Антон и антоновка - Тайц Яков Моисеевич - Страница 13

Это бы всё ничего. Но среди ребят возвышались два котовца в высоких, бутылкой, шлемах, в потрёпанных шинелях, с винтовками, шашками, гранатами…

— Сюда идите, красные армейцы, сюда, не бойтесь! — шумели ребята. — Сымайте ружья, сымайте шашки! А пулемётов нема, максимков этих?

Котовцы улыбались Акиму:

— Домик, верно, славный у тебя, товарищ!

Акиму очень понравилось это слово — «товарищ», но он боялся: войдут, сядут, а то и лягут, сомнут подушки, угощения потребуют. И вместо того чтобы сказать: «Да что вы стоите? Заходите», он стал врать:

— Какой там славный! Крыша насквозь сопрела, по всем щелям ветер бьёт.

Акулина запричитала:

— Немцы были — всё жито до зерна обчистили, петлюровцы были — коня увели, поляки были…

Котовец перебил:

— Всё село привечает нас, а в этом славном доме, значит, элемент особый! — Он снял шлем, вытер лицо. — Видать, с беляками сладко-сахарно жилось?

Аким покосился на жену:

— Ох, и сладко ж! Хряка закололи, жену мою сапогами в живот пинали. — Он разозлился: — Мой элемент такой, что места для чужого дяди у меня нема, хоть он и красный, хоть какой другой. А там как хочете!

Соседские ребята засуетились:

— К нам идите, красные армейцы, к нам, туточки близко!

Котовец надел шлем:

— Пойдём, Петров!.. А тебе, хозяин, спасибо за ласку!

Они, хлопнув дверью, ушли. В избе стало тихо. Вдруг Кирюшка заплакал:

— Батька, плохой, почему не пустил?

Старик разорался:

— Цыц! Меня не учить! Голова як казан, а разуму ни ложки!

…Три дня отдыхали котовцы в селе, и все три дня Акимовы ребята пропадали у соседей. А Кирюшка раз прибежал вечером, весёлый, важный:

— Ребята, ребята, а я с кем говорил!

— С кем?

— С Котовским!

— Ври!

— Чтоб я лопнул! Он у Спиридонихи стоит. Я туда пошёл, и вдруг — он. С коня слазит. А я не побоялся. Стою такочки, смотрю. А он говорит: «Котовцем хочешь быть?» Я говорю: «Хочу!» Он меня тогда взял и на своего коня посадил. Во! А слез-то я сам. А он говорит: «Вырастешь — помни К-к-ко-товского!» Он, ребята, трошки заикается!

— Правда!

— Он!

Ребята с завистью смотрели на Кирюшку. А он достал из-за пазухи какую-то фляжку с заграничными буквами и похвалился:

— Глядите, что я в лесу нашёл! Поляцкая, верно.

От фляжки сильно несло спиртным. Подошёл Аким, повёл носом:

— Это что у вас?

— Нема ничего!

Кирюшка незаметно сунул находку в печь. Легли спать. Среди ночи Акулина вскочила:

— Ой, ратуйте, ратуйте!

Она растолкала спящих. Спасать добро было поздно: горящий спирт из фляжки залил всё вокруг. Сухой сосновый домик горел, как спичка. Пришлось всем, захватив одежонку, прыгать в окно. Сотни огненных языков жадно лизали стены, крышу…

Вот рухнули стропила, взметнулись искры, посыпались на Акима… Старик не шевельнулся, будто каменный.

Акулина выла:

— Ой, лихо нам! Ой, ратуйте!

Сбежался народ — кто в штанах, кто в рубахе, кто в чём. Акулину утешали. А Кирюшке хоть бы что. Ему пожар понравился. Хоть бы каждый день такие! И вдруг он увидел маленького полкового трубача и… Котовского.

Кирюшка подбежал, гордый:

— Это у нас пожар, у нас!

Но командир не узнал «котовца». Он обернулся:

— Дай тревогу!

Сигналист поднял трубу. Пронзительные звуки покрыли всё: треск пожара, шум толпы, плач Акулины…

И сразу же сбежались котовцы. И сразу же они привычно, молча строились колоннами повзводно.

