Крыса из нержавеющей стали - Гаррисон Гарри - Страница 28

– Он еще пригодится. Мне удается справляться с моим темпераментом, держите под контролем и свой.

– С этим у меня все в порядке. Но неужели вы думаете, что после всего происшедшего можно продолжать с ним работать? У него, между прочим, серьезная травма головы.

Подобные мысли не обременяли ее. Она отмахнулась рукой.

– Я все еще могу управлять им, и он будет делать все, что я хочу, разумеется, в определенных пределах. Ограничениями служат его собственные природные способности, о чем я не знала, ставя его во главе восстания. Жаль, что трусость медленно разрушает первоначальную решительность его намерений. Но он все еще считается главарем, и мы должны использовать его в этом качестве. А сила и власть должны быть в наших руках.

Я человек не медлительный, но осторожный. Прежде чем ответить, я обдумал ее слова со всех сторон.

– Что означает это «мы» и «наше»? Где тут мое место?

Ангелина расположилась в кресле и откинула со лба свои прелестные золотые волосы. В ее улыбке было около двух тысяч вольт, и предназначалась она мне.

– Я хочу, чтобы вы участвовали в этом деле вместе со мной, – сказала она с теплыми интонациями, – партнером. Мы держим впереди Князя Рденранта, пока не придет успех, затем устраняем его, и все остальное делаем сами. Согласны?

– Да, – сказал я.

Потом с особым воодушевлением я снова повторил:

– Да!

Впервые я был столь однословен. Нужно было срочно собраться с мыслями.

– И все-таки, почему я? Простой телохранитель, который заботится прежде всего о восстановлении своих украденных прав. Не велик ли скачок от мальчика на побегушках до председателя правления?

– Зачем спрашивать, если вы сами все понимаете, – сказала она.

Она улыбнулась, отчего температура в комнате поднялась градусов на десять.

– Вы можете руководить этим делом так же хорошо, как и я, вам это нравится. Мы вместе сделаем революцию и завоюем планету. Что вы на это скажете?

Пока она говорила, я ходил взад и вперед. Она встала, взяла меня за руку и остановила. Тепло ее пальцев жгло меня огнем сквозь рубашку. Ее лицо было прямо передо мной, а голос стал бархатным и низким такого я никогда не слышал.

– Это будет прекрасно. Обязательно. Ты и я… вместе. Обязательно!

Бывает, когда словами не скажешь, и тогда говорит ваше тело. Это был тот самый случай. Мои руки обняли ее и прижали к себе, мой рот приник к ее губам. Она ответила мне тем же. Руки ее лежали на моих плечах, губы были ласковыми. Продолжалось это столь мало, что впоследствии я не был уверен, было ли это вообще. Теплота внезапно исчезла, все стало плохо.

Она не боролась со мной, не пыталась оттолкнуть, но губы ее вдруг стали безжизненными, а глаза совершенно пустыми. Она так и стояла, пока я не опустил руки и не отошел, потом снова села в кресло.

– Что случилось? – выдавил я из себя.

– Хорошенькое личико это все, о чем вы думаете? – спросила она.

В ее голосе было рыдание, страдание исказило ее лицо.

– Все вы мужчины похожи… все одинаковы!

– Невероятно! – крикнул я в раздражении. – Вы же хотели, чтобы я вас поцеловал, не отрицайте! Что изменилось в ваших мыслях?

– А захотели бы вы поцеловать ее? – выкрикнула Ангелина в исступлении, которого я не мог понять.

Она дернула тонкую цепочку вокруг шеи и швырнула ее мне. На ней висел маленький медальон, еще теплый от ее тела. При падении света под определенным углом на нем ясно просматривалось изображение. Мне удалось кинуть только один взгляд на девушку на фотографии. Что-то опять изменилось в мыслях у Ангелины, она вырвала цепочку и стала толкать меня к двери.

Дверь захлопнулась за мной, загремел тяжелый засов.

Не обращая внимания на удивленного охранника, я направился к себе в комнату. Но что означала ее внезапная холодность и эта фотография? Зачем она носила ее? Хотя я видел ее один миг, этого было достаточно. На фото была молодая девушка, может быть, сестра. Ужасные генетические законы говорят, что возможно неопределенно большое число комбинаций. Эта девушка была отвратительно уродлива другого слова не подберешь.

