Песнь Хомейны - Роберсон Дженнифер - Страница 62

— Как девочка? — спросил Дункан. Я улыбнулся:

— В свои два месяца она уже красива. Мы назвали ее Айслинн — в честь моей бабки по матери.

— Пусть Боги даруют ей мудрость ее жехаана, — серьезно пожелал Дункан. Я рассмеялся:

— Но, надеюсь, не его облик. Аликс улыбнулась в ответ, но вскоре ее лицо стало задумчивым:

— Ты, конечно, приехал к Финну. Его здесь больше нет.

Я с трудом проглотил вставший комом в горле мед:

— Нет. Я встретил его по дороге. Он отправился в Хомейну-Мухаар. Нет, я Не с ним пришел говорить. Я пришел говорить о Хомейне…

И я рассказал им все, что мог. Они слушали меня молча, все трое, глаза Донала были широко раскрыты и полны любопытства. Без сомнения, он впервые слышал о войне — да, к тому же, от самого Мухаара, я знал, что он запомнит это навсегда. Я вспоминал, как сидел когда-то с отцом, слушая рассказы о военных планах. Война и убила его, в конце концов. Но Донал не думал о смерти, это было видно. Он был Чэйсули и мечтал только о сражениях.

— Мне нужны союзники, — закончил я. — Не только Чэйсули.

— И ты предлагаешь союзы, — кивнул Дункан. — Что еще ты можешь предложить?

— Мою сестру, — прямо ответил я, прекрасно зная, как это звучит. — Я могу предложить Турмилайн — я уже сделал это. В Эллас, Фэйлиа и Кэйлдон есть неженатые принцы.

Аликс зажала рот рукой:

— О нет, Кэриллон, нет! Не торгуй своей сестрой!

— Торри предназначена для принца, — нетерпеливо сказал я. — Она все равно выйдет замуж за одного из них: к чему ждать? Мне нужны люди, а Торри нужен супруг. Достойный супруг, — я невольно подумал о Лахлэне. — Я знаю — не в обычае Чэйсули так предлагать женщин. Но это традиция большинства Царствующих Домов. Как еще можно найти мужчину или женщину, достойных по положению такого брака? Торри давно вступила в зрелый возраст: значит, придется увеличить приданое. Встанет вопрос о том, девственна ли она…

Я снова посмотрел на Донала, подумав, что он слишком молод для таких разговоров. Но он был — Чэйсули, и даже в свои годы казалось, понимал едва ли меньше меня.

— Она жила несколько лет у Беллэма, он даже собирался жениться на ней.

Встанет вопрос и об этом. Но она — моя сестра, а это чего-то да стоит. Я получу за нее достаточно высокую цену.

— И союзников для Хомейны, — что-то в голосе Дункана помогло мне угадать его мысли. — Разве Чэйсули недостаточно?

— Не в этот раз, — прямо ответил я, — Торн нанесет не один удар. Беллэм напал сразу — Торн умеет учиться на чужих ошибках. Он перейдет границы не в одном месте, а в нескольких, разбив свое войско на более мелкие отряды. Если я рассредоточу силы Чэйсули, я сделаю слабее лучшее свое оружие. Чтобы достойно встретить вторжение, мне нужно больше людей.

Дункан изучающе посмотрел на меня, потом улыбнулся — почти неприметно:

— Ты подумал, что мы не придем?

— Я не могу приказывать вам — никому из вас, — тихо ответил я. — Я прошу.

Улыбка стала шире, я увидел, как сверкнули белые зубы — не в оскале, как зубы Финна, Дункан откровенно веселился:

— Собирай армию, Кэриллон. Ты получишь помощь Чэйсули. Делай., что должно, чтобы получить помощь союзников. Мы встретим Торна и отправим его назад на его остров… — он помолчал. — Если, конечно, Торн переживет эту встречу.

Аликс взглянула на мужа, потом перевела взгляд на меня:

— Что сказал тебе Финн, когда ты его встретил?

— Немногое.

— Но ты же знаешь, зачем он приходил… Я внезапно почувствовал себя неуютно:

— Мне было сказано, что это связано с очищением. Что-то вроде ритуала.

— Да, — согласился Дункан, — А теперь ему пришлось вернуться.

Чаша стыла в моих руках.

— Он сказал, что ему больше некуда идти. Что, проще говоря, вы отослали его прочь из Обители, — я пытался сделать так, чтобы мой голос звучал спокойно, однако мне это не удалось. Финн стал настолько близок мне за эти годы, что сейчас я даже его брата готов был обвинить в несправедливости и жестокости.

