Год крысы. Видунья - Громыко Ольга Николаевна - Страница 62

Жар разлил по кружкам горячую, с тонкой пенкой варенуху.

– Ты что, – попыталась остановить его Рыска. – Я столько не выпью!

– Давай-давай, – подбодрил друг, подавая пример, – мы так озябли, что хмеля даже не почувствуем!

Девушка тоскливо поглядела на возящуюся у очага хозяйку, но о молоке тетка, видимо, забыла. Пришлось двумя руками брать тяжелую, мигом нагревшуюся кружку и делать вид, что отхлебывает.

– Тихо тут у вас, – заметил парень кормильцу, принесшему поднос с тарелками.

– Так приезжие обычно в «Сырной корке» останавливаются. – Толстяк поморщился, словно название заведения-соперника кислило на языке. – Местечко у них выгодное, возле главных ворот. А местные после праздника отсыпаются.

– До сих пор отсыпаются? – удивился Жар. – День Бабы-то когда был, третьего дня или четвертого?

– Да нет, – с пренебрежением возразил кормилец, расставляя еду по столу, – мы День Бабы не отмечаем. Так, поздравим ночью по-быстренькому, и лады. Хлопот меньше. А вчера у нас Изгнание было.

– Это как?

– О-о-о! – разулыбался толстяк. – Тут такое творилось! Песни, пляски, костры до неба! За неделю готовиться начали. Бабы пряников напекли, девки венков наплели, все двери украсили. С каждого двора скинулись, купили двух коровенок – вот как ваши, старенькие, но бодренькие, – посадили на одну Болезнь, на другую Смерть и выгнали за ворота. Берите кто хотите, нам такого добра не надо!

Рыска хлебнула по-настоящему, побагровела и раскашлялась. Варенуха оказалась такой ядреной, будто до сих пор кипела.

– Ой, а мы не знали, – пролепетала девушка. – У нас такого праздника нет, вот и…

– Давай-давай, скажи ему, что привезла их имущество обратно. Он очень обрадуется.

Кормилец вопросительно глядел на девушку, ожидая конца фразы, и Рыска сбивчиво закончила:

– Жалко, что мы его пропустили!

– Ничего, – попытался утешить гостью толстяк, – вечером тут снова веселье будет, если останетесь, то даже гусляра послушаете…

– Нет, спасибо, мы спешим, – резковато ответил Жар, глядя на Рыскину рубаху, оттопыренную в неположенном месте. – Вот тучи разойдутся – и сразу в путь.

Кормилец не понял, что так огорчило гостей, но решил не навязываться и отошел.

– Альк!!!

– Ну и отбросы. – Крыс, нацелившийся на торчащую с краю баранью косточку, сморщился и отпрянул. Перебежал к Рыскиной миске.

– Кто нас этих коров уговорил взять, а?!

– Местные забобоны. Не обращайте внимания. – Альк уже деловито напихивался творожником.

– Ну да, целый поселок обращает, а мы – нет?!

– А сколько еще чужих праздников, обычаев и примет вы не знаете? В Саврии, например, пить без тоста – уступать его Сашию. А от него добрых пожеланий редко дождешься.

Рыска испуганно отставила кружку – и когда только успела выхлебать больше половины?

– Правда?!

– Если и так, дожила же ты как-то до сих пор.

– А может, именно оттого все мои беды!

– А может, оттого, что ты поутру не чешешь левой рукой правую пятку, как принято в каком-нибудь Мышином Углу? Успокойтесь. Я же обещал вам, что этих коров никто не хватится. И нам от них никакого вреда не будет, уверяю.

Жар, все еще ворча, придвинул отвергнутое крысой блюдо. Вид у него был заманчивый, а вот запах – вчерашний. Наверное, остатки праздничного угощения. Впрочем, парню доводилась едать «яства» и похуже, молодой здоровый желудок все перемалывал.

– Надо скорей отсюда убираться. А то дождь закончится, народ выползет на улицу, и кто-нибудь наверняка узнает этих проклятых коров.

