Дело о воющей собаке - Гарднер Эрл Стенли - Страница 25

– Да, – согласно кивнул Мейсон, – но худшее еще впереди.

– О чем вы говорите?

– Если я не ошибаюсь, первым свидетелем, вызванным обвинением после перерыва, окажется продавец из магазина спортивных товаров в Санта-Барбара. Он привезет с собой выписку, в которой будут указаны дата продажи пистолета и фамилия покупателя. Он опознает Бесси Форбс как человека, купившего этот пистолет, и покажет ее подпись. После этого ни у кого из присутствующих не останется и капли симпатии к обвиняемой.

– Но разве нельзя остановить его? – воскликнул Эверли. – Вы же можете протестовать, сосредоточить внимание присяжных на себе, как-то сгладить ужасное впечатление, которое произведет выступление продавца.

Мейсон затянулся и выпустил кольцо дыма.

– Я не собираюсь его останавливать.

– Но вы можете добиться перерыва. А не то отвращение к убийце захлестнет присяжных.

– Именно этого я и добиваюсь.

– Но почему?!

Мейсон улыбнулся.

– Вы ни разу не принимали участия в избирательной кампании?

– Нет, разумеется, нет, – ответил Френк.

– Значит, вы не знаете, какое странное явление – настроение толпы?

– Что вы имеете в виду?

– В нем нет ни постоянства, ни логики. И настроение присяжных подчиняется тем же законам.

– Мне не совсем ясно, к чему вы клоните?

– Вы, несомненно, любите хорошие пьесы?

– Да, конечно.

– И вы видели пьесы, вызывающие душевные переживания? Когда к горлу подкатывает комок, а на глазах выступают слезы?

– Да, разумеется, но какое отношение…

– Когда вы в последний раз видели подобную пьесу?

– Ну, буквально несколько дней назад.

– И вы, конечно, запомнили самый драматический момент, когда вы не могли даже вздохнуть, а слезы мешали видеть, что происходит на сцене?

– Да, я никогда не забуду это мгновение. Женщина…

– Не в этом дело, – перебил его Мейсон. – Позвольте мне спросить, а что вы делали через три минуты после этого самого драматического момента?

Эверли недоуменно моргнул.

– По-прежнему смотрел на сцену.

– И что вы испытывали?

– Я… – неожиданно он улыбнулся.

– Ну, смелее. Так что вы делали?

– Я смеялся, – ответил Эверли.

– Совершенно верно.

– Но, – пробормотал Эверли после долгого раздумья, – я по-прежнему не понимаю, при чем здесь присяжные?

– Присяжные – это аудитория, – пояснил Мейсон. – Маленькая, но аудитория. Учтите, Эверли, успеха добиваются лишь драматурги, разбирающиеся в натуре человека. Они осознали непостоянство аудитории. Они знают, что та не способна долгое время испытывать одни и те же чувства. И если после волнующей сцены зрителям не удастся посмеяться, пьеса наверняка провалится.

– В трудную минуту, – продолжал Мейсон, – зрители симпатизируют героине. Они искренне переживают за нее. Они готовы на все, лишь бы спасти ее. Попади злодей им в руки, его бы разорвали на части. Но сострадания хватает не больше, чем на три минуты. В конце концов, не они, а героиня попала в беду, и, попереживав за нее, зрители требуют эмоциональной разрядки. Хороший драматург это прекрасно понимает. И предоставляет зрителям возможность посмеяться. Если бы вы изучали психологию, то заметили бы, с какой жадностью они хватаются за эту возможность.

Эверли просиял.

– Кажется, я начинаю понимать.

– Дело Бесси Форбс решится очень быстро. Обвинение стремится придать особое значение тяжести совершенного преступления, подчеркнуть, что судебное разбирательство не является схваткой сторон, а служит только тому, чтобы покарать убийцу. Обычно представитель защиты стремится сгладить тяжелое впечатление, произведенное на присяжных обвинением. Он противится показу фотографий. Он тычет пальцем в свидетелей обвинения и уличает их в малейших неточностях.

– Мне кажется, это самая разумная линия защиты.

