Рыцари плащаницы - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 68

– Ты сможешь поставить его на место?

– Если б он вышел наружу, вправить следовало…

– Почему сейчас нельзя?

– Позвонок сдвинулся внутрь, его трудно вернуть обратно.

– А ты попробуй!

Лекарь побледнел:

– Он может сдвинуть дальше, и ты умрешь, султан! Или у тебя отнимутся ноги… Не заставляй меня делать это!

– Боишься? – усмехнулся Саладин.

– Меня казнят…

– Воину, идущему на приступ, тоже грозит смерть. Но он идет…

– Погибшему за веру уготовано место в раю. А что будет со мной? Я не хочу, чтоб в моих детей и внуков плевали, указывая: их отец убил Несравненного, лучшего из правоверных после Магомета! Прошу тебя, повелитель!

Лекарь упал ниц. Саладин некоторое время сердито смотрел на него, затем толкнул ногой. От этого движения боль зажглась так, что султан зашипел.

– Что мне делать теперь? – спросил Саладин, когда приступ прошел.

– Лежать на спине и только на спине, – ответил лекарь, чуть приподняв голову от ковра. – Лучше не вставать и ни в коем случае не сидеть. Со временем позвонок, возможно, вернется на прежнее место, и боль отступит.

– Сколько ждать?

– Месяц. Или два. Бывает, полгода…

– Пошел прочь, пес облезлый! – выругался Саладин.

Лекарь ползком выбрался из шатра, не смея даже встать на четвереньки. Следом заглянул перепуганный Аль-Адил. Саладин молча указал брату место рядом.

– Лекарь выполз из шатра с лицом покойника, – тихо сказал младший брат. – Стрела задела тебя?

– Это спина! – сердито сказал Саладин. – Сын собаки, выдающий себя за лекаря, боится лечить ее, утверждая, что я могу умереть.

– Если так, то пусть он забудет свое ремесло!

– Ты сговорился с ним? – спросил султан, подозрительно глядя на младшего брата.

– Нет.

– Ты хочешь, чтоб я жил, мучаясь от боли? Лежа на ковре, как гнилое бревно?

– Да!

– Почему?

– Потому что мамлюки идут на смерть, даже если ты не выходишь из шатра! Им достаточно знать, что ты здесь, с ними. Если тебя (да не оставит нас Аллах милостями!) не станет, они тут же вернутся в Египет. Они устали от войны и хотят отдыха. Ни я, наместник Египта, никто другой не сможет их удержать. Но пока ты здесь, ни один мамлюк не смеет думать об отступлении.

"Я был несправедлив, считая Аль-Адила недалеким, – подумал Саладин, огромным усилием воли стараясь заставить себя забыть о боли. – Он многому научился. Кровь… Он тоже сын Аюба"…

– Войско на приступ поведешь ты! – тихо произнес султан.

Аль-Адил молча поклонился.

– Скажешь своим мамлюкам, что Саладин решил дать тебе возможность отличиться, они разнесут это по лагерю. Они ведь любят тебя, – несмотря на боль, Саладин усмехнулся уголками губ, – и не упустят возможность похвастаться. Все подумают: я не выхожу из шатра, потому что не хочу мешать брату. Но каждый шаг ты будешь сверять со мной.

– Повинуюсь, Несравненный!

– Ночью засыплете ров перед воротами. Объяви, что каждый мамлюк удостоится великих наслаждений в раю, если бросит в ров пять камней. Но действуй с опаской. Зародьяр хитер: сегодня он едва не снял осаду одним выстрелом. Счастье, что ты заметил стрелу!

– Она летела с донжона. Крепостной арбалет. Иншалла!

– Четыре сотни шагов… В моем войске никто не сможет попасть в одинокого всадника на таком расстоянии! А они вдобавок безошибочно определили, в кого метить. Помни это!

– Я велю мамлюкам держать щит в левой руке, а в правой нести камень.

– Этого недостаточно. Поставь для охраны две сотни лучников и укрой их щитами. Нет ничего страшнее ночных стрел, что летят никем невидимые и разят, как гнев Аллаха! Камни будут сыпаться в ров шумно, вы не услышите ни скрипа тетив на стенах, ни свиста стрел. Поэтому постарайтесь под покровом темноты принести хворост к замку и зажечь костры.

– Франки увидят наших воинов!

– Куда важнее, что будем видеть мы. Страшен неизвестный враг, поражающий тайно; противник, присутствующий явно, не пугает. Со стен будут пускать стрелы, наши лучники станут отвечать. Это обычно для осады. Мы потеряем несколько десятков мамлюков, зато другие не разбегутся в страхе.