— Финну здесь всегда будут рады, — возразил Дункан. — Никому из Чэйсули не может быть отказано в очищении, когда он в этом нуждается. Просто его место рядом с тобой, и он знает это.

— Даже когда он так несчастен? У Аликс было взволнованное лицо:

— Я знала, что ему не нужно уезжать…

— Он и сам может с этим разобраться, — Дункан взял мою чашу и, наполнив ее горячим питьем, снова отдал мне. Это была высокая честь — вождь клана сам наливал мне чашу, но для меня он был просто Дунканом.

— Что-то сильно изменило его, — нахмурившись, я отпил глоток меда. — Он… другой. Не знаю, как объяснить…

Я покачал головой, вспомнив выражение глаз Финна:

— То, что произошло с Электрой, испугало меня. Я никогда не видел его таким.

— Потому он и пришел, — согласился Дункан, — потому и оставался здесь так долго. Восемь недель, — он был мрачен. — Редко ленник так надолго оставляет своего сюзерена — разве что это связано с родственными или клановыми узами. Но он не мог жить с памятью о том, что сделал. Он и пришел сюда, чтобы обновиться.

Чтобы коснуться силы земли через и-тоша-ни…

Внезапно Дункан показался мне очень усталым и словно бы постаревшим:

— С каждым раз или два в жизни случается так, что нам необходимо пройти через очищение.

Даже в переводе на Хомейнский в этом слове чудился какой-то неуловимый оттенок смысла, которого я не мог понять. Дункан говорил о том, чего не знал и не испытал ни один хомэйн — даже я, хотя однажды я и был близок к Чэйсули.

Однако не так близок, чтобы понимать до конца их кодекс чести и связующие их узы.

Дункан отпил меду. Я заметил, что его волосы по-прежнему были черны, как ночь — ни единой серебряной нити. Мне это показалось странным: все-таки Дункан был старшим братом.

— Я не уверен, что он очистился, — очень тихо сказала Аликс. — Он… несчастен, — она бросила взгляд на Дункана, — но это очень личное.

— Почему он ничего не говорит мне? — я не мог скрыть отчаянья. — Видят боги, мы были ближе многих. Мы делили годы изгнания — только из-за меня, ведь он-то мог остаться со своими! — я смотрел на них обоих, взглядом почти моля их о понимании. — Почему он ничего не говорит мне?

— Это очень личное, — повторил Дункан. — Нет, он ничего не скажет тебе.

Для этого он слишком хорошо тебя знает.

Я выругался и тут же озабочено оглянулся на Донала. Но мальчишки растут я не сомневался, что он уже слышал нечто подобное. Финн обучил меня ругательствам Чэйсули.

— Значит, он рассказал вам, что сделал с Электрой?

— С Тинстаром, — поправил Дункан. Во внезапно наступившей тишине слышно было только потрескивание дров. В воздух взлетела стайка искр.

— Тинстар? — наконец, выдохнул я.

— Да. Он не собирался убивать Электру, неужели ты так и не понял? — Дункан нахмурился, — Неужели он тебе ничего не сказал?

Я вспомнил, как Финн повторял это, повторял снова и снова, хрипло и потрясение: Тинстар здесь. А я даже не задумался об этом.

— Он говорил что-то…

— Тинстар устроил ловушку, — объяснял Дункан, словно повторяя слова Финна.

— И ловушка была в самой Электре, в ее мозгу, так что любой, кто попытался бы применить к ней магию земли, поддался бы жажде обладания.

— Обладания?.. — я вздрогнул от удивления. Огонь очага отбрасывал янтарные блики на лицо того, кто сидел передо мной. Дым уходил вверх, в отверстие в куполе, но внутри его оставалось достаточно — в воздухе повисла туманная мокрая дымка. Дункан в неярком свете был весь бронза, золото и чернь, а золотая серьга в виде ястреба притягивала взгляд. В шатре царил запах дыма, влажной шерсти и меда, сладкого меда с горьковатым и пряным привкусом.

— У Айлини есть эта власть, — тихо сказал Дункан, — Это уравновешивает наш дар — противостоит ему. Мы никому не позволили бы говорить, что мы подобны Айлини, — он нахмурился и замолчал на несколько мгновений, глядя в свою чашу. Когда мы используем наш дар, мы не отнимаем души. Это скорее предложение — ведь воля покорена всего на несколько мгновений…