Большое кино - Гаррисон Зоя - Страница 15

Ты спрашиваешь насчет прессы и давления. Будь выше их и никогда не доверяй журналистам. Китсия Рейсом».

Кит сложила письмо и сунула его в карман брюк.

— Кто такие ангелы? — спросила Кенли, ее подруга и тоже актриса.

— Так она называет свои скульптуры, нагие женские изваяния. Сейчас она лепит одних ангелов.

— Напрасно ты читаешь мне письма матери. Кит. Это частная переписка.

— Ничего, она бы не стала возражать. Она не верит в разделение на частное и общее, для нее все едино.

Кенли Смит вставила сигарету в позолоченный мундштук и зажгла ее длинной каминной спичкой. Глядя на огонь, она рассеянно разминала себе пальцами шею:

— И все-таки у любого есть что-то свое, какие-то тайны.

Даже у твоей матери, Кит.

— Сомневаюсь. Обрати внимание на подпись: «Китсия Рейсом»! Не «целую, мама», не просто «Китсия», а именно «Китсия Рейсом». Как на постаменте.

— Ты бы с ней помягче. Кит.

— Не могу. Она такая… — Кит не сразу подобрала слово.

Музыка смолкла, и Кит терпеливо ждала, пока Кенли поменяет пластинку.

— Что предпочитаешь — «Турандот» или «Богему»?

Кит пожала плечами:

— Годится и то и другое. — Она почти не разбиралась в опере, зато Кенли знала о ней буквально все.

Кенли пробыла звездой на «Центурионе» без малого двадцать лет и заработала для студии кучу денег. При этом сама она и Мосс, ее муж, художник по костюмам, жили очень скромно. Кенли всю жизнь оставалась труженицей: ничто, кроме работы в кино, не имело для нее смысла. Детей у них не было.

— Слушай, что тебе говорит Сэмми. Он прав. Слушайся его, если хочешь стать звездой.

— В том-то и дело, Кенли, что не хочу! Я не очень хорошая актриса. Если откровенно, то и в средние не гожусь. Рекламу и прессу я ненавижу. Все это внимание к моей персоне меня смущает. — Кит наклонилась к огню, вдела нитку в иголку и принялась вышивать зеленый ствол кактуса.

— Это только фантазии, кокетство. Не смущайся, и дело с концом! Все тут — сплошное притворство! — В подтверждение своей мысли Кенли широко раскинула руки.

Кит нагнулась к своей вышивке. Даже стук иглы по наперстку казался ей оглушительным. Зато Кенли не слышала ничего, кроме Пуччини.

— Хотя уж мне-то как будто есть чему смущаться, — продолжила Кенли. — Сама знаешь, о чем я. А мне наплевать!

Кит чуть заметно кивнула. Еще до знакомства с Кенли она все о ней знала из газет, журналов, сплетен.

— Еще вина. Кит? — спросила Кенли, подливая себе.

— Нет, спасибо, Кенли была красивой женщиной. Очень светлая блондинка, она расчесывала свои густые волосы до плеч на боковой пробор. Глаза у нее были светло-голубые, с маленькими зрачками. В свое время студия уговаривала ее вставить контактные линзы, чтобы сделать глаза темнее, однако, как оказалось, зритель больше всего ценил в ней как раз бледность радужной оболочки. Щеки Кенли были изрыты оспинами, поэтому она обильно пользовалась крем-пудрой, а ее фотографии неизменно ретушировались. Кит находила странным, что она знает о Кенли Смит столько личных подробностей, тогда как зритель не ведает самого главного — особенностей ее внешности.

— Ты красавица, Кенли, — успокаивающе произнесла Кит.

— Мосс называет меня богиней. — Кенли усмехнулась. — Учти, Кит, ты тоже можешь стать богиней, если захочешь. Твоя беда в том, что ты не знаешь, кем хочешь быть. Зато точно знаешь, кем не хочешь.

Кит, увлеченная работой, ничего не ответила. Дождавшись конца «Турандот», она встала, поблагодарила гостью за подаренную афишу и повезла ее домой, в Топанга-Кеньон.

Лишь в последний, пятый год контракта Кит привела в действие свой план. Она внимательно отслеживала перемещения в руководящем составе студии и, как только там открылась вакансия, сделала все возможное, чтобы выбор пал на нее. В 1963 году она перестала сниматься и поступила ассистенткой к восходящей звезде студии — Ричарду Бикли Кроуфорду, в просторечии Бику.