– Мне никогда не стать таким, как ты, брат! – вырвалось у Аль-Адила.

Этот наивный возглас порадовал Саладина, несмотря на боль. Сейчас брат не льстил.

– Трудно ожидать, что Зародьяр ночью решится на вылазку, – продолжил султан. – Это не Тир с его тайными ходами; пока в Азни опустят мост и откроют ворота… Но все равно держи наготове три сотни всадников. Будь настороже, особенно к рассвету. К этому времени мамлюки устанут носить камни, у стрелков заноют руки от натягивания тетивы, а глаза перестанут ясно видеть врага. Всадников от долгого ожидания потянет в сон. Это самый лучший миг для вылазки!

– Я буду там! При мне ни один мамлюк не посмеет заснуть!

– Как только закончите со рвом, устанавливай щиты для прикрытия лучников. И готовь лестницы. К вечеру все закончишь. Ночь отведем для отдыха войска, а с рассветом пойдем на приступ.

– Стоит предложить Зародьяру сдаться!

– Если б он думал о сдаче, то не стал бы стрелять в меня.

– Возможно, увидев наши приготовления и множество воинов у стен, он устрашится?

– Его не устрашит сам шайтан! Я трижды осаждал замок Зародьяра. В последний раз франки съели не только лошадей, но всех крыс внутри стен. По утрам они лизали росу с клинков мечей и своих панцирей – другой воды в замке не было. Несколько малодушных франков перебежали к нам, поэтому мы знали это. Я предложил Зародьяру почетную сдачу: он покидает замок со всем вооружением и уносит все, что захочет. Он отказался. Тогда я сказал ему, что через несколько дней замок некому будет защищать – внутри останутся лишь мертвые.

– Что он ответил?

– Улыбнулся: не хочет лишать воинов Аллаха удовольствия таскать из замка трупы врага. Даже умирая, он насмехался над нами… – задумчиво сказал Саладин. – Мы разговаривали в шатре, с глазу на глаз. Я предложил ему воды. Холодной, полной талого снега, доставленного ночью с далеких гор. Губы у Зародьяра были сухи, как пустыня в Аравии, я читал в его глазах невыносимую жажду. Но он отказался пить…

– Почему?

– Я тоже задал этот вопрос. Зародьяр ответил, что он не может себе это позволить в то время, как его воины не могут даже сглотнуть – так сухо в их ртах. Я заметил, что сейчас никто из них не видит нас. Знаешь, что ответил франк?

– Нет.

– Воины его поймут, что он пил. В глазах комтура не будет тоски по влаге. Воины, конечно, промолчат, но своего предводителя уважать перестанут. "Я не смогу тогда вести их на верную смерть!" – сказал франк. И ушел…

– Что сделал ты, Несравненный!

– Снял осаду. В тот же день.

– Тебя восхитило благородство многобожника?

– Я понял, что замок простоит еще несколько дней. А мои мамлюки уже не хотели воевать. Половина их за время осады погибла или умерла от болезней. У нас было плохо с водой и кончалась еда. Если б я не отдал повеление отступить, войско ушло б само. Но я повелел, и мамлюки заревели от радости. Они подняли на руки меня вместе с конем и несли до самого шатра. Если ты не можешь воспрепятствовать чему-то, то постарайся это возглавить, брат!

Аль-Адил склонился и поцеловал руку Саладина.

– Я каждый день благодарю Аллаха за то, что он милосердно позволил мне быть твоим братом!

– Иди! – устало велел султан.

Аль-Адил торопливо выбежал вон. Саладин, почувствовал, что боль слегка поутихла, и смежил веки. Следовало отдохнуть, пока действовало питье робкого лекаря…

Камни сыпались в ров всю ночь. В сполохах пламени от зажженных костров мамлюки сплошной массой подтекали к стенам и, освободившись от ноши, закрывались щитами и спешили в темноту. Со стен не стреляли. Мамлюки, вначале больше думавшие о том, как не получить стрелу из темноты, чем о будущих райских наслаждениях, и потому выбиравшие камни поменьше, быстро поняли, что защитники замка этой ночью тревожить их не станут. Остаток ночи они таскали камни добросовестно, забросив щиты на спины или вовсе без них – и не прогадали. Зато сарацинские стрелки, охранявшие войско, измучились. До рези в глазах они смотрели вверх, пытаясь различить меж зубцов тень врага, то и дело всполошено пускали вверх стрелы, но ответа не дождались. Удивленный таким поведением франков, Аль-Адил с рассветом пришел в шатер Саладина.