Год крысы. Видунья - Громыко Ольга Николаевна - Страница 40

– Зато мне есть разница! – Возвращаться с пустыми руками было боязно и стыдно: бахвалился же, что еще до вечера девчонку привезет. И, как на грех, скоро им с Фессей расчет брать; как бы обозленный Сурок не удержал часть платы. И налог этот еще…

– Слышь, Мих, а вдруг савряне и впрямь войну мутят?

– Че ж тогда с нас сребры собирают? Пусть бы в Саврию сборщика и засылали.

– Дурак ты! – не оценил шутки Цыка. – Шила ж в мешке не утаишь, небось донесли тсарю, что соседи мечи точат. Вот он и решил к теплому приему подготовиться.

– Да уж, – согласился чернобородый. – Тсарь-то наш старенький, но суровый! А вот сынок его, говорят, тряпка. Смех сказать: тридцать лет, а до сих пор холостой!

– О саврянской тсаревне небось мечтает, – предположил Цыка, и оба снова захохотали: какой нормальный мужик на такое счастье польстится?! Тем более что ей уже за двадцать, и, по слухам, с одного взгляда ясно, почему она так в девках засиделась. Сурок вон из города шутейную картинку на стену привез: такое рыло намалевано, что даже теща начинает красавицей казаться.

– Не, – подумав, сказал Мих. – Пенделя я б какому-нибудь белокосому ввалил знатного, но один на один. А война – ну ее к Сашию! Только обжились заново…

– А если все-таки нападут? Пойдешь в ополчение?

– Кто нас спрашивать-то будет? Погонят… Гляди, идет кто-то! – встрепенулся батрак.

По дороге навстречу всадникам плелся одинокий мужчина – насколько позволяли разобрать лесные сумерки, не бродяга, а просто хорошенько пожеванный Сашием: одежда новая, добротная, но как будто в ней искупались и позволили высохнуть прямо на теле. На ноге сапог с высоким голенищем. На левой. Правую незнакомец обмотал какой-то тряпкой. За спиной висели ножны без меча.

Цыка посмотрел на него с большим сомнением, но все же окликнул:

– Эй, друг, ты девку на корове не видал? Девка черная, корова трехцветная, с утра ищем!

Человек поднял голову, и батраку стало страшно: такие стеклянные, безумные глаза на него уставились.

– Девка! – рыдающим голосом воскликнул странный тип. – Корова! Ха-ха-ха! У меня КРЫСА пропала!

– Тоже мне горе! – беспечно отмахнулся Мих. – Поехали с нами, у нас на хуторе этих крыс – как навоза! Наберешь себе целое лукошко, самых отборных!

Более проницательный Цыка пнул его в ногу и прошипел:

– Ты чего, болван! Это ж, кажись, путник!

Но было поздно.

– А ну, слезай с коровы, шутник вшивый! – подскочив к ним, истерично заорал незнакомец, обращаясь почему-то к Цыке. – Не то с моей помощью свалишься!

Ничего не попишешь, пришлось спешиться.

– Господин, смилуйся! – взмолился батрак, падая на колени. – Она ж не моя, хозяйская!

– В Пристани заберешь!

Путник вскочил в седло, развернул корову обратно к городу и пнул пятками. Животное пошло усталой, тяжелой рысцой, постепенно сходящей на шаг.

Цыка с Михом переглянулись. Первый занес ладонь как бы для затрещины, второй виновато развел руками.

Батраки вдвоем влезли на оставшуюся корову и потрюхали за путником. Если вернуться на хутор пешими, Сурок точно убьет…

Почти весь день Альк проспал, тяжело сопя и пыша жаром, как печка. Только пил и несколько раз просился по нужде. Тем не менее крысиным духом, казалось, пропиталось все насквозь: и платье, и руки, и корова, и даже вещи в торбе. Рыска давно бы отполоскала крыса в ручье, но в обеих попавшихся по дороге криницах вода была такой студеной, что девушка побоялась, как бы Альк не расхворался окончательно.

К вечеру крыс слегка ожил и соблаговолил еще немного поесть. Веску охотников за «шпионами» Рыска объехала стороной, но по пути встретилась еще одна, большая, где девушку приняли немного приветливей. Удалось купить даже баклажку для воды и шерстяное покрывало, немилосердно коловшееся, зато очень теплое. Узел за пазухой полегчал вдвое, но до города расходов больше не предвиделось.

