Цветы для Чирика - Прашкевич Геннадий Мартович - Страница 32

Нет у них денег, автоматически определил Куделькин.

Патриоты.

Очень связно болтают.

Не то что баксов, у них, у родимых, даже копеек нет. Они так трезвы, что рассуждают почти связно.

Куделькин лениво присел на скамью рядом с бомжами и закурил.

Дым потянуло на бомжей и один из них очень фальшиво и очень возмущенно замахал руками. Вот, мол, до чего дошли! Вот, мол, какое хамство! Не дают человеку подышать свежим воздухом!

Увидев это, Куделькин ухмыльнулся и демонстративно выпустил весь дым в морщинистое рябое лицо особо возмущающегося бомжа.

Рябой бомж опешил.

Но второй, более старший и более, наверное, вдумчивый, похожий в профиль на пожилую опустившуюся человекообезьяну, натянувшую на себя продранный на локтях зеленый свитер и в сандалиях на босу ногу, мгновенно смекнул, что дело тут не простое. Тут, кажется, совсем не простое дело, мгновенно смекнул бомж. Так откровенно может вести себя только такой человек, который или пришел специально бить их, или наоборот, пришел специально к ним, чтобы дружески поделиться с ними чем-то важным, может даже дать на выпивку.

Последнее вряд ли.

Но мечтать никому не запрещено.

– Чегой ты?.. Чегой?.. – все еще растерянно, но уже с неопределенной угрозой в голосе удивился рябой бомж с подбитым глазом, отмахиваясь от дыма. – Курить-то чегой?.. На природе-то?..

Куделькин ухмыльнулся:

– А ты нырни в канализацию.

Рябой бомж окончательно потерял дар речи.

Впрочем, он оказался столь глуп, что даже осознать этого не смог.

Мычал невнятное что-то про себя, растерянно разводил руками и даже на тайные знаки своего приятеля, похожего на пожилую опустившуюся человекообезьяну, не обращал никакого внимания. Мычание рябого бомжа было полно неясных угроз, правда, каких-то действительно очень неопределенных, вроде бы как и к Куделькину не имеющих отношения.

– Чегой ты?.. – мычал рябой бомж и как бы угрожающе расправлял хилые плечи. – Со мной, бля, сам Христос не справился… А у Христоса руки… Я тебе говорю…

По мутным глазам рябого бомжа было видно, что он в любой момент готов перейти от самого крайнего хамства к самой крайней, к самой унизительной трусости, даже, может, к рабской угодливости. Все эти сложные смешанные чувства, как плотва в мутноватой луже, трусливо и густо метались в его подбитом, украшенном синяком глазу:

– Чегой это ты?. Меня, бля, сам Христос…

– Заткнись, – попросил Куделькин.

На бомжа он не смотрел.

Он смотрел на летний Красный проспект, яркий, красивый, широкий, как широкая река, на зеленые деревья в Первомайском сквере, и на зеленые деревья перед театром Оперы и балета, на мрачных бетонных мутантов, держащихся кто за ружье, а кто и за что-то вроде рыбьего скелета, хер их поймешь, как на душе противно. Он смотрел на шумную толпу, то стремительно вырывающуюся на площадь из метро, то лениво клубящуюся на обочине проспекта, на стремительную толпу, равнодушно огибающую с двух сторон площадь Ленина и втекающую то на Вокзальную магистраль, то уже на саму улицу Ленина, дышащую, шумную, мать их, как мне херово. Вон шлюха почти без юбки, отметил Куделькин. А если даже нормальная девчонка, то зачем всем показывать трусы?.. А вон козел в шляпе… Ну, может, не козел, может даже очень умный, очень даже нужный городу человек, от которого зависит, в тепле мы будем жить или в жопе, может, он ученый или художник, или еще кто-то такой важный и нужный, только на вид он все равно козел, жопа, и руками машет, ну почему так противно?.. Чего ты в самом деле, Куделькин?.. В чем люди виноваты?..

Он догадывался, в чем.

И знал, кто должен за это ответить.

Мне бы для начала найти Зимина, зло решил Куделькин.

Полковнику Зимину можно верить.

Полковник Зимин много чего сделал, чтобы все эти важные и нужные козлы и шлюхи, бомжи и проститутки ответили за разгул своей сволочной демократии. Он, Куделькин, обязательно должен найти Зимина, потому что без полковника что-то не ладится в служебной машине, не справится с норовистой машиной хитрый полковник Лыгин, мать его так, плюнуть бы мне на все!..

