Мужей много не бывает - Романова Галина Владимировна - Страница 38

Моя милая подруга осадила мою пылкую радость одним-единственным словом:

– Идиотка!!!

Ей было от чего прийти в негодование. Милый Ванечка был распростерт на полу кабины в чем мать родила (как только угнездиться-то смог на таком малюсеньком пространстве). На Ларочке тоже не было ничего лишнего...

– Ну ладно, извини, – запоздало пробормотала я. – Не надо так нервничать. Я что, по-твоему, голых мужиков ни разу не видела?

– Пошла вон! – непонятно с чего, но подруга рассвирепела окончательно и даже посмела, гадина такая, отпихнуть меня ногой и с силой хлопнуть дверцей.

Я недоуменно пожала плечами и опустилась на пятую точку прямо тут же, под колесами вертолета. Пока ребята приводят себя в порядок, у меня появилось время рассмотреть то, что я с таким вожделением прижимала к груди.

Бинокль... Это был полевой бинокль Костыля, то бишь дяди Кости, который год назад проявил ко мне самое ненавязчивое участие. Это была его игрушка, с помощью которой он отслеживал жизнь отдыхающих на противоположном берегу. А может быть, и еще кого-нибудь, но про то мне неведомо. Но одно я знала доподлинно – с этой своей оптической штуковиной дядя Костя не расставался никогда. И причина, заставившая его это сделать, должна была быть очень и очень существенной. Если, конечно... Додумывать до конца столь смелую и столь кощунственную мысль я не посмела. Домыслю, когда встречусь с ним. Если встречусь...

Над моей головой раздалось Ларискино властное: «Подойди сюда!» – и с моими усилиями анализа ситуации пришлось повременить.

Взлетели мы минут через десять. Лишь после того, как Лариска выдала мне полнейший расклад моего психического состояния, и после того, как вынудила меня извиниться перед ними, она дала своему Ванюшке разрешение на взлет.

Остаток пути прошел в полнейшем молчании. Попытаться попросить насупленных голубков повернуть вертолет в одну из близлежащих деревень, над которой мы пролетали и в которой предположительно проживал дядя Костя, было занятием заранее обреченным на провал. Поэтому я сочла за благо скромно помалкивать, таращить глаза в иллюминатор и тискать в руках свою находку, на которую Лариска даже не удосужилась взглянуть.

Интерес ею был проявлен тремя часами позже. Когда я уже отвалялась битый час в ванне, строя самые смелые гипотезы, привела себя в порядок, собираясь отъехать по делам моим неотложным. Когда уже отзвонила Кротову и пролопотала что-то о том, что я тоже... и у меня также... И вот тогда-то она и позвонила и с плохо скрытым раздражением поинтересовалась:

– Ну давай выкладывай, что ты там смогла надыбать, раз вломилась к нам в кабину без предварительного предупреждения?

– Ох-хо-хо, – может быть, мой смех в данный момент был и неуместен, но не могла же я простить ей ее нотации и то, что мне пришлось извиняться, что в тот момент далось мне с трудом. – Ларочка... Деточка... Что, товарищ комбриг так хорош?

– Дура ты, Витка, – не обиделась Лариска и тоже рассмеялась. – Нет, ну а что бы ты хотела?! Мужик впервые за десять лет решил оторваться по полной программе, а тут такой облом! Он едва сознания не лишился, когда ты меня сняла с него... Ладно. Чего нашла, выкладывай? И покороче, а то больше помогать не буду, так и знай.

Это было серьезным предупреждением, и мне пришлось без дальнейших отступлений поведать ей о своей находке, на которую я возлагала такие большие надежды.

Но Лариска решила немного остудить мой пыл, начав нудить похлеще своего вертолетчика:

– Да мало ли кто там побывал за минувший год? Да, может, эта игрушка пролежала там лет пять, не меньше? Рыбаков в округе пруд пруди. Могли обожраться водяры и себя там забыть, не то что бинокль какой-то. Это не аргумент для того, чтобы мотаться по окрестным селам и искать какого-то Горбыля.

– Костыля, – кротко поправила я.

– Пусть Костыля, но разыскивать его – все равно что искать иголку в стоге сена. К тому же этот бинокль...

– Это его игрушка, Лариска, что бы ты мне ни пыталась вдуть в уши, – прервала я ее менторскую нотацию. – Только на его бинокле был такой плетеный ремешок. И только на нем я видела эту красную ленточку, что вплетена у основания креплений. Такого совпадения быть не может, потому как этот ремешок – вещица самопальная. Что касается деревень, то их там всего три. Самая ближайшая расположена близ центральных дорог, остальные, возможно, по грунтовке, но находятся очень близко друг от друга. Так что, если я завтра выеду пораньше, то к вечеру...

– Зачем?! – заорала она нечеловеческим голосом. – Зачем тебе все это нужно, дура?! Чей скелет ты хочешь откопать и в чьем шкафу?! Жила же себе год и ни над какими проблемами голову не ломала, так что теперь-то бесишься?! Трахалась ты с его двойниками и продолжай трахаться дальше, если твой рогоносец смотрит на это сквозь пальцы!

– А ты никогда не задавалась вопросом, почему он это терпит? – вкрадчиво вклинилась я в поток ее брани.

– Задавалась, и что с того? – огрызнулась она.

– А я вот нет. Но теперь отчего-то прониклась интересом. – Я немного помялась и добавила для ее успокоения и для своего собственного, может быть, тоже. – К тому же, если я хочу работать над этой книгой, мне понадобится дополнительный материал.

Лариска прервала меня, отпустив на прощание еще одно нелестное определение моей сущности, и повесила трубку. Дело ее. Не желает влезать в это – не надо. Поеду одна. Должна же я узнать, в конце концов, что же там на самом деле происходило год назад. Мои собственные воспоминания были настолько обрывочны, что опираться на них мог только сумасшедший. Все, что я помню, это ощущение невыносимой боли во всем теле, резиновый жгут на предплечье и инъекции, которыми Кротов потчевал меня без устали. Было, правда, еще назойливое любопытство следственной бригады, пытливые взгляды отдыхающих, гроб с останками моего Незнамова, но все это осталось в моей памяти как нечто расплывчатое и неопределяемое. Я видела это словно сквозь какую-то тягучую туманную толщу. Словно я находилась тогда в плотном ватном коконе, сквозь который происходящее за его пределами практически не проникало.

Затем был день отлета. Когда полоумная старуха словно разбудила меня, обвинив в преднамеренном убийстве вероломного супруга. И лишь после этого пришла жуткая злоба. Ненависть, заставляющая меня гнать прочь мысли обо всем происшедшем. Ненависть, толкающая меня на такие поступки, от которых прежде я пришла бы в неописуемый ужас. Ненависть, усиливающаяся пониманием того, что в этой трагедии много необъяснимого и недосказанного, ненависть, которая, собственно, и подтолкнула меня к теперешнему моему состоянию болезненного, неуемного любопытства. Страшно сказать, но я лишь сейчас ощутила жгучую потребность узнать обо всем, увидеть их всех. И попытаться воссоздать события, предшествовавшие взрыву. Расставить все фигуры по своим местам, чтобы затем расставить все точки над i.