Большое кино - Гаррисон Зоя - Страница 14

Кит заколебалась.

— Наскандалил, а теперь в кусты?

— Перестань меня стыдить. Киска. Сама знаешь, я возбуждаюсь от бизнеса, а не от искусства. — Он показал большим пальцем на окошко киномеханика. — Можешь его отпустить.

Поразмыслив, Кит нажала кнопку.

— Спасибо, Фрэнк. Оставьте пленку в аппарате и на сегодня можете быть свободны.

Через несколько секунд свет в окошке погас; теперь в просмотровом зале горел лишь синий фонарик над лестницей.

— Так в чем дело? — Кит старалась не смотреть на Раша.

Он взял ее за подбородок, заглянул в глаза:

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Очень надеюсь.

Она удивленно приподняла бровь:

— Тебе-то что? Что-то я в последнее время не замечала, чтобы тебя интересовали дела «Горизонта».

— Арчер хочет прикрыть «Последний шанс», разве ты не знала? У твоего приятеля Ренди те же намерения.

— Ренди?

— Ренди Шеридан, вице-президент «Горизонт пикчерс». Соображаешь?

— А ты, Раш? Ты тоже хочешь меня прикрыть?

Он дотронулся пальцем до кончика ее носа и, неожиданно поднявшись, вышел. Она уже не знала, кто ее больше бесит:

Арчер или Раш. Машинально Кит нажала кнопку и запустила «Последний шанс». Ей казалось, что она полжизни провела в темных кинозалах, просмотровых, монтажных. Действительно ли этот тридцатиминутный ролик пленки, за который борются двое мужчин, так важен для ее карьеры?

Кит Рейсом приехала в Лос-Анджелес в 1958 году, получив актерский контракт с «Центурион пикчерс». Ей было двадцать лет, она уже имела опыт работы манекенщицей и фотомоделью, дважды снималась в телевизионной рекламе и играла в студенческом театре колледжа, где проучилась всего год. К своему контракту она относилась несерьезно, так как не считала себя актрисой. Однако нашедшие ее в Нью-Йорке агенты «Центуриона» придерживались другого мнения.

Сперва Кит ничем не отличалась от многочисленных кобылок в большой конюшне студии и легко позволяла собой помыкать. На студии она воспринималась всего лишь как одна из многих девиц с экзотической внешностью и великолепными ногами пловчихи. Она не поднималась выше эпизодических ролей в пляжных поделках, где действие непременно разворачивалось в дальних краях — на Гавайях, Таити, Бали; привыкла изображать туземок, никогда не открывала на экране рот и носила легкие туники, отлично подчеркивающие достоинства ее фигуры. Зрители были от нее без ума.

Вне экрана студия старалась закрепить за ней этот имидж: одевала почти в те же туники и советовала помалкивать, поскольку никогда нельзя было угадать, что она скажет. «Просто молчи, остальное сделают люди с камерами», — внушали ей. И невинная Кит охотно подчинялась.

Но постепенно она начала жалеть, что так покорно позволяет манипулировать собой. Ее личико красовалось повсюду — от обложек бульварных журналов до светских разделов серьезных информационных изданий. Ей казалось, что ее заперли в клетке, увешанной зеркалами. Со временем ситуация только ухудшилась: зеркала становились то вогнутыми, то выгнутыми, как в комнате смеха. Не веря своим глазам, Кит находила себя на фотографиях рука об руку с известными актерами, с которыми даже не была знакома! Фоном фотографий чаще всего был ресторан, куда она наведывалась с подружкой и где вечером их щелкали при выходе фотографы. Подружку безжалостно обрезали, а ее место занимал незнакомец в ковбойской шляпе — новая звезда, рекламируемая студией. Эти проделки злили Кит, потому что фотографии выглядели как снимки событий, которым скорее всего никогда не дано было случиться.

Потом ее начали называть по имени и фамилии и цитировать. Во всяком случае, свое лицо на фотографиях она узнавала, хотя цитаты явно принадлежали какой-то незнакомке, вызывавшей у нее разве что страх. Если судить по приписываемым ей изречениям, она давно превратилась в мелочную пустышку, добивающуюся успеха исключительно в постели. Оставалось только удивляться, почему публика от нее до сих пор не отвернулась.

На четвертый год контракта Кит, созданная прессой, набрала собственную инерцию и сделалась неподвластна студии.