Альк, к тайной Рыскиной досаде, знал здешние края лучше, чем родившаяся и выросшая тут девушка.

– Налево поверни, – бурчал он, едва удостаивая взглядом очередную развилку.

– Там же сплошные кусты! Наверное, по этой тропе просто бабы за малиной ходят…

– Налево.

И неизменно оказывалось, что в кустах все-таки есть проход, с обрыва не так уж сложно спуститься, а через болотину идет скрытая мхом гать.

– Завтра к обеду будем в Макополе, – пообещал Альк, глядя с покрывала, как Рыска разводит ночлежный костер.

Девушка замешкалась, не сразу сообразив, о чем речь. В веске город называли просто Городом, других-то рядом все равно нету. Еще Столица была, Ринстан. Но она вообще казалась чем-то заоблачным.

– А до Йожыга далеко? – невесть с чего вспомнила Рыска.

– Надо же, – изумился крыс. – Про Мирины Шахты не знает, а это… Далеко. Еще к востоку за Шахтами, маленький приграничный городок.

– Маленький? – Теперь удивилась Рыска. Судя по рассказам дедка, Йожыг был единственным оплотом Ринтара в прошлой войне.

– В четверть Макополя. Фактически крепость, обросшая веской. А сейчас от него вообще одни развалины остались, он же вечно из рук в руки переходит: Йожыг первым сражением берут, а последним сдают.

– Бедные жители, – искренне посочувствовала Рыска йожыгчанам.

– Чего бедные-то? Работа всегда есть, и землянка у каждого в лесу вырыта.

– А война?!

– Не чаще чем во всей стране. Зато сразу отвоевали и успокоились, не надо мучиться ожиданием, когда ж наконец до них докатится.

Такой подход к делу девушку огорошил. Война – это же ужас, конец света, безжалостная стихия, как ураган или лесной пожар! А Альк рассуждает о ней, будто Сурок о поездке на рынок: чуток попотею, зато вернусь с наваром.

– А что тебе в Шахтах нужно?

– У меня там дедушка живет. Бывший путник.

Рыске почему-то сразу представилась седенькая бородатая крыса, опирающаяся на прутик.

– Человек?

– Да. Ему повезло, – со странным выражением подтвердил Альк.

– Он тебя расколдует?

– Возможно, он знает, как это сделать, – уклончиво ответил крыс.

– И что потом?

– Я тебе заплачу, и распрощаемся. При любом исходе.

– Что, и клад там же зарыт?

– Угу. В горшке под нужником.

Рыска насупилась.

– Опять издеваешься?

– Да пошутил я про клад, дурочка. Я из очень знатной семьи, у моих родителей есть даже родовой замок – не говоря уж о фамильных драгоценностях. Получишь ты свои златы, даже в бриллиантах, если пожелаешь.

– В че-о-ом?

– Ясно. Тогда в златах. Или в сребрах. Или в медьках, отольешь из них корову в полный рост и поставишь в палисаднике.

Рыска фыркнула. Если б такая корова монетами доилась, можно было б и отлить!

– Так, может, к тебе на «вы» надо обращаться? Раз ты породистый такой?

– Обращайся, – благосклонно согласился Альк. – И кланяться не забывай, простолюдинка сиволапая.

– Вот еще!

– Ты ж сама предложила.

Крысюк сполз с покрывала и, припадая на все четыре лапы, поволокся к пучку травы. Девушка сердито бросила в костер большой корявый сук. И почему в разговоре с Альком она действительно ощущает себя дурой-девкой?!

С опушки на город открывался такой вид, что Рыска замерла от робости и восхищения. Конец весны расшил холмы маками, как старательная невеста – свадебное полотенце: густо и с душой. В центре огромным караваем лежал такой же алый город. Крыши смыкались плотно-плотно, словно шляпки опят; отсюда казалось, что они вовсе срослись. Понятно теперь, почему его Макополем кличут!

– Ну, чего застыла? – нетерпеливо окликнул Альк, с утра ехавший на коровьей спине в одиночестве: Рыскина попа решила, что вчерашнего опыта верховой езды с нее достаточно. Крыс же чувствовал себя намного лучше и уверенно держался за подстилку, умудряясь даже вставать на дыбки на ходу.