Ей выделили крохотный кабинетик размером со стенной шкаф в дальнем конце длинного коридора. На другом конце коридора располагался просторный, любовно обставленный кабинет самого Бика Кроуфорда. Несмотря на размеры своей каморки, Кит постаралась придать ей уют. Как-то раз она приехала в офис в субботу и собственноручно перекрасила отвратительные серые стены в матово-белый цвет. На этом фоне отлично смотрелись афиши «Двойного возмещения» и «Письма».

Зная, что в другом конце коридора царит Бик, она нуждалась для поддержания сил в своих любимых актрисах — Барбаре Стенвик и Бетт Дэвис.

Постепенно Бик признал ее полезность, хотя первые два года почти не замечал свою ассистентку. Иначе и быть не могло: никто даже не удосужился объяснить ей ее обязанности, на совещаниях ей никогда не предоставляли слова. Зато она писала Бику памятные записки. Будучи одним из шестнадцати директоров картин на «Центурионе» и не собираясь оставаться в этом качестве всю жизнь, он с благодарностью принимал ее помощь. Тем не менее, пользуясь ее советами, он не испытывал к ней полного доверия и не поручал самостоятельной работы.

Кит понимала, что им движет, и не настаивала. Она давно сделала вывод, что мужчины живут в собственном времени, по собственным внутренним часам. Сама она была готова ждать и по-прежнему писать Бику памятные записки: о прочитанных ею сценариях, просмотренных кинокартинах, книгах и событиях, пригодных к экранизации, собственных соображениях о кинобизнесе.

— Знаешь, Бик, вчера я посмотрела занятный фильм. — Кит стояла у его стола, то наклоняясь вперед, то отталкиваясь от полированной крышки кончиками пальцев.

— В письменном виде, хорошо, Китти? Я сейчас занят.

— Это важно, Бик. После ленча у тебя совещание, и я могла бы подбросить свежих идей.

Бик откинулся в кресле и уставился на нее, а Кит как ни в чем не бывало опустилась в кресло. Комкая подол своей голубой юбки, она строила ему глазки, но он по обыкновению этого не замечал.

— Ну, выкладывай!

— Вчера я посмотрела «Доктор Стренджлав, или Как я научился не волноваться и полюбил бомбу» и поняла, — что Америка начинает смещаться к…

— Что-что?

— Америка меняется! Ты себе не представляешь, сколько в «Докторе Стренджлаве» непочтительности, как там высмеивается все подряд… — Кит заговорила быстрее. Она еще не до конца продумала свою мысль, но надеялась, что, будучи иностранкой, обладает более свежим взглядом на Америку и сможет научить тому же Бика. — Послушай, Бик, что пишет кинокритик «Нью-Йорк тайме»: «Весь фильм наполнен насмешкой и презрением ко всему нашему оборонному комплексу». Понимаешь, даже пресса утратила ощущение момента!

Такое впечатление, что все мы зависли в пространстве или во времени, оторвались от старого, но еще не пришли к новому…

Обычно пресса первой чует новое, но в этот раз она увязла все в том же болоте. Сейчас вперед вырывается кино, и мы не должны упустить свой шанс. Этот критик из «Тайме» скоро уйдет, потому что не умеет держать нос по ветру… А ты обязан сделать шаг вперед.

— Что-то я не очень улавливаю… — Бик встал, чтобы размять затекшие ноги.

— Все очень просто… — начала было Кит, но. Бик прервал ее:

— По-моему, я понял. Новое — это молодость. Мы должны снимать другие фильмы, от которых взбесится Босли Краутер, мой папаша и глава этой чертовой студии.

Кит утвердительно кивнула.

— Это как в баскетболе. Сегодняшняя молодежь играет по-новому. Все твердят, что старый баскетбол был лучше. Все по правилам, главное — мастерство, оборона. А эти сопляки бегают и прыгают, как у себя во дворе. Молодые, чернокожие, торопятся набрать очки.

— Именно так.

Бик подошел к Кит и чмокнул ее в макушку.

— Ты умница, Кит. Очень проницательно! Уверен, ты понравилась бы мне в постели. — Он обнял ее. Она увернулась, но не очень решительно.

Вскоре «Тайме», «Тайм» и «Ньюсуик» сменили старых критиков на молодых. Бик Кроуфорд стал на «Центурионе» первым вице-президентом по производству, а Кит Рейсом — его главным сценарным редактором. И в день назначения она стала его любовницей.