Провинциальная девчонка - Гарвуд Джулия - Страница 4

Сжимая в ладони коробку с шоколадками, он клал портфель от Гуччи на пристенный столик и минуты две стоял перед зеркалом в позолоченной раме. Смотрел на свое отражение, глубоко дыша, чтобы успокоиться. И всегда безуспешно, хотя он не изменял этой привычке, повторяя действие ночь за ночью. Хриплое дыхание смешивалось с громким тиканьем настенных часов с маятником, висевших рядом с зеркалом. Это назойливое «тик-так» напоминало таймер бомбы. Бомбы, спрятанной в его голове и готовой взорваться.

Костеря себя на все лады, обзывая трусом, он тем не менее шаг за шагом поднимался наверх. Плечи сами собой опускались, в желудке сворачивался тошнотный ком, ноги тяжелели так, словно были залиты цементом. К тому времени, когда длинный коридор заканчивался, на его лбу выступали бисеринки пота, а ступни холодели и влажнели.

Джон вытирал лоб платком, натягивал на физиономию ослепительно-фальшивую улыбку и мысленно готовился нюхать омерзительную вонь, висевшую в воздухе плотной пеленой и буквально сшибавшую с ног. Комната пропахла таблетками железа и освежителем с запахом ванили, которым горничные упорно брызгали по несколько раз в день, хотя смрад становился еще гуще. Иногда он становился таким нестерпимым, что Джону приходилось поспешно выбегать из комнаты под выдуманным предлогом, прежде чем она услышит рвотные позывы.

Однако он готов был на все, лишь бы она не узнала, какое отвращение вызывает в муже.

Но временами его желудок не бунтовал. Джон закрывал глаза, прежде чем наклониться, поцеловать ее в лоб и тут же отодвинуться, чтобы поговорить с ней.

Обычно он стоял рядом с «бегущей дорожкой», подаренной им в честь пер, вой годовщины их свадьбы. Он не мог припомнить, чтобы жена хоть раз ее включила.

На ее ручках теперь висели стетоскоп к два одинаковых просторных банных халата из шелка в цветочек. Широкая черная виниловая полоса посерела от пыли. Похоже, горничные никогда о ней не вспоминали.

Иногда, не в силах смотреть на Кэтрин, он поворачивался к высоким арочным окнам, выходившим на слабо освещенный английский сад за домом, огражденный, как и многие маленькие дворики, черным забором кованого железа.

За его спиной орал телевизор, включенный двадцать четыре часа в сутки, настроенный либо на ток-шоу, либо на канал «Телемагазин». Жене в голову не приходило приглушить звук, когда он говорил с ней, а он дошел до такого состояния, когда уже не обращал внимания на подобные пустяки. И хотя Джон научился мысленно отсекать непрестанную трескотню, все же часто гадал, насколько ее мозг разрушен болезнью. Как она может слушать и смотреть этот бред час за часом?

Пока болезнь не уничтожила ее личность и жизнь, эта женщина считалась интеллектуалкой, которая могла невероятно остроумной и злой отповедью разбить противника в пух и прах.

Он вспомнил, как она любила обсуждать политику, сажать ультраправых консерваторов за свой с безупречным вкусом накрытый обеденный стол, что гарантировало бурные схватки и настоящий фейерверк остроумия. Но теперь все, о чем она могла говорить и волноваться, – регулярное функционирование своего кишечника. Это, и еда, разумеется. Она всегда с воодушевлением рассуждала о будущем обеде.

Он часто возвращался мыслями ко дню их свадьбы и вспоминал, как отчаянно хотел ее. Теперь же брезговал находиться с ней в одном помещении и даже переселился в комнату для гостей.

До того как Кэтрин слегла, у нее была просторная комната, отделанная в светло-зеленых тонах, обставленная громоздкой мебелью времен итальянского Ренессанса и украшенная бюстами ее любимых римских поэтов, Овидия и Вергилия, стоявшими на белых пьедесталах по обе стороны окна-эркера. Когда способный молодой дизайнер закончила работу, Джон пришел в такой восторг, что нанял ее заново оформить интерьер своего офиса, но теперь ненавидел спальню, олицетворяющую, все, что ушло из его жизни.

