Я жил в суровый век - Нурдаль Григ - Страница 30

Допросы касались всех операций группы Вальми. То, что Рэймон принял за расписание, оказалось таблицей: вертикальный столбик состоял из фамилий арестованных. По горизонтали были вписаны операции. Напротив каждой фамилии ставился особый значок, который показывал, участвовало ли данное лицо в данной операции.

Учитывая, что Рэймон был командиром группы Вальми, ему предоставили особую привилегию дать объяснение по каждому делу. Он отказался что-либо добавить от себя и ограничился лишь подтверждением, что все операции производились с его одобрения или при его участии. А это всё уже было известно врагу.

Кончено. Лейтенант отставил пишущую машинку и вложил последние листы в толстую папку.

К удивлению Рэймона, до сих пор всё было лишь канцелярской писаниной. Гестапо превосходно обо всём осведомлено, но ему явно нужно узнать что-то ещё.

Оставшись наедине с Рэймоном, офицер молча наблюдает за ним. За эти дни немец показал себя со всех сторон: попеременно был вежлив, груб, изыскан, злобен. В камере пыток он ведёт себя так же непринуждённо, как в светском салоне.

— Я тоже был в сопротивлении, — неожиданно говорит он. — После прошлой войны, против французов, которых я ненавижу. Сегодня выиграли мы. Не мне вам говорить, неправда ли, что мы не щадим наших врагов.

— Это я знаю.

— Но всё же таких, как вы, я уважаю. Вы хорошо дрались. Что такое ваш взрыв Сент-Ассиза? В общем это хорошо задуманная военная операция. Между нами говоря, вы нас напугали.

«Куда он гнёт?» — думает Рэймон.

— Да, — продолжает офицер, — как только нам доложили о событиях в Сент-Ассизе, мы сразу же поняли, что это дело рук франтирёров. Какие тут были шансы на успех? Один на тысячу. Результаты? Сомнительные. Опасность? Смертельная. Нужно быть такими сумасшедшими, как французские партизаны, чтобы решиться напасть на нас в подобных условиях... Но нас напугало не это, а то, что у вас была взрывчатка. — Офицер вынул из ящика стола пачку фотоснимков. — Мне бы не следовало это показывать, но так как вам осталось недолго жить, в конце концов я могу доставить вам удовольствие как солдат солдату. Глядите!

Рэймон берёт первый снимок. На нём прикреплённый к тросу заряд взрывчатки и шнур с детонатором. Он хмурится.

— Этот не взорвался, — объясняет офицер. — Ваш товарищ, кажется, Арман, забыл снять предохранитель с детонатора. Это позволило нам изучить весь механизм. А теперь посмотрите на результат вашей работы.

На последнем снимке — нагромождение тросов и металлических столбов и трубок, перекрученных взрывом. Это устой мачты, которую подорвали они с Виктором.

— Расчёт был хорош, — говорит офицер, — а то, что вы сумели среди дня подложить взрывчатку под мачты, охраняемые нашими солдатами, свидетельствует о незаурядной военной подготовке.

Рэймон впивается глазами в снимок, стараясь разглядеть результаты своей работы, но офицер отбирает фотографию.

— Скажите, где вы служили?

— В пехоте.

— Вы не химик?

— Нет.

— В таком случае, где же вы научились обращаться с этими штуками и кто вас инструктировал?

— Никто, сам выучился.

— Не рассказывайте мне басен. Это боеприпасы из Лондона.

— Понятия не имею.

— Вы же великолепно знаете, что Лондон не любит вас, коммунистов. Если победят деголлевцы, они вас запрячут в тюрьмы не хуже, чем мы. Значит, если вы получили боеприпасы от них, то это могло произойти либо по недоразумению, либо из какого-то расчёта? Ну? Кто же вам дал взрывчатку?

— Меня никогда не интересовало её происхождение.

— Послушайте, до сих пор я с вами разговаривал как с равным. Не вынуждайте меня заговорить по-иному.

— Мне нечего вам сказать.

— Тогда я поясню. Мы знаем, что взрывчатка и шнур для диверсии в Сент-Ассизе были привезены лично вами. Значит вам известно, где они находились. Поясню ещё: об этих боеприпасах вам сообщил деголлевский агент, который связался с вашей группой. От вас мне нужен только адрес.

«Кто же мог всё это рассказать?» — думает Рэймон и тут же понимает, что знало об этом слишком много народу.

— Я вас спрашиваю, — нервничает офицер.

— Я ничего не знаю.

— Ну это мы посмотрим. Нам все в конце концов признаются. Проходите вперёд.

«Ясно одно, — думает Рэймон, — Робер знал обо всём гораздо лучше меня. Раз меня спрашивают, значит, он не проговорился».

Не успел Рэймон войти в соседнюю комнату, как удар кулаком валит его с ног.

Двое солдат топчут его ногами.

Скрючившись, Рэймон старается защитить живот.

Долго так продолжаться не может, но надо держаться. Держаться.

У него перехватывает дыхание от удара ногой в рёбра. Он задыхается.

— Адрес? — спрашивает, закуривая, офицер. Рэймону с трудом удаётся вздохнуть.

Каблук медленно расплющивает ему палец. К сердцу поднимается холод.

Он не хочет кричать, ни за что не хочет, но чувствует, что смертельно бледнеет.

— У- у-у-у! — воет он. Он знает, что крик облегчает страдания. Каблук давит менее сильно.

— Улица? Улица?

«Фруадево, Фруадево», — подсказывает ему внутренний голос...

— Номер!

«22, 22», — твердит голос.

Удары сыплются на него одновременно со всех сторон. Из носа идёт кровь. В ушах свист. В голове сплошной гул, и всё время на каждый вопрос офицера внутренний голос отвечает:

«Улица Фруадево, 22, улица Фруадево, 22»...

Внутри что- то треснуло. Боль невыносима... Он перестал страдать. Сейчас он потеряет сознание.

Всё тот же номер, то же название улицы вихрем проносятся в его мозгу.

«Улица Фруадево, 22, улица Фруадево, 22»...

Рэймон тут же приходит в себя. Глаза его блуждают, вид безумный: ему кажется, что он проговорился.

Офицер спокойно смотрит на него.

— Вы не болтливы. А в общем, это не имеет значения. Всего лишь небольшой опыт.

Хромая, со стуком в висках, с горьким вкусом во рту, уходит Рэймон, но на его лице сквозь отпечаток только что перенесённых страданий пробивается улыбка, улыбка победителя. Он не проговорился.

— Я принесла передачу Рэймону Фуко.

— Рэймон Фуко? Не знаем такого.

— Уверяю вас, он должен быть здесь.

— Вы его жена?