Русская семерка - Тополь Эдуард Владимирович - Страница 44

– Нет. Если бы я стрелял, я бы не промахнулся, – ответил Борис.

– Он «Крысе» свои зубы скормил, – сказал Федор.

– Как это? – изумился Николай.

– Ну, ты ж помнишь, как «Крыса» жрет? Не жует – глотает, – прошамкал Борис. – Ну, я ему свои зубы в кукурузную кашу подсыпал. Он их и заглотил – все восемнадцать. А через час уже в медбате оказался, заворот кишок. Врачи рентген ему сделали и чуть с ума не сошли – думали, он свои зубы проглотил…

– Слушайте, ребята, – зазвенел, когда все отсмеялись, мелодичный голос захмелевшей Лизы. – Я одного не пойму! Почему эти басмачи не сдаются? Ведь сколько уже наших ребят полегло!

– Да, я думаю, тысяч сто наших там уже убито и покалечено, не меньше, – сказал Борис. – А уж афганцев – больше миллиона…

– Больше миллиона?! – ужаснулась Лиза. – А все не сдаются! Все равно не победят они нас! Нас немец победить не смог, куда уж этим афганцам!

– Помолчи ты, Лизавета! – Николай зло стукнул кулаком по столу. – Сравнила жопу с пальцем! Немец к НАМ пришел! А туда МЫ пришли и их кишлаки под корешок сжигаем! Как фашисты! Детей их газом травим! Напалмом! Поняла разницу? Мы для них, как Гитлер для нас был…

– Ну, чего ты раскипятился, Коля, – неохотно начал Борис, не поднимая головы от тарелки. – Мы солдатами были. Нам приказали, мы их и выжигали. Не мы, так другие бы туда пришли. Американцы.

– Почему американцы? – изумилась Джуди.

– Потому что! – упрямо сказал Борис. – Американцы собирались в Афганистане свои военные базы разместить, у нас под боком. А мы их опередили. Не могли же мы себя под удар подставить!

– Да что ты тут еб…е политзанятие проводишь?! – вскипел Николай. – Ты же не «молчи-молчи» сучарное! Боишься сам себе правду сказать? Не то агитационное говно, которым нас в армии кормили, а то, что на самом деле происходит! Боишься? Так у нас теперь гласность!

– Да отстань ты! Ишь, набрался, так на стенку лезешь! – Лиза ласково обняла Николая.

– Подожди, Лиза! – высвободился из объятий жены Николай. – Ты, Борька, вообще про что на своих концертах поешь? Жалко, что у меня ног нет, а то б я пошел послушал! Если про любовь да цветочки-ландыши, так на хер вся эта гласность усралась? Нет, ты посмотри правде в глаза – сам Горбачев уже хочет эту войну закончить, только не знает как! Просто уйти – стыдно, всякие чехи и поляки нашу слабину почувствуют! Но если правду говорить – кому эта война была нужна? Какие, б…дь, американцы?! Ты их видел там? Нет! И я не видел! А мои ноги – там! И его рука! И твои зубы! А за хера? За афганский коммунизм? Да мне наш собственный на хер усрался! Купили они меня! За две ноги две тыщи компенсации дали сертификатными рублями! Чтобы я себе этот дом купил и глаза им не мозолил!..

Федор тихо раскачивался на стуле, Борис мрачно смотрел в свою полупустую тарелку. Его пепельные волосы обвисли, на запавших щеках выступили болезненные пятна. Лиза, подбоченясь, с жалостью поглядывала на разошедшегося Николая.

– А сколько ты пенсии получаешь? – негромко спросил Федор у Николая.

– А сколько и ты – сорок рублей! – снова взвился Николай. – Нет, вот ты скажи, тихоня Федора, на хера я в этот сраный Афганистан коммунизм тащил? Чтоб в двадцать два года на всю жизнь без ног остаться? Сорок рублей получать – за коммунизм?! Скажи! Если бы Лизки у меня не было – смог бы я прожить на сорок рублей в месяц?! Калека, б…дь, без двух ног! Хорошо, сегодня Лизавета со мной, а завтра она нормального мужика встретит, здорового и – бывай, Николай! И что я? С голоду буду подыхать? В поездах по вагонам песни петь? Про свой «интернациональный подвиг»?! А если у меня когда-нибудь дети будут, как я им скажу, какой я подвиг совершил? Шесть афганских кишлаков из пулемета расстрелял – вот, б…дь, подвиг! По их виноградникам, что они веками выращивали, на «броне» гонял – подвиг! Что-то я по радио не слышу песен про эти подвиги! Может, ты споешь? Нет, Юрка Шалыгин прав был, что все это на хер послал! Насрал он на этот подвиг и – в Англию!..

