Мой номер 345 - Колычев Владимир Григорьевич - Страница 25

– Хочешь сказать, что я Сашу сделал?

– Да нет, не хочу... Хотя всяко может быть... Сашу профи сделал. Пять трупов. Или четыре?

– Оп ля! Да ты прямо как следак! Ловушки ставишь, да? – нехорошо посмотрел на собеседника Ролан.

– Кто как мент?! – встрепенулся Сазан.

– Не мочил я твоего Сашу. И не надо меня на словах ловить, понял? А то я еще подумаю, что ты спецом меня крутишь...

– Я не понял, ты че, за наседку меня держишь?

– А ты вопросов меньше задавай. Тогда никто ничего думать не будет...

Ролан повернулся к Сазану спиной. Разговор закончен. Зато в голове целый ураган мыслей. Уж больно близко Сазан подобрался к истине. Как бы еще своего босса на Ролана не повесил. Он хоть и «шестерка» при Гордее и Кауром, но все же кое-какой собственный вес у него есть. Такой и навредить может... А вдруг Сазан стукач ментовской? Тогда совсем худо дело...

2

Скребущий по нервам скрип отпираемого замка возвестил, что дверь сейчас откроется. Открылась. С противным звуком стукнулась о блокиратор. Еще более противный голос надзирателя:

– Тихонов, на выход!

Все, закончилось его пребывание в штрафном блоке... Но почему надзиратель не требует собрать вещи?

Ролан сложил руки за спиной и вышел из камеры. Сам, без команды повернулся лицом к стене, пока надзиратель закрывал дверь. Он уже начинал привыкать к тюрьме... Как говорил его ротный в армии, человек такая сволочь, что ко всему привыкает.

Вертухай передал его на руки конвойному, и понеслось зэковское тело по гулким мрачным коридорам изолятора. От решетки к решетке. «Стоять! Лицом к стене!». «Стоять! Лицом к стене!»... Уж лучше бы марш-бросок бежать на десять километров – без остановок, с полной выкладкой, по пересеченной местности. Лишь бы только в армии оказаться. Отмотать пленку жизни назад и начать все сначала.

Ролана провели на четвертый этаж. Административная часть изолятора. Коридор не такой мрачный, и решеток нет. Лампочки под потолком ярко горят. Двери обиты кожзаменителем. Но, в общем-то, вся та же унылая казенщина.

«Хозяйственная часть», «Заместитель по режиму», «Спецчасть», «Оперативники»... Конвоир остановил Ролана перед дверью с табличкой «Заместитель по оперативной части».

– Разрешите, товарищ майор! – открывая дверь, отчеканил сержант.

– Привел? – басовито спросил хозяин кабинета.

– Так точно! Заключенный Тихонов доставлен!

– Давай сюда!

Конвоир завел Ролана в кабинет. Полный, с обрюзгшим лицом майор показал ему на стул.

– Присаживайся, Ролан. Так, кажется, тебя зовут?

– Заключенный Тихонов. Статья сто сорок шесть, часть вторая...

– Ты это брось! – поморщился майор. – Ты еще не осужден, чтобы статьи свои выставлять. Да и разговор у нас неофициальный, так сказать... Вот ты можешь называть меня Михаилом Ефремовичем... Как твоего ротного звали?

– При чем здесь ротный?

– Ты же в армии служил, так? В воздушно-десантных войсках. Элита, так сказать, наших вооруженных сил... Или что, ротный с вами никогда по душам не разговаривал?

«Бойся „кума“, мягко стелящего...» Эта фраза сама по себе накрутилась на мозговые извилины. Как будто откуда-то извне пришла. Ведь ни с кем и никогда у него про «кума» разговора не была. Единственно, что знал, как называется начальник оперативной части на тюремном жаргоне...

– Ну, разговаривал... Олегом ротного звали... Олегом Васильевичем. А что?

– А политзанятия с вами замполит проводил, да?

– Ну, замполит...

– Уж наверняка он ориентировал вас на светлое будущее... А ты, Ролан, в тюрьму попал. Как же так? Сержант-десантник, отличник боевой и политической подготовки, а попал в одну компанию к отпетым уголовникам...

– Это вы о чем?

– А о том, что контингент, к которому ты, увы, причислен, при всем желании не отнесешь к элитной части общества...

– Знаю. Но ничего поделать не могу. Оступился – получи, все правильно, все по закону. Я только самого себя во всем и виню...

