Мужей много не бывает - Романова Галина Владимировна - Страница 39

Сколько бы ни иронизировали россияне по поводу отечественного бездорожья, оно было, есть и будет всегда.

Мой отечественный внедорожник, предпочтенный мною из чисто патриотических соображений, подпрыгивал как ненормальный на канавках, колдобинах и выбоинах. Хорошо еще, что профилактику делала с неделю назад, иначе не сдобровать бы моей «Ниве» пятидверной. К тому же природа-мать не на шутку расстаралась, ниспослав мне с полдороги попутного дождичка в спину, раскиселив и без того безобразную дорогу.

К моменту прибытия в последнюю из трех деревень на душе у меня скребли не кошки, а некто напоминающий Фредди с улицы Вязов. С языка ничего, кроме матерных слов, не слетало. А физиономия моя с тщательно отработанной, но утратившей блеск за время пути приветственной улыбкой напоминала физиономию бойца с плаката сороковых годов «Смерть фашистским оккупантам!».

«Вязовка» – значилось на покосившемся и полустертом дорожном указателе.

Ничего себе названьице! Вязовка с населяющими ее Фреддиками?! Не хотелось бы мне встретиться с прототипом этого героя ночных кошмаров. Тем более что ночь была уже не за горами. И хотя часы показывали что-то около восьми, сумерки, усугубленные ненастьем, не особенно располагали к хорошему душевному состоянию.

Петляя и то и дело виляя задними колесами в раскисшей колее, я поравнялась с крайним домиком Вязовки и заглушила мотор.

Судя по беглому осмотру, деревушка состояла из пары десятков домиков, половина из которых была заколочена. Если и здесь ничего не слышали о Костыле, то бишь о дяде Косте, то вся моя затея будет стоить мне бака горючего, уймы нервных клеток, неоправдавшихся надежд, а также еще одного повода для Ларискиного злорадного торжества. Я осторожно поднялась по трем покосившимся ступенькам шаткого крылечка и постучала в светящееся окошко. Там метнулась чья-то тень. Затем за входной дверью что-то громыхнуло. Дверь распахнулась, и на меня пахнуло тяжелым духом избы – смесью запахов из первача, лука и самосада.

Персонаж, выросший передо мной, и впрямь мог составить конкуренцию пресловутому Фредди. Не хватало лишь саблевидных когтей на руках, но и теми, что у него имелись, он мог бы смело оставлять зазубрины на вековых дубах, поскольку ногти этого человеческого существа ножниц, по-видимому, отродясь не знали.

– Чаво тебе? – мужик скрестил грязные лапищи на груди, закрывая ими брешь в полосатом вязаном свитере.

– Здрассте, – качнула я головой в приветственном жесте, не в силах улыбнуться такому грубияну.

– Ну здорово, коль не шутишь! – рыкнул он, снял с головы холщовую фуражку и почесал совершенно голый череп. – Чего приперлась в такую кисень? Заблудилась, что ли?

– Да, – обрадованно закивала я, но тут же поправилась: – То есть нет. Понимаете, я ищу одного человека. Он кое-что потерял. Хочу вернуть, знаю, что он живет где-то в этих окрестностях, но в двух других деревнях его не оказалось. Думаю, может быть, он здесь живет.

– Здесь я живу! – рявкнул Фредди неприветливо, поняв мои слова буквально. – Я и баба моя. А чего потерял-то?

– Его имя Константин, – оставила я его алчный вопрос без ответа. – Он говорил, что его Костылем в деревне зовут.

– А-а-а-а-а, вона что! – Глаза мужика загорелись недобрым огнем, и он решительно повернулся ко мне спиной. – Нету таковского скота в нашем селе. Нету и быть не может.

Значит, мое попадание верное. Здесь обитает дядя Костя, любовно обласканный дядей «таковским скотом». Быстренько сунув ногу в двери, благоразумно предотвратив ее закрытие, я елейно пропела:

– А можно поговорить с вашей супругой? Скажите, что за информацию я заплачу.

– Сколько? – обронил мужик, не оборачиваясь.

– Полтинник. – Я сунула руку в карман джинсовки и вытянула заблаговременно припасенные полсотни. – В каком он доме обитает?

Обмен произошел молниеносно. Деньги исчезли из моей руки, словно их там никогда и не было. А в ответ было сказано лишь два слова:

– Крайний дом...

Сетовать на лаконичность в данном случае было неблагоразумно. Мотор моей «Нивы» послушно заурчал, а колеса вновь принялись месить грязь Вязовки.

Поскольку дом алчного крестьянина был первым с этого края села, то дом Костыля должен был быть крайним с другого.

Он там и находился – добротный пятистенок с резными наличниками, окаймляющими темные провалы окон. Ни собаки, ни живности никакой по двору не шастало, что немного меня встревожило. Я долго отчаянно колотила в запертую дверь, пока за моей спиной не раздалось вежливое покашливание.

Я оглянулась. Метрах в трех от меня стояла точная копия увиденного мною ранее жителя Вязовки. Такой же лысый череп. Такой же полосатый свитер, изъеденный молью и временем. Такие же заскорузлые руки с когтями, посредством которых можно было смело карабкаться по обледенелому столбу на проводах зимы. Только вот взгляд у этого мужичка был совсем другой. Робкий, заискивающий какой-то, как у гонимой всеми дворняжки.

– Нету Костьки-то, – пролопотал мужичок с полупоклоном. – Ушел Костька-то. На рыбалку ушел.

– Черт! – против воли вырвалось у меня. – А когда вернется?

– А хто же его знает-то? – озадачился мужичок и почесал лысину. – Костька-то, он, гад, нелюдимый. Когда ушел, когда пришел, ничего и никому. Смотришь токмо, он свет загорелся в окнах. Значится, дома. А ежели света нету, значится, на рыбалке. У него оттого и собаки нету и куриц никогда не водил, потому как мотушки одни на уме. Ага, значится, свет когда горит...

Дядька, обутый в резиновые калоши, надетые на босу ногу, топтался на месте и не уходил. Подумав, я решила наградить его за словоохотливость и сунула две десятки в его грязные ладони.

– Вот, это вам. Спасибо...

– Тебе спасибо, девонька, – суетливо засеменил он рядом со мной. – Ишь, как хорошо-то. Щас первачком разживуся. Эх, красота!

Я слушала и не слушала его, усаживаясь в машину, а он все не уходил, отираясь рядом. Наконец, в очередной раз скребнув когтями по лысине, он, словно вспомнив что-то, поинтересовался:

– А ты чего до Костьки-то? Сродни ему, что ли?

– Да нет. Вещицу одну хотела ему вернуть. А его нет. Придется еще раз, наверное, приезжать.