Бретонская колдунья - Галанина Юлия Евгеньевна - Страница 7

Барон де Риберак окончательно угнездился около Жанны, и довольная мадам Изабелла уже подсчитывала в уме, когда же лучше всего сыграть свадьбу.

На другом конце зала, напротив «высоких» столов, актеры установили ширму и небольшую сцену и с помощью грубо вырезанных марионеток вовсю посвящали восхищенных зрителей в самые сокровенные тайны королевского двора.

Как раз в этот момент показывали очередную скандальную историю. Кукла в темной мужской одежде, но с короной на голове, говорила кукле в женском платье и остром колпачке, изображающем эннен[6]:

– Дочь моя, благородная принцесса Жанна, сейчас твой законный супруг Людовик Орлеанский придет исполнять свой священный супружеский долг.

– Хорошо, отец мой, – покорно говорила Жанна и, припадая на один бок, шла к сделанной из реек кровати и забиралась на нее.

С другой стороны появлялись четыре солдата с пиками, которые под конвоем вели Людовика Орлеанского.

Нацелив на узника пики, они заставляли принца тоже забираться на кровать к принцессе.

Сверху спускалась занавесочка, изображающая балдахин, и солдаты вставали по углам кровати на караул, а король, под дикий гогот пирующих, подсматривал в щелочку.

Затем король торжественно объявлял:

– Супружеский долг исполнен!

Занавесочка приподнималась. Принц, как затравленный заяц, спрыгивал с кровати и. сломя голову убегал. А принцесса оставалась сидеть, закрыв лицо ладонями.

Пирующим эта скабрезная пьеска так понравилась, что они требовали повторить ее еще раз.

В дверях представление тоже комментировали на свой манер:

– Ну и падаль этот король, надо же родную дочь так позорить! И чего это он над ними так измывается? Прямо сарацин какой-то!

– А это который король? Неужто нынешний? А, может, вообще не наш?

– Ну, ты и скажешь! Наш это король, только не нынешний Карл, он еще совсем молоденький, а папаша евойный, Луи который. Ну, Людовик Одиннадцатый. А принцесса, надо понимать, сестрица сейчашнего короля.

Большой Пьер в молодости повертелся с покойным графом и в Бургундии, и в королевских землях, и знал эту пикантную историю. Поэтому он охотно объяснил суть ситуации:

– Вишь, этот Людовик Орлеанский – первый наследник на королевство после покойного короля Людовика сынка Карла, если у Карла, опять же, наследник не народится. Карл-то у нас нынче король, а тогда он еще под стол пешком ходил. За то, что трон может к Орлеанскому перейти, король Людовик-то принца и не взлюбил. А Жанна его, младшая дочь, калека – калекой. Вот король-то и задумал их поженить, чтобы деток у них не было. А чтоб святейший отец это безобразие не прекратил, король таким манером их сводил: мол, живут честь по чести, все как положено. Но как только Людовик на небеса отправился, Орлеанский и на пушечный выстрел к жене не подходит. Так она, бедняга, соломенной вдовой и живет, пока муж под чужие юбки лазит. Нечего второй раз на эту пакость смотреть, сменяться пора. Пошли, ребята!

Он бережно спустил Жаккетту на пол, и, топая на весь коридор, пошел в казарму. Жаккетта тоже не стала задерживаться и отправилась на кухню, потому что после всей этой суеты и беготни у нее от голода отчетливо урчало в животе.

Ночная пирушка прислуги и актеров по изысканности манер и тонкости обращения с дамами ничуть не уступала господскому пиру. И актеры, и камеристки понимали толк в благородном поведении.

Длинющий стол посередине кухни ломился от объедков, и еще много всяких вкусностей пряталось до времени в буфете.

Во главе стола восседал толстяк и задавал тон всему веселью. Сидевшая неподалеку Шарлотта зазывно стреляла в его сторону карими глазами.

