему сон так настойчив.