Кладоискатель и золото шаманов - Гаврюченков Юрий Фёдорович - Страница 43

– Пошли спать, – оборвал его я.

Предложение было весьма актуальным. Силы требовали восстановления. Без еды мы сидели уже вторые сутки и все это время практиковали психованный биатлон: бегали, стреляли и вдобавок таскали неподъемные тяжести. Кроме дремоты в развалинах под дождем минувшей ночью, иного отдыха у нас не было. Мы оставили костер догорать и стали выискивать места поудобнее. Слава предложил выставить охранение, дежуря парами и сменяясь каждые полтора часа. По нашим прикидкам, рассвет должен был наступить максимум часов через шесть. В первую смену заступал он с Лепяго, в следующую – я с Вадиком. Пилоту оружия не доверяли, и ему посчастливилось давить хомяка всю ночь напролет. Пусть выспится. Завтра ему предстояла ответственная работа, требующая хорошей реакции и большой отдачи.

Слава заступил на пост, а я разгреб поровнее у стены гнилую труху и лесную грязь и угнездился на них, подложив под голову скрещенные руки. Небо надо мной было чистым и ясным. Хаотичный рисунок созвездий на миг заслонила трепыхающаяся тень. Я хотел сообщить о ней корефану, но глаза невольно закрылись, а состояние это было таким сладким, что хотелось протянуть его как можно дольше. Все тело ломило, до последней мышцы и косточки. Я подумал о Маринке, что она никогда не поймет, каким трудом даются сокровища, чего мне стоит ее беззаботная роскошная жизнь…

Открыв глаза, я увидел, что часовня озарена тусклым желтым светом. Друзей я не обнаружил – пол был пуст. У стены располагался невесть откуда взявшийся стол, заваленный кипами рукописных книг. Над столешницей склонился длиннобородый старец. Величественными точными движениями он выводил что-то гусиным пером. Перед ним в глиняной плошке горела свеча, но не она распространяла необычайное желтое сияние. Источником служила сама часовня, причем не стены, а словно бы воздух в ней.

Заметив мой взгляд, старец поднял голову и начал осматриваться по сторонам, словно пытаясь обнаружить что-то невидимое. Затем его глаза остановились на мне. Старец встал из-за стола. Отливающая серебром борода достигала пояса. Он шагнул ко мне, глаза смотрели твердым, проникающим, всезнающим взглядом. Раздался оглушительно громкий, глубокий, неземной чистоты благородный металлический звон.

– Тайхнгад, – строго предупредил старик.

Я проснулся от того, что меня трясли за плечо. Вокруг была темень. Голос Славы произнес:

– Подъем.

– Да-да, – пробормотал я, пытаясь собраться с мыслями. Сказочное видение еще стояло перед глазами.

К ночи похолодало. Я продрог, мышцы затекли и болели.

Кряхтя, мы с Гольдбергом выползли из часовни и принялись раздувать угли. Наломав сушняка, с грехом пополам раскочегарили костер. Я наконец проснулся и в должной мере использовал опыт походной жизни. Вскоре мы тянули руки к огню, прижавшись плечом к плечу, чтобы побыстрее согреться.

– Вы с костром не балуйтесь, – посоветовал из глубины святой обители Слава. – Догорит, и больше дров не подкидывайте.

– Почему? – спросил Вадик.

– Убить могут. Вы после огня вокруг ни хрена не видите, а сами как на витрине. Лучшей мишени не придумать.

– Да, конечно, конечно, – пробурчал Вадик, притоптывая выкатившуюся из костра головню.

Слава угомонился, а мы как ни в чем не бывало кормили ветками пламя. Что нам на острове могло угрожать? Хотелось ненадолго забыть о постоянной опасности, хоть немножко отдохнуть, поэтому мы не разговаривали. Молча сидели и грелись. Постепенно растомило, навалилась зевота. Ночь была тихой, безветренной, ярко-красные искры летели вертикально вверх. В лицо пыхало жаром, и от этого стали слипаться глаза. Я осовело повертел головой, прогоняя дремоту. Все окружающее казалось нереальным. Словно нас обставили декорациями, которые через некоторое время должны будут смениться, а мы останемся.

Слава был прав, костер оказывал вредное воздействие, но вовсе не то, о котором он предупреждал. Пламя завораживало, погружало в оцепенение. Мы сидели бок о бок, вкушая невыносимую сладость охватившей нас истомы.

– Что мне не жилось с бабочками? – негромко проронил Гольдберг.