Дело было не в каком-то одном факторе, вроде горбатой спины, выпирающей челюсти или торчащего носа. Тут была комбинация черт, составляющих единое отталкивающее целое, которое вызовет отвращение у кого угодно.

Тут я понял, что непроходимо глуп. Ангелина дала мне взглянуть на глубинные причины того, что изломало, исковеркало ей жизнь. Сразу стало ясно многое другое. Сколько раз, глядя на нее, я удивлялся, как может такая испорченная сущность находиться в такой очаровательной упаковке.

Теперь ответ был ясен – я не видел первоначальной оболочки. Мужчина еще как-то может терпеть свою уродливость, но что должна чувствовать в такой ситуации женщина? Как жить, когда каждое зеркало твой враг, и люди поскорее отворачиваются, увидев тебя? Что делать, если, к счастью или несчастью, вы наделены острым наблюдательным разумом, который все видит и сознает, делает неутешительные выводы, мучается от знаков отвращения? Некоторые девушки могли бы покончить жизнь самоубийством, но не Ангелина. Я могу предположить, что сделала она. Презирая себя, ненавидя свой мир и людей в нем, она не испытывала угрызений совести, задумывая преступления с целью добычи денег для операции по исправлению какого-то уродства, потом еще денег для следующей операции.

Затем, когда кто-то пытался остановить ее однажды, она легко, а возможно, и с удовольствием убила его. Медленный, жуткий подъем через преступления к красоте с достойным удивления разумом.

Бедная Ангелина. Я мог бы пожалеть ее, если бы не убийства, которые она совершила. Бедная, несчастная, одинокая девушка, которая, выигрывая одни битвы, безнадежно проигрывала другие. Она сумела придать телу очаровательные, действительно ангельские формы, а мозг, который управлял всем процессом, постепенно деформировался, пока не стал таким же уродливым, как раньше тело.

Но если можно изменить тело, почему нельзя изменить мозг? Можно ли что-то для нее сделать?

Я так напряженно думал, что не мог усидеть в своей маленькой комнате и вышел на воздух.

Близилась полночь, внизу должна была быть охрана, и все двери были заперты.

Я решил подняться наверх. В саду на крыше не должно было быть никого. Можно будет прогуляться в одиночестве.

На Фрейбуре нет Луны, но ночь была ясная, звезды давали достаточно света, чтобы видеть вокруг.

Охранник на крыше приветствовал меня, когда я вышел. Был виден красный огонек сигареты у него в руке. Я должен был что-то сказать по этому поводу, но мысли были заняты совсем другим.

Повернув за угол, я остановился и, облокотившись о парапет, стал смотреть на темные громады гор. Что-то задерживало мое внимание, и через несколько минут я понял, что это было: охранник. Он был на посту и курил, хотя часовому это не положено. Может быть, я слишком придирался, но мне это не понравилось.

В любом случае, поскольку это меня беспокоило, стоило вернуться и сказать ему несколько слов. Его не было на обычном месте, и это радовало; значит ходит вокруг и наблюдает. Я пошел обратно и вдруг заметил сломанные цветы, свисавшие с края крыши.

Это было совершенно невероятно, так как верхний сад был предметом гордости и постоянных забот Князя. Издали я увидел среди цветов какое-то темное пятно и понял, что дела очень и очень плохи. Это был часовой, мертвый или при смерти. Мне не нужно было искать причину, почему кто-то мог оказаться здесь ночью.

Причиной была Ангелина. Ее комната была на верхнем этаже почти под этим местом. В пяти метрах ниже была видна белая площадка балкона перед ее окном и что-то темное и бесформенное, припавшее к стене. Мой пистолет остался в комнате.

Это был один из немногих случаев в моей жизни, когда я не выполнил всех предосторожностей. Я должен был спасти Ангелину. Все это в доли секунды промелькнуло у меня в мыслях, когда я взялся за край балюстрады. Рука наткнулась на крохотный крючок, к которому была привязана веревка, практически невидимая, но крепкая, как канат. Убийца спустился с помощью специального прибора, выпускавшего из себя нить, словно паук. Нить представляла собой субстанцию, состоявшую из одной мономолекулы, способной выдержать вес человека. Если бы я попытался спуститься по ней, то лишился бы пальцев – она была острее бритвы.