Штурмовики идут на цель - Гареев Муса Гайсинович - Страница 21

Саша доволен, качает белой от бинтов головой и совсем не догадывается, что это короткое девичье объятие больше принадлежит мне, чем ему. Я это почувствовал еще тогда…

Но важно не это.

Главное в том, что я не ошибся.

Остаток ночи мы просидели с Галей в пустом темном классе школы, находившейся рядом со штабом. Но осенью, когда мы уйдем еще дальше на запад, сюда опять придут ребятишки, и строгие учителя развесят по стенам чудом уцелевшие в годы войны карты и портреты.

А пока тут тихо. Пусто и печально. В разбитые окна тянет ночной прохладой, свет молодого месяца, проникая в класс, слабо освещает классную доску.

На доске — слова, ставшие уже крылатыми: «Наше дело правое, мы победим». А пониже — еще три слова: «Бей фашистскую гадину!» — и горящий немецкий самолет…

Мы сидели за передней партой, тихие и смирные, как первоклассники. Разговаривали вполголоса, роняя слова редко и задумчиво. Было как-то грустно, потому что и мне, и Гале невольно вспомнилось время детства, до которого теперь было далеко-далеко. Ведь годы юности и все то хорошее, что обычно бывает связано с ними, прошли еще до войны…

Вернувшись в свою землянку, не раздеваясь, я прилег на неразобранную постель, но заснуть не смог. В памяти, словно в замедленной съемке, прошел весь этот день; вылет, штурмовка батарей, дикий огонь зениток, атаки «мессершмиттов».

Почему меня сбили?

Я заново переживаю бесконечные минуты полета по прямой, когда нельзя было ни маневрировать, ни менять скорость. Перед глазами сквозь прикрытые веки вспыхивают и гаснут разрывы зенитных снарядов, проносятся хищные силуэты вражеских истребителей. Да, почему меня сбили?

Постепенно мысли обретают ясность, и я прихожу к выводу: так летать больше нельзя. Нужно прикрытие истребителями или… Или нужно коренным образом менять технику фотографирования! Но как? Нерешенная задача!..

На другой же день я направился со своими думами к командиру эскадрильи. Капитан Буданов внимательно выслушал мой доклад и спокойно сказал;

— А я что могу сделать, Гареев? Приказали — надо выполнять.

Я давно заметил, что он никогда не возражал начальству, но не повышал голоса и на подчиненных. Капитан всегда был ровен, невозмутим, удивительно спокоен и сдержан. Приказы выполнял не рассуждая, добросовестно и точно. Этого же он требовал и от подчиненных.

И все-таки я рассчитывал на его поддержку.

— Значит, так и будут сбивать каждый день? — спросил я напрямик.

— Война, Гареев, война, — невозмутимо ответил комэск. — А на войне, сам знаешь, не без потерь…

Его спокойствие начинало меня раздражать. На миг мне показалось, что это скорее всего даже не спокойствие, а что-то вроде равнодушия.

— Не о себе пекусь, — продолжал я все резче, — о самолете беспокоюсь. Если мы каждый день будем терять по машине только на фотографировании, не на чем будет летать.

— Но ведь не я же выдумал это самое фотографирование. Требуют сверху. Надо будет, полечу и я.

Пришлось пойти к командиру полка, чтобы обсудить этот немаловажный вопрос.

Командир полка у нас был человек шумный, нервный, грубоватый, но простой в обращении. О деле с ним можно было говорить смело: понравится твоя идея — поддержит, не понравится — махнет рукой, нашел, мол, чем голову забивать.

Меня он встретил ласково.

— А, Гареев!.. Ну, молодец, и задание выполнил, и машину не бросил.

Я рассказал ему, с чем пришел. Он задумался.

— Да, дело это сложное, но необходимое… Истребителей для прикрытия одного штурмовика, конечно, не дадут. А снимать надо.

— Дорого нам обойдутся эти снимки, — сказал я. — За каждую пленку — по штурмовику. А может быть и так: ни штурмовика, ни пленки. Сгорели!

— Да, — снова протянул командир полка, — этого допустить мы ни в коем случае не можем. Людей и машины нужно беречь.

— Есть у меня одна мыслишка, — начал я, но командир полка не дал мне закончить.