– Раскаиваешься?

– Раскаиваюсь. А что?.. Гражданин майор, я уже написал чистосердечное признание. Что, еще написать?

– Это ты со следователем разговаривать будешь... А мы с судьей можем поговорить. Замолвить за тебя словечко... На зоне оно как. Отмерили тебе срок, и мотай его до звонка. А если хорошо себя ведешь, то получишь условно-досрочное. Например, шесть лет у тебя, а отсидишь четыре. А у нас по-другому. Хорошо ведешь себя под следствием, получи послабление от суда. Светит тебе восемь лет, а приговорят к четырем. А через два года условно-досрочное освобождение. Видишь, как высоко у нас ценится хорошее поведение!

– Какое же у меня хорошее поведение? Из карантина сразу в карцер...

– Ничего страшного. В штрафной блок ты по представлению дежурного помощника попал. И если его представление не утвердят, то твое заключение даже дисциплинарным взысканием нельзя считать... А с твоим случаем мы разобрались. Ты же ни в чем не виноват, правда? Тебя пытались избить, ты дал сдачи... Ничего хорошего в этом, конечно, нет. Но наказывать не тебя нужно, а зачинщиков... Их мы накажем, не сомневайся... Ты, наверное, есть хочешь? В штрафном же пониженные нормы питания...

– Спасибо, сыт.

К столу Ролана воры не приглашали. Но после обеда Гордей сунул ему на койку ломоть хлеба с крупным шматком сала. Ничего вкусней он в жизни не ел...

– Сокамерники накормили?

– Чем они накормить могут? – удивился Ролан. – Они же тоже на пониженной норме...

– Ну зачем же меня обманывать, Ролан? – досадливо поморщился «кум». – Я к тебе со всей душой, а ты мне лапшу на уши вешаешь. Знаю, на какой норме твои сокамерники. И ты это прекрасно знаешь... А еще мы с тобой знаем, что Гордей вор в законе. И что у тебя с ним завязались неплохие отношения...

– Какие отношения?

– Говорю же, неплохие... Камера у вас маленькая. И разговаривали вы громко. Надзиратель все слышал... Звонил я сегодня в Красноармейский РОВД. Узнал, что вы содержались в одной камере с Гордеевым Иваном Дмитриевичем, то есть с Гордеем. И об инциденте наслышан, который произошел у тебя с офицером дежурной службы... Ты же у нас самбист. Мастер спорта?.. Но это не дает тебе права избивать сотрудников милиции!

– Я всего лишь защищался...

– Верю. Верю!.. Верю, что ты честный и случайно оступившийся человек. Верю, что ты, Ролан, хочешь стать на путь исправления. И готов помочь тебе в этом... Мы оба должны помочь друг другу.

– Как?

– Ты должен сообщать мне, о чем говорят между собой Гордеев и Бакаев, которого ты знаешь под кличкой Каурый.

– А о чем они говорят?

– Вот ты это мне и должен сказать.

– Зачем? Надзиратель же все слышит...

– Слышит. Если говорят громко. А если говорят шепотом, то не слышит. Да и не может он все время стоять возле двери. У него других дел хватает...

– То есть вы хотите, чтобы я стал стукачом? – усмехнулся Ролан.

– Ну зачем же так грубо? – поморщился майор. – Ты будешь моим добровольным помощником... Пойми, Гордеев совсем не тот человек, который тебе нужен. Он вор, он закоренелый преступник. И ты станешь таким, если споешься с ним. Ты же совсем другой человек. Наш, советский... Ну, не советский уже, но наш. А Гордеев – это зло, это грязь... Тебе со мной дружить нужно, а не с ним. Будешь со мной дружить – получишь года три-четыре, а там условно-досрочное или амнистия...

– У меня статья тяжкая.

– Облегчим статью! – оживился «кум».

– Не надо ничего делать, – покачал головой Ролан. – Не буду я стучать на Гордея. Вы сами говорили, что я в элитных частях служил. А настоящий десантник стукачом быть не может...

– Ты только не кипятись, Тихонов. Спокойно обдумай мое предложение, тщательно взвесь «за» и «против». Я тебя не тороплю. У тебя двадцать минут есть на раздумья. А мы пока чаю попьем. Колбаски хочешь? С хлебом. Из магазина хлеб. С пылу с жару был, когда покупал...

– Спасибо, я не голоден.