Мужская часть прислуги (очень, кстати, немногочисленная) допущенная на этот праздник жизни, чувствовала себя несколько неуютно, видя такое великосветское обхождение и слушая напыщенные разглагольствования толстяка:

– Позвольте нам выразить сердечную признательность за такое теплое отношение к скромным служителям муз. Хотя мы и привыкли присутствовать на королевских и герцогских пирах и получать заслуженные награды из рук самых благородных людей Франции, но и такие сельские застолья греют душу актера своей простотой и искренностью. А посетить здешний солнечный край, знаменитый своими винами и красавицами (он сделал поклон в сторону зардевшихся от удовольствия камеристок) было вдвойне приятно не только нашим кошелькам и желудкам, но и, конечно же, душам! Поэтому я не устану рассыпаться в благодарностях радушным хозяевам сегодняшнего пира…

Через четверть часа на оратора перестали обращать внимание и занялись своими делами, а через полчаса, когда толстяк сделал краткую паузу, чтобы промочить пересохшее от словесных извержений горло, он заметил, что никто, кроме подсевшей поближе Шарлотты, не слушает и его внимание полностью переключилось на взирающую на него с немым восхищением девушку. Простодушно хлопая ресницами, она задала давно волнующий ее вопрос:

– Господин Лакруа, скажите, а у придворных дам лоб слишком отличается от моего?

На что толстяк нежно взял ее ручку в свои пухлые ладони и, глядя ей в глаза, проникновенно сказал:

– Душечка моя, ни у одной благородной дамы, будь то даже королевы, принцессы крови и герцогини, я не видел такого чудесного, безупречного своей чистотой, высотой и линиями лба!

Огонь торжества в глазах Шарлотты мог посоперничать с пламенем факела!

Актеры были почти в полном составе: отсутствовали лишь Ливистр, Родамна и самые красивые акробатки, которые, наверняка, предпочли кухонной попойке приятное времяпрепровождение в обществе отдельных благородных особ.

Покровительствуя сегодняшнему собранию, управляющий замка надеялся, что его достойная, частенько прихварывающая супруга по своему обыкновению рано ляжет спать и он сумеет повеселиться в компании с хорошенькой танцовщицей Жоржеттой, чьим согласием он уже успел заручиться.

Но в самый ответственный момент, когда почтенный господин Шевро примостился около кокетливой красотки и, поднатужившись, пытался выдать лихой комплимент, на пороге кухни возникла дородная госпожа Шевро и изъявила желание присоединиться к присутствующим, положив тем конец всем радужным мечтам супруга.

Несчастному управляющему пришлось проводить жену к столу, после чего он уселся рядом с ней и под насмешливым взглядом Жоржетты принялся заливать своё горе вином. Чуть посидев за столом, супруга управляющего увидела, что ее половина быстро превращается в бочонок позапрошлогоднего «Шато Монпеза¢«, сочла, что общество для ее положения, все-таки, низковато и увела господина Шевро домой.

Их уход только развеселил сдружившуюся компанию.

На столе, между блюд, кубков и кувшинов важно расхаживала жареная курица фокусника. Сейчас она была жива-живехонька, только ни перьев, ни пуха на ней не было. Чтобы Ниннетта – так называл ее фокусник – не застудила свое прекрасное тело и выглядела не хуже прочих квочек, он обрядил ее в странный лоскутный балахончик, из которого торчала только ее лысая голова и голенастые лапы.

Фокусник сидел рядом с Жаккеттой и, приобняв ее за плечи, распевал веселую, не совсем приличную песенку, отбивая такт кружкой.

– Милая, у тебя такие круглые, удивленные глаза. С моей стороны неучтиво не разрешить тебе задать вопрос. Спрашивай! – закончив песенку, сказал он.

– Как ты оживляешь курицу? – спросила Жаккетта.

– Тебе, прекрасное созданье, на все вопросы мирозданья отвечу я, но не на этот! – продекламировал фокусник и, отхлебнув полкружки, пояснил:

– Это страшная тайна! Давай договоримся: при следующей встрече я ее тебе раскрою!

– Хи-и-итрый! – обиженно протянула Жаккетта. – Знаешь, что никакой следующей встречи не будет – вы сюда теперь сто лет не заглянете! Небось, всем так обещаешь. А откуда ты родом?

– Надо же, и в такой глуши встречаются сообразительные девушки! – расхохотался во весь голос фокусник.