Старшины негромко командовали:

— Становись! Равняйсь! Смирно!

Изба догорала. Над лесом встало другое зарево — занимался день.

Комбриг прошёлся вдоль рядов:

— Т-т-товарищи бойцы, командиры и политработники! К-к-короче говоря, если мы все, всем квартирующим здесь полком, возьмёмся за работу, то мы, я думаю, поставим к вечеру п-п-пого-ревшему селянину новый дом. А?

— Надо! — зашумели бойцы.

Аким с подпалённой бородой лежал на земле. Котовский, отмахиваясь от едкого дыма, подошёл к нему:

— Товарищ, можешь показать на бумаге, какая твоя изба была?

— Была?.. — Аким поднял голову, бессмысленно посмотрел на Котовского. На бумаге не могу, я так скажу… — Он вскочил: — Здесь от такочки были сенцы… туточки — крылечко… ось так — чистая по… половина… — Он заплакал и стал бородой вытирать глаза: — Я ж сам её срубил… по брёвнышку… по колышку!..

Котовский поднялся на бугор:

— По-олк, слушать мою команду! Вечером выступаем! А сейчас — за работу! Топоры и пилы — у командира сапёрного взвода. Гвозди получите в обозе. Там же пакля… Разойдись!

Аким не понимал, что такое творится. Один взвод расчищал остатки сгоревшего дома. Другие ушли в лес. Там в утренней тишине застучали топоры, запели пилы. Часто, одна за одной, валились высокие сосны. Бойцы быстро обрубали ветки, обдирали кору и на полковых лошадях везли стволы к пожарищу. Здесь их подхватывали сотни рук и укладывали по всем правилам плотницкого искусства.

Комбриг, обтёсывая жирный бок смолистого бревна, спрашивал у Акима:

— Так, что ли, старик? Окно-то здесь было, что ли?

Старик, разинув рот, остолбенело смотрел на то, как с каждой минутой, точно в сказке, вырастал большой, новый дом. К обеду уже поднялись высокие — о семнадцати стволах — стены. Одни котовцы ушли к полковым кухням — пришли другие, стали класть поперечные балки, стелить крышу, заделывать венцы… В стороне визжала пила-одноручка — там мастерились двери, оконные рамы, наличники…

Винтовки пирамидками ждали в углу. Котовский поторапливал:

— Б-быстрей, товарищи! Д-дружней, товарищи!

К вечеру дом был готов. Народ повалил туда. Аким медленно поднялся по новым ступенькам. Они сладко скрипели. Он потрогал стены: может, он волшебный, этот в один день поставленный дом, и вот-вот развалится?

Но дом стоял твёрдо, как все порядочные дома. Пускай окна без стёкол, пол некрашеный, мебели никакой — всё дело наживное.

На лугу заиграла труба. Бойцы отряхивали с себя стружки, опилки, разбирали винтовки, строились. Аким и Акулина выскочили из нового дома, пробежали вдоль строя вперёд, к командиру. Котовский уже сидел на серой своей лошадке. Полк ждал его команды.

— Батюшка! Родный мой, ласковый! — заплакала Акулина.

Она обняла и стала целовать запылённый сапог командира. Котовский сердито звякнул шпорой, отодвинулся:

— Что делаешь, г-гражданка? — Он погладил её по растрёпанной седой голове и протянул руку Акиму: — Живите! Когда-нибудь получше поставим… из мрамора… с колоннами… А пока…

Он привстал в стременах, обернулся:

— По-олк, слушай мою команду! Шагом…

Застучали копыта, загремели тачанки, заиграли голосистые баяны в головном взводе. Запевалы подхватили:

И котовцы ушли — гнать врагов, воевать за вольную Советскую Украину.

А дом — дом, конечно, остался. Он и сейчас там стоит — за околицей, на отлёте, среди лугов и полей колхоза имени Котовского. Так что, выходит, не один Кирюшка — все в деревне стали котовцами. Впрочем, какой он вам Кирюшка, — Кирилл Акимыч, председатель колхоза.