Мне захотелось рассказать о сне, который имел глубокий смысл, только я не мог понять его и надеялся, что Вадик растолкует. Я даже оглянулся, словно ожидал увидеть волшебный золотистый свет, но в часовне было темно. Меня вдруг охватила острая тоска, настолько сильная, что даже не удалось разомкнуть губы. Воспоминание о мире, который мне посчастливилось узреть, куда более чистом и совершенном, нежели тот, в котором я находился, наполняло душу невыразимой печалью. Хотелось вновь встретиться с чудесным светом, но доступ к нему был закрыт.

Ощущение недосягаемости испугало меня. Оно стремительно нарастало, и я услышал, как клацают мои зубы. Дрожь охватила все тело, внутренности сжались в комок, и подступила такая тошнота, что, казалось, они должны извергнуться. Я почувствовал, как меня тащат, затем напряжение чуть-чуть отпустило, послышался едва различимый, словно доносящийся издалека голос. В то время как спазм в животе исчезал, голос становился все громче. Я определил, что это отрывисто кричит компаньон:

– Дверь! Дверь держи! – И еще: – Лепяга, окна!

Размеренно и ровно прозвучала очередь в три патрона. Комом, который еще не рассосался в животе, я почувствовал ее мощную вибрацию – каждый выстрел отдельно. Наконец сделал глубокий вдох. Вливающийся в легкие воздух вернул грудной клетке упругость. Послышалась пальба, торопливая и беспорядочная, будто на железный лист высыпали пригоршню гороха. Кто-то что-то орал. Слава исчез. Я перевернулся на бок, постанывая от боли. Живот ныл, будто брюшной пресс сводило судорога. Обнаружил, что нахожусь в часовне. В дверном проеме виднелись разбросанные красные угли. Крики усилились. Орали теперь не в одно горло, кажется, ругались. Стрелять перестали. Густо пахло горелым порохом. Я втянул в себя его злой смрад и закашлялся.

– Ильюха, – Слава потряс меня за плечо. – Живой?

– Да, – дыхание перехватило. Я зажмурился, переждал. – Живой, только не пойму, на каком свете нахожусь.

– Здорово тебя скрутило, – констатировал Слава.

– Они не ушли, – прохныкал кто-то. – Видите, вокруг ходят… Ходят!

– Заткнись! – прикрикнул Вадик. Нытик принялся громко всхлипывать. Я узнал Лешин голос.

– Еле тебя вытащили, – заботливо поведал друган. – Хорошо, что вовремя заметили. Лепяга их первый заметил, между прочим.

– Кого?

– Их.

Только сейчас я обратил внимание на громкий хруст, доносящийся снаружи. Кто-то большой бродил вокруг часовни, ломая ветки. Кто-то или что-то двигалось, словно не переставляя ног. Треск палок был непрерывным, без топанья.

– Как Илья, уцелел? – спросил Андрей Николаевич.

Голос его звучал неестественно строго. Без прежней боязни и даже с некоторым торжеством.

– Ага, – сказал Слава.

– Уцелел, – сказал я.

– Вам не стоило покидать убежище. Я предупреждал, что с наступлением темноты сущности ночи становятся сильнее.

В той стороне, откуда доносился голос невидимого во мраке Лепяго, беззвучно возникли два ярко-красных пятна. Они показались мне исключительно красивыми; пятна мерцали, переливались, словно были наполнены жидким огнем, сродни неземному золотистому свету. Однако этим сходство исчерпывалось: тонкие материи, породившие обе формы свечения, были чужды друг другу и даже враждебны.

Пятна на секунду погасли, потом вспыхнули вновь, на том же месте, и продолжали ровно гореть. Я с ужасом понял, что из стены выступают глаза! Страх на краткий миг пронзил меня огромной иглой. Тело покрылось липким потом, а сердце болезненно сжалось. В этот момент я был один на один с пятнами. Казалось, никто, кроме меня, их не видит, и никто не сможет помешать существу кинуться на нас. А ведь обладатель горящих красных глаз был внутри часовни, проникнув сквозь стену подобно ветру или туману. Харги, не замеченный никем, стоял рядом и готовился напасть!

Я все-таки не закричал. Глаза канули вниз и пропали, а на их месте осталась неяркая белая точка – звездочка. Харги заглядывал в окно, не имея возможности ступить на священную землю. Посмотрел, моргнул и пошел дальше. Длилось это секунды три, не больше, но стоило мне, наверное, нескольких лет жизни.