– Эй, мужик… – неожиданно услышал Куделькин голос бомжа, похожего на пожилую опустившуюся человекообезьяну. И лоб у бомжа был тоже такой – низенький, кепочкой. А над лбом, как плесень, курчавились сырые от пота редкие белесые волосы. – Информацию купишь?..

Вопрос прозвучал так неожиданно, а сами слова так не вязались с видом пожилого бомжа, что Куделькин неожиданно развеселился.

Надо ж так!

Вот он сидит, капитан ФСБ, и совсем не по делу злится на совершенно неизвестных ему людей, называет их козлами и шлюхами, а под самым боком у него, оказывается, притулился некий человечек…

Ну, не совсем человечек, но все-таки… Пусть потасканный, зато умненький… Знающий цену и себе и своим секретам… И совсем не важно, что похож этот странный и неожиданный человечек на какое-то вымирающее или только еще готовящееся вымереть существо… Оно, может, скоро вообще опустится на четвереньки, однако ведь произносит слова… При этом вполне понятные слова…

Информацию купить!

Ни хрена себе! – развеселился Куделькин. Вот, придурок, нахватался человеческих слов!.. Это все равно, подумал он, как если бы заговорила блоха. Попрыгала бы, накусала тебе бока, а потом заговорила… Бомж, похожий на пожилую опустившуюся человекообезьяну, в принципе не мог произносить вслух такие сложные длинные и умные слова.

Информацию купить.

Но ведь он их произнес!

Может, этот бомж когда-то был научным сотрудником, удивленно подумал Куделькин. Или каким-нибудь инженером в закрытом конструкторском бюро. Или учителем. Или еще черт знает кем.

Был же кем-то.

Подумав, Куделькин спросил:

– Шпион, что ли?

– Ты это! – рассердился бомж. – Какой я шпион?

И вдруг заспешил, понизил голос:

– А знать могу много!.. И тебя вычислил сразу… У меня глаз наметанный… Ты так шел, что сразу видно…

– Что видно?

– Ну, что?.. Все видно… Задумчивый человек… И не совсем простой… Люди ведь разные, а я тебя издали увидал… Ты еще к магазину не подошел, а я тебя уже увидал… Так сразу и подумал, что совсем задумчивый человек… Не зря идет… Ищет кого-то… Туда-сюда… Потом сюда-туда… Значит, ищет… – Слов бомжу все-таки здорово не хватало. – Я ж вижу, ищет… Думаю, не нас ли?.. Мне Илюха как раз рассказывал про евреев… Мало ли, думаю… А потом думаю, нет, не нас… Мы ведь с Илюхой чистые…

Бомж не шутил.

Он действительно считал себя и Илюху чистыми.

– Ну и какую информацию ты готов продать? – закуривая снова развеселился Куделькин. – Если ты не шпион, то какими секретами торгуешь? О том, как твоему приятелю рожу набили?

Пожилой бомж помрачнел, сник и даже поежился.

Наверное, он вдруг увидел себя глазами Куделькина – грязного, давно не мывшегося в бане, испитого, с обломанными грязными ногтями, с жидкими волосами на голове, от пота похожими на сырую плесень, нелепого и ничтожного даже в самых ничтожных человеческих выражениях.

Впрочем, бомжа это не надолго смутило.

Увидев себя глазами Куделькина таким, каким он на самом деле выглядел, бомж неожиданно что-то понял про себя, приободрился, успокоился и даже воспрял духом:

– А ты что хочешь купить? Я все знаю, что везде делается.

Сильная фраза, отметил про себя Куделькин.

«Я все знаю, что везде делается».

Найду Зимина, подарю ему фразу. Полковник Зимин любит такие фразы. Будет цитировать умного бомжа своим глупым бабам.

– Ладно, – сказал Куделькин. – Давай поторгуемся. Чем тебе действительно торговать, если не информацией? Не сандалиями же. Ответишь правильно на вопрос, получишь на полбанки.

Оба бомжа навострили уши.

– Полковника знаете?

– А-а-а, – разочарованно переглянулись бомжи. – Это ты, наверное, Генерала вспомнил… Ну, зря… Сидит Генерал…

– Как сидит? – не понял Куделькин.

– Ну, как сидит? – тоже не понял, удивился пожилой бомж. – Не на заднице… Просто сидит… У него так всю жизнь. Он или сидит или ворует… Сейчас, значит, сидит. У него руки так устроены… А голова вообще никак не устроена… В прошлом году, значит, воровал, а в этом году, значит, сидит… Ты приходи через год, – подумав, с сожалением, но честно решил бомж, похожий на пожилую опустившуюся человекообезьяну. – Он как раз выйдет.