Как он ни пытался, не мог уйти от постоянных напомнаний. Недели две назад он должен был встретиться с одним из партнеров за ленчем в модном новом бистро на Бьенвиль, но едва переступил порог и увидел светло-зеленые стены, как в ударе все перевернулось, а в горле застрял комок, мешая дышать. Несколько пропитанных ужасом минут он был уверен, что его хватил сердечный приступ. Ему следовало бы набрать 911 и попросить помощи, но вместо этого он, тяжело, прерывисто дыша, выскочил на свет. Солнце, согревшее щеки, немного облегчило его состояние, и Джон сообразил, что корчится в приступе подлинной паники.

Временами он был уверен, что теряет рассудок.

Слава Богу, за поддержку трех ближайших друзей. Они вместе выпивали по пятницам, чтобы расслабиться, и Джон жил от пятницы до пятницы, когда мог немного облегчить душу. По крайней мере, его выслушают и посочувствуют.

Какая грустная ирония заключается в том, что он пьет в компании приятелей, пока Кэтрин умирает в одиночестве. Если парки решили наказать одного из них за прошлые грехи, почему ее, а не его? В их браке именно она отличалась моральным превосходством и твердыми принципами: никогда в жизни не нарушила закона, не получила ни одной штрафной квитанции за незаконную парковку и была бы возмущена и потрясена, узнав о том, что творили Джон и его дружки.

Они называли себя «Соуин-клуб» <Клуб сеятелей (англ.).>.

Тридцатичетырехлетиий Камерон был старшим в группе. Даллас и Джону было по тридцать три, а младшему, Престону, прозванному Красавчиком за смуглое лицо и точеные черты, было тридцать два. Приятели учились в одной частной школе и, хотя ходили в разные классы, сумели сблизиться на почве общих интересов и стремлений. Одни стремления, одни цели, одни амбиции. Да и пристрастия тоже одинаково дорогие, а главное, все они были готовы преступить закон ради собственных желаний. Друзья пошли по кривой дорожке еще в старших классах, когда обнаружили, как легко сходит с рук мелкое воровство. Впрочем, скоро они поняли, что на этом особенно не разбогатеешь. Поэтому ничтоже сумняшеся совершили первое настоящее преступление, когда уже учились в колледже: ограбили ювелирный магазин и сбыли добычу ловко, как настоящие профессионалы. Затем Джон, щедрее остальных наделенный способностью анализировать, решил, что риск слишком велик и никакая прибыль не стоит той опасности, которой они подвергаются: даже самые продуманные планы могут провалиться из-за неучтенной случайности. Поэтому их преступления постепенно становились все более утонченными, типичными для «белых воротничков». Свое образование друзья использовали, чтобы заводить связи.

Первая настоящая удача пришла из Интернета. Используя свои лэптопы последних моделей, они приобрели под вымышленными именами ничего не стоящие акции, наводнили чаты фальшивыми данными и слухами, а потом, когда цена акций взлетела до небес, поспешно их сбыли, прежде чем работники Комиссии по ценным бумагам и биржам спохватились и проверили, что происходит. Доход от их небольшого предприятия составил свыше пяти тысяч процентов.

Каждый украденный или полученный вымогательством доллар переводился на счет «Соуин-клуба» на Каймановых островах. Ко времени окончания колледжа и получения должностей в Новом Орлеане они накопили больше четырех миллионов. Но это только подогрело их аппетиты.

Как-то во время одной из встреч Камерон заявил, что, если бы ими занялся психиатр, наверняка объявил бы их социопатами. Джон с ним не согласился. Социопат не учитывает ничьих потребностей или желаний. Они же, наоборот, были преданы клубу и договору, предусматривающему необходимость делать все возможное для получения желаемого. Их целью было награбить восемьдесят миллионов долларов к сорокалетию самого старшего. И когда Камерон праздновал тридцатый день рождения, половина суммы была уже собрана.

Ничто не могло их остановить. За эти годы связь между друзьями только окрепла, и каждый был готов на все, абсолютно на все, чтобы защитить остальных. Главным вкладом в общее дело были их таланты. Камерон, Даллас и Престон признавали, что Джон был мозговым центром и без него они никогда не достигли бы таких высот. И не могли позволить себе потерять его, поэтому были крайне встревожены его душевным и умственным состоянием.