Я – контрабандист - Неклюдов Андрей - Страница 25

Было уже около полуночи.

«СМОЛ-СМОЛ ДРИНК»

За все четыре дня беготни и нервотрёпки не находилось минутки взглянуть на город, и теперь я брел не спеша, с удовольствием вдыхая посвежевший воздух, внемля веселому гомону улиц, с таким чувством, будто я только сейчас прибыл и первый раз сошел на берег. Тело слегка ныло, ноги двигались вяло, но и в этом была своя прелесть.

Людей на улицах было не меньше, чем днем. Раскатистой волной накатила на меня и подалась дальше, обдав меня запахом духов, говорливая, всплескивающая смехом компания девушек и парней. Пронесли за клешню громадного красного краба. На скамейках весьма респектабельные мужчины пили из бутылочек пиво, прямо из горлышка.

На последние семьсот вон я купил два пакетика конфет и брикет бледно-зеленого фруктового мороженого и уже предвкушал душистый влажный холодок во рту, как вдруг услышал за спиной:

– О! О'лэг! Гуд ивнинь!

Это был мистер Ли из магазина «Оз». Широко расставив ноги, он придерживал под собой нетерпеливо урчащий и дрожащий мотороллер. Молодое приятное лицо, тонкие очки, чуть сдвинутые к кончику носа… В эту минуту кореец Ли показался мне милым давним другом.

– Смол-смол дринк? – показал он мне пальцами как бы уровень налитого в стакан спиртного.

Корейцы, с которыми я сталкивался, в большинстве своем, как и я, не очень хорошо владели английским, и эту фразу, дословно означающую «маленький-маленький напиток», следовало понимать как «чуть-чуть выпить».

Я уселся на заднее сиденье, и мы поехали по освещенной огнями, пестрящей людьми и витринами улочке – в горку, под черным корейским небом, сквозь волны острых запахов каких-то кушаний и рассеянных ароматов цветущих в кадках деревцев.

Остановились под стеной без окон. Узкие ступеньки вели вниз. Дальше – дверца, и снова вниз, навстречу исходящей из глубин музыке. В конце концов мы очутились в небольшом затемненном зале. В центре кольцом стояли столы, вернее, единый стол, как на заседаниях ООН. Внутри кольца у целой грозди телевизоров, направленных экранами в разные стороны, расхаживала симпатичная молоденькая девушка в мини-юбке. Снаружи сидели посетители, в основном мужчины. И над всем этим звучало пение. Чистый сильный голос выводил тончайшие переливчатые мелодии. Я не сразу обратил внимание, что поет один из сидящих за столом. Это было странно.

Нам принесли бутылки с пивом «Кроун» (корона) и широкое блюдо, в отдельных ячейках которого лежали соленые орешки, тонко наструганные нити сушеного кальмара, какие-то ягоды, пучки зелени и… Не может быть! Я вгляделся внимательнее. Так и есть – жареные кузнечики!..

Пока я идентифицировал кузнечиков, девушка в мини-юбке наполнила пенистым холодным пивом наши стаканы. Мне показалось, что вкуснее пива, чем это (и вообще ничего более вкусного), я не пробовал отродясь. Оно исчезало прямо во рту, не доходя до желудка, шипучими холодящими пузырьками обдавая язык и небо. Я весь отдался этому блаженству и даже не заметил, как у моего приятеля в руке оказался микрофон. Все вокруг захлопали. Мистер Ли неспешно отхлебнул из своего бокала, красотка что-то подкрутила в аппаратуре (на экранах девушка на берегу моря совершала плавные движения руками над головой и перед лицом), и вдруг на весь зал полились такие дивные звуки, что я забыл про вкуснейшее пиво и ошеломленно уставился на своего спутника. Затем микрофон передавали другим, и они тоже пели не менее прекрасно. Очевидно, тут подобрались одни певцы, решил я про себя. В эту самую минуту несколько человек что-то задорно крикнули мистеру Ли, а девушка подошла и протянула микрофон мне. Мистер Ли ободряюще улыбнулся:

– Рашен сон. (То есть – «русскую песню».)

Остальные захлопали. Я судорожно копался в своей небогатой музыкальной памяти, где были беспорядочно намешаны обрывки, разрозненные кусочки песен, что мы пели когда-то в студенческие годы под гитару Игоря.

– Зэ сон оф рашэн джеолоджистс! – провозгласил я наконец («песня русских геологов») и затянул старенькую песню Александра Городницкого «Все перекаты да перекаты…». И тут – о, чудо! – я услышал вроде бы свой голос, но в тысячу раз прекраснее, мощнее, мелодичнее. Приободрившись, я запел увереннее, наслаждаясь этой непривычной ролью, ощущая себя, как во сне, человеком, которому все подвластно. Правду сказать, я уже догадывался, что весь секрет в аппаратуре.

Позднее я узнал, как называется это устройство – караоке. Оно вскоре стало появляться и в нашей стране. А сейчас его может купить любой желающий. Но тогда ни о чем подобном я не слышал.

Несмотря на звуковую наполненность зала, мы с мистером Ли умудрялись переговариваться. Поскольку английский мы знали на одинаково невысоком уровне, мы без труда понимали друг друга. Мой собеседник, в частности, поведал мне, что в Корее тоже существует мафия, и магазинщиков, так же как и у нас, облагают данью (при этом он приставил ладонь ребром к горлу и закатил глаза); что он желал бы побывать в России, но боится, что там его еще круче возьмут в оборот (он чиркнул ладонью по горлу и вывалил язык). Я рассказал кое-что о себе. Словом, было хорошо, я напрочь забыл о «Биохимике», о