– Ты, Николай, действительно перебрал малость, – мягко сказал Федор. – Что ты несешь? Юра Шалыгин уже давно, как говорится, на том свете, Царство ему Небесное… – Федор перекрестился и поднялся из-за стола. Прошелся в волнении по комнате, слегка ссутулясь, словно боясь задеть головой низкий потолок.

– Ан нет, дорогой! – радостно оскалился Николай. – Жив Юрка! В Лондоне сейчас! Моджахеды его в Лондон отправили, мне Леха сказал!..

При этих словах Борис и Федор посмотрели друг на друга, словно хотели что-то сказать. Но Николай продолжал в запале:

– А мы, сосунки, наслушались на политзанятиях – американцы! военные базы! китайцы! сионисты!..

– Да чего вы, ребята, базарите?! – вдруг строго прикрикнула Лиза. – Не можете, что ли, как люди посидеть? Водки выпить, закусить, песен хороших попеть? Все об этой войне клятой! Ну-ка, Борис, чего раскис? Ты же гитару привез. Может, споешь что-нибудь задушевное?

– Ты знаешь, Колюня, – вдруг негромко сказал Борис Николаю, словно и не слыша просьбы Лизы, – я ведь, правда, про любовь пою и про цветочки-ландыши. А про Афганистан петь страшно…

– А там мы пели… – примирительно сказал Николай и усмехнулся. – Конечно! А тут все ждут, пока Горбачев запоет…

Лиза поспешно вышла из комнаты и вернулась, держа в руках привезенную Федором гитару. Протянула ее Борису и снова ласково попросила:

– Сыграй… Ты «Калина красная» знаешь?

– Нет, не помню… – Борис задумчиво провел пальцами по струнам. – Как же так? Юрка Шалыгин – в Лондоне?…

– Давай, Боря, споем нашу, армейскую… – успокоившись, Николай расслабленно откинулся на спинку стула. – А Шалыгин… Леха приедет – расскажет!

Борис, нагнувшись над гитарой, стал настраивать струны. Лиза сняла со стены рамку с армейскими фотографиями, подсела к Джуди:

– Ты посмотри, какие они были мальчики! Ребята, глядите, какие вы были!

Теперь Джуди уже легко узнавала на этих черно-белых любительских снимках и коротко стриженного юного Николая, и щуплого Бориса, и нежнолицего Федора, и Алексея.

– А это Юрка Шалыгин, – показал ей Федор на курносого скуластого парня: – А это Серега Сухарь. Он нас всех старше, его из аспирантуры в армию призвали. А это наш водитель Павлуха Егоров…

У взрослого Сухаря было тонкое удлиненное лицо, у Павлухи Егорова, улыбающегося на водительском месте в бронетранспортере, – пухлощекое, совсем мальчишеское.

– А это мои ноги! – Николай ткнул пальцем в свои ноги на фото. И закричал: – Вы гляньте, какие у меня ноги были! Две!!!

– Ну, ладно тебе! – несильно стукнула его локтем Лиза. – Были и были! Новые вырастут!

– Откуда?! – крикнул, снова распалясь, Николай.

– Оттуда! Сына сделаем, будут у него твои ноги.

– Ну, разве что… – тут же остыл Николай.

Тихо прозвенели первые аккорды гитары. В них был суровый и четкий ритм, и при первых же звуках этого ритма Николай встряхнул курчавой головой и начал неожиданно тихо, мягко и грустно:

Федор посмотрел на друга и, слегка покраснев, подхватил низким глубоким голосом:

Борис не пел, а только подыгрывал, низко склонившись к грифу гитары.

– Кого я вижу! – в дверях стоял красный от мороза, улыбающийся Алексей. – Федора! Борис! Вот это да! А я думаю – что за машина во дворе, как зебра размалевана! Решил тихо, по-партизански… – Алексей сбросил с плеч новенький рюкзак, крепко обнял подошедшего Федора и нахмурился, ощутив пустоту в правом рукаве его гимнастерки. – И тебя зацепило? Вот сука!.. Борис, ты хоть целый?