Рыска, напротив, с непривычки осоловела от варенухи. И почему подвыпившие мужики начинают веселиться, петь песни, громко орать, а то и драться? Прикорнуть бы где-нибудь в уголочке на часок-другой…

Но друг был не на шутку встревожен и, торопливо дожевав мясо, подозвал хозяйку. Та с грустью отсчитала им шестнадцать сребров и несколько медек, которые парень великодушно оставил на столе – за расторопность.

– Может, господам плащи нужны? – с надеждой поинтересовался кормилец.

– Тащи, – благосклонно кивнул Жар, досадуя, что сам о них не подумал.

Пришлось расстаться еще с четырьмя сребрами: длинные темно-синие накидки с капюшонами выглядели простенько, но были пошиты из «щучьей кожи», насквозь промокающей только при стирке.

Пока собирались, дождь почти закончился – точнее, убежал вперед, за миновавшими поселок тучами по-прежнему тянулся серый занавес с прожилками молний.

– Знать бы еще, на какой что, – проворчал Жар, взбираясь на черно-белую корову.

– Я платье забыла! – спохватилась Рыска, оборачиваясь. Но вылезать из седла, в которое она только что с таким трудом забралась – и какой дурак придумал варить вино с травой?! – очень не хотелось.

– Так подхлестни корову, пока хозяева его не заметили и не принесли. – Альк нашел новое уютное местечко, на Рыскином плече под крышей капюшона. – Не придется позориться, признаваясь, что оно твое.

Девушка тронула поводья, но вовсе не в угоду крысу. Она и сама понимала, что платью пришел конец, вот только… Надо было хоть лоскуток оторвать на память о прежней жизни. Но возвращаться за этим уж точно стыдно.

Поселок друзья покинули через те же ворота, чтобы не ехать по улицам. Луг блестел лужами как заболоченный, в дорожных колеях весело журчали ручьи. Впрочем, они быстро обмелели, а под солнцем и высохли.

Сидеть на корове в штанах оказалось куда удобнее. К тому же теперь не приходилось так часто спешиваться, животные без труда везли по одному всаднику, иногда переходя на рысь, а то и галоп. Поклажу оставили на Милке, которую длинной веревкой привязали к седлу Жара. Корова, чувствуя непривычную легкость, весело трусила по обочине, постоянно вырываясь вперед.

До вечера друзья проехали больше, чем вчера за день. Дорога становилась все шире и люднее, вдоль нее попадались и кормильни, и вески, однако нужды в них пока не было. Разве что безоары продать, но в одном селении лекарь куда-то отлучился, а во втором вообще помер, изрядно пошатнув веру в свое мастерство. Местные рассказали, что в случае нужды ездят в город дальше по дороге, но до темноты друзья туда не успели.

– Отлично, – скупо похвалил Альк. – Если так и дальше пойдет, за два дня до Шахт доберемся.

Жар пробурчал что-то невнятное, кутаясь в плащ. У Рыски тоже болела голова, и она в который раз дала себе зарок не пить ничего крепче кваса.

– Говядины хочешь? – Девушка подозрительно понюхала подкопченное мясо, но оно держалось молодцом. Даже избалованный Альк снизошел до кусочка.

Друг помотал головой:

– Не, спать лягу. Растрясло меня чего-то.

Ночевать в лесу стало для Рыски таким привычным делом, что после ужина она мгновенно уснула, не обращая внимания ни на скрип деревьев, ни на совиное уханье. Даже пробежавший по покрывалу крыс едва заставил ее поежиться и перевернуться на другой бок.

Но посреди ночи девушка все-таки проснулась и рывком села. Костер почти потух, а из ближайших кустов доносились какие-то странные звуки: не то стоны, не то всхлипы с покашливанием.

– Эй, кто там?! – тонко выкрикнула девушка, не столько надеясь на ответ, сколько привлекая внимание спутников.

– Кажется, – прохрипели кусты (Рыска даже не сразу сообразила, что голосом Жара – до того его исказило страдание), – это все-таки были не просто суеверия…