– Нет, – возразил Мейсон. – Подобная линия приводит к прямо противоположному результату. Особенно наглядно это видно, когда обвинение представляет Клод Драмм. Он – опасный противник, но, к счастью, страдает полным отсутствием воображения. Он не чувствует душевного состояния присяжных. Он привык к долгим битвам, когда адвокат стремится всячески смягчить ужас совершенного преступления. Вам, конечно, случалось видеть, как в борьбе один из соперников внезапно перестает сопротивляться?

– Разумеется, – кивнул Эверли.

– А все потому, что он прилагал слишком много усилий. И ожидал встречного сопротивления. Когда же оно исчезло, собственная сила бросила его на землю.

– И в суде вы создали аналогичную ситуацию?

– Совершенно верно, – улыбнулся Мейсон. – Сегодня утром присяжные пришли в зал заседаний, чтобы увидеть интересный спектакль. А Драмм сразу огорошил их ужасом убийства. Я не мешал ему, и обвинение громоздило один кошмар на другой. Теперь присяжные сыты этим по горло. Подсознательно их мозг ищет отдушины. Им необходима разрядка, они жаждут смены декораций. Запомните, Френк, во время судебного процесса нельзя постоянно бить в одну точку. Драмм совершил эту ошибку, и после перерыва я ею воспользуюсь. За два часа он выплеснул на присяжных столько кошмаров, что их хватило бы на три-четыре дня. Теперь они с радостью уцепятся за возможность отвлечься. А Драмм рвется вперед, не замечая, что не встречает сопротивления. И сломает на этом шею.

– То есть вы готовы нанести обещанный удар?

– Да, сегодня присяжные оправдают Бесси Форбс, – Мейсон вдавил окурок в пепельницу и встал. – Пойдемте, молодой человек. Нам пора возвращаться.

Глава 21

Как и предсказывал Мейсон, сразу после перерыва Клод Драмм представил суду продавца магазина спортивных товаров в Санта-Барбара. Тот опознал орудие убийства и подтвердил, что продал этот пистолет обвиняемой 29 сентября прошлого года. Он показал книгу регистрации проданного оружия и подпись Бесси Форбс.

Клод Драмм победно улыбнулся и взглянул на Мейсона.

– Можете задавать вопросы.

– У меня их нет, – коротко ответил адвокат.

Драмм нахмурился и, как только продавец вышел из зала, попросил позвать Телму Бентон.

Направляемая точными вопросами прокурора, она обрисовала картину трагедии, закончившейся убийством. Жизнь Форбса в Санта-Барбара, неистовая любовь, бегство, покупка дома на Милпас Драйв, счастливые дни с любимой женщиной, загадочный сосед, непрерывная слежка, неожиданный отъезд Паолы Картрайт и, наконец, выстрел в упор.

– Задавайте вопросы, – триумфально заключил Драмм.

Мейсон неторопливо поднялся из-за стола.

– Ваша честь, – начал он, – насколько я понимаю, показания этой свидетельницы исключительно важны. Как известно, в половине четвертого обычно устраивается небольшой перерыв, на пять-десять минут. Сейчас десять минут четвертого. Я хотел бы вести допрос свидетельницы до конца заседания и надеюсь, что, кроме этого перерыва, у меня не возникнет никаких препятствий.

Судья Маркхэм взглянул на Клода Драмма.

– Вы не возражаете?

– Ничуть, – ответил Драмм. – Свидетельница в его распоряжении.

– Я хочу, чтобы меня правильно поняли, – продолжал Мейсон. – Я готов отложить допрос свидетельницы до завтра, но могу закончить его и сегодня.

– Задавайте вопросы, адвокат, – бросил судья, стукнув молотком по столу. – После перерыва суд предоставит вам возможность беспрепятственно допрашивать свидетельницу.

Мейсон повернулся к Телме Бентон.

– Когда вы уезжали из Санта-Барбара, миссис Картрайт знала о том, что вы были секретаршей мистера Форбса?

– Мне это неизвестно.

– Вам неизвестно, как он представил вас миссис Картрайт?

– Разумеется, нет.

– Может быть, вы были для него больше, чем секретарша?

Клод Драмм вскочил на ноги, яростно протестуя. Судья Маркхэм немедленно поддержал протест.

– Но я хочу показать мотив, ваша честь.

– Суд принял решение, адвокат, – отрезал судья. – В дальнейшем прошу избегать подобных вопросов.

– Хорошо. Миссис Бентон, из Санта-Барбара вы уехали на автомобиле?