— Мыслишка? Мыслишек у меня полная голова, да что толку?.. Сходи к Легонькову, изложи ему свою мыслишку, может, вместе что-нибудь придумаете. А я поддержу, так уж и быть!

После долгих раздумий и расчетов прихожу к выводу» что фотографировать нужно во время штурмовки. Тогда пленка точно зафиксирует результат твоего удара, а ведь именно это и требует командование.

Разыскиваю на аэродроме техника Легонькова и «выкладываю» ему свои соображения. Тот несколько мгновений смотрит мне прямо в глаза и вдруг щелкает пальцами:

— Это идея! Хотя и не очень новая: где-то так фотографируют. Я слышал.

— Фотографируют, говоришь? Во время пикирования?

— Да. Правда, в таком случае ни за что не получишь площадного снимка.

— А на черта мне площадный! — обрадовался я. — Мне нужна пораженная цель! Ясно?

— Очень даже ясно. Только где в таком случав дырку пробивать!

— А ты подумай, ты же техник!

— Давай думать вместе, не мне ведь летать, а тебе. И вот мы кружим вокруг самолета, придирчиво оглядываем его со всех сторон, качаем головами; здесь нельзя, здесь тоже, там вообще не годится! Но ведь куда-то же нужно закрепить фотоаппарат?!

Усталые, разочарованные, садимся на траву под крыло штурмовика. Тут я неожиданно обращаю внимание на гондолу шасси.

— А если сюда?..

Легоньков даже вскакивает и, привычно щелкнув в воздухе пальцами, убегает за инструментами.

Аппарат установили в гондоле шасси.

Теперь нужно протянуть в кабину пилота провод. Мне хочется, чтобы все было надежно и удобно. А будет ли практически удобно: идешь в пике, ведешь самолет, ожесточенно нажимаешь на пушечные и пулеметные гашетки. Но тут вспоминаешь о фотографировании и ищешь где-то рядом нужную тебе кнопку. А ведь это не на земле. Там счет идет на секунды. А дополнительная кнопка может только помешать. Вот если бы соединить аппарат прямо с пулеметными гашетками!

— Да ты, Муса, прямо изобретатель! — щелкает пальцами Легоньков. — Ты раньше, до войны, где работал?

— Я учился.

— Где?

— В техникуме. Мечтал стать железнодорожником, но небо перетянуло.

— Тогда понятно, техника тебе не в новинку… Ну, давай провод!

На пробный полет вышли с замирающим сердцем. Как-то все получится на деле? Может, зря дырку проковыряли, может, придется латать?

Выбрав цель, иду в пике. Нажимаю на пулеметные гашетки. Знаю, под буйный стрекот пулеметов работает и фотоаппарат.

Но что получится на пленке?

Пока проявляли пленку, я не находил себе места. Но волновался зря; снимки получились превосходные.

Вскоре такие аппараты были установлены и на других самолетах полка. Летчики шутили:

— Теперь мы, братцы, не только бьем фашиста по морде, но и снимаем, как он морщится. Пусть потомки полюбуются!

А «морщиться» врагу действительно было от чего…

Глава шестая

Подвиг капитана Безуглова

После долгих боев нашу дивизию вывели на пополнение. Отдых был коротким и до предела насыщенным учебой, тренировочными полетами, подготовкой к будущим боям.

Проанализировав прошлые боевые вылеты, мы убедились; в тактическом применении штурмовиков имеются изъяны. Так, например, мы недолго держали под штурмовкой цели. Этого не позволял боевой порядок. Он же не давал возможности прикрывать друг друга в бою. А это очень важно, особенно если мало истребителей прикрытия.

Над этими вопросами думали не только в нашем полку и в нашей дивизии. И мы были очень обрадованы, когда в полк пришло распоряжение о новом тактическом применении штурмовиков в работе с круга.

Новый прием был большим шагом вперед. Менялся строй самолетов при подходе к цели и у цели. Здесь стали использоваться правый и левый пеленги-уступы, что позволяло образовывать над целью круг. Круг же устранял прежние изъяны нашей тактики: штурмовики получили большую свободу маневра, надежную защиту от истребителей врага, так как каждый самолет прикрывал хвост идущего впереди, а летчики получили возможность самостоятельно прицеливаться, дольше «висеть» над целью.