Она порхала по Голливуду, как беглая заключенная, дразнящая своих преследователей, и все ждала, когда же наконец откроется, что у нее полностью отсутствует актерский талант, что есть масса хорошеньких девчонок и помимо нее, что она — просто ничто… Мечтая о бегстве. Кит стала меньше появляться на людях и все больше погружалась в себя. Из дому она выходила, только когда наступала необходимость ехать сниматься, навестить друзей, намотать на спидометр сотню миль, несясь в одиночестве вдоль пустого ночного пляжа в белом «олдсмобиле» с откидным верхом. На студии стали жаловаться на ее замкнутость. Именно по этой причине агент завел привычку звонить ей по два раза на дню.

— Кит, детка, — ворковал Сэм Ротман, поднося трубку так близко ко рту, что до ее слуха доносилось его дыхание; ей даже казалось, что она слышит работу его мозга. Он всегда называл ее «Кит-детка», превратив два слова в одно. — Кит, детка, твое поведение в последнее время вызывает нарекания.

— Знаю, Сэмми, но ничего не могу с этим поделать.

— Придется постараться, у тебя ведь контракт. Они…

— Съедят меня с потрохами, — заканчивала за него Кит.

— Вот и изволь быть посговорчивее.

— Я делаю свою работу; учу текст, никогда не опаздываю.

Стараюсь, как могу, а потом уезжаю домой. Даже не требую прибавки.

— Секретарша тоже может похвастаться, что умеет печатать на машинке. Кит, детка, тебе давно пора запомнить правила игры.

Кит сидела с ногами в кресле-качалке в своей маленькой спальне, с вышивкой на коленях, вертя в руках наперсток.

— Наверное, я их просто не понимаю, Сэмми.

— Понимаешь, ты ведь умница. Просто ты решила, что правила можно обойти. Тут ты ошибаешься.

— Ты уверен?

— Более чем. Я вполне преуспевающий человек, и деньги мне приносит понимание того, что пользуется спросом. Чтобы выжить, я должен разбираться в людях. Знаешь, сколько народу твердит, будто знает, что хочет смотреть зритель? Я поступаю иначе: я ответственно говорю, за что зритель готов выложить денежки. Все упирается в деньги, Кит, детка, в них все дело. Те, кого я уговариваю — люди со студии и публика, — хотят получить даром чуть-чуть того, за что обычно платят. Немного дармовщины! В твоем случае… — Сэм закашлялся и перевел дух. — Так вот, в твоем случае дармовая Кит — это то, что можно найти в газетах, в журналах, увидеть на телеэкране. Если дармовая Кит нравится, то будут платить и за дорогую Кит. Значит, будет работа и у тебя, и у меня, и у всего Голливуда. Деньги, детка! Бизнес есть бизнес. Лучше тебе бежать с ним ноздря в ноздрю.

Ноздря в ноздрю! Кит ломала голову, где Сэмми подхватил это выражение, к которому прибегал всегда, когда говорил серьезно, когда ждал от нее капитуляции. Простенькое словосочетание, а как безотказно действует! Возможно, это даже шулерская кодовая фраза.

— Дай мне еще немного времени.

— Время? Нет, это как раз то, чего у такой смазливой актрисы, как ты, не может быть. Поезжай завтра на студию…

— Завтра у меня выходной.

— Тем лучше. Подпишешь несколько своих фотокарточек, пообещаешь ответить на письма поклонников, пококетничаешь с репортерами. Пусть получат немного дармовой Кит.

— Знаешь, что я нашла вчера на студии, Сэмми? Афишу «Двойного возмещения» — оригинал!

— Это там Барбара Стенвик находит убийцу для своего мужа?

— Да, Сэмми. Это тоже значит бежать ноздря в ноздрю?

Сэм хмыкнул и повесил трубку.

Кит поднесла письмо ближе к огню и прочла вслух:

— «До сих пор пустыня — мой лучший друг и коварнейший враг. Жара так пропитала мое тело, что я еле передвигаю ноги.

Но ангелы продолжают плодиться. Торсы стоят рядами среди кошек. Они завидуют другим скульптурам, умоляют меня приделать им головы и ноги. Сердце, вульва, крылья — пока что довольно и этого. Получила твое письмо и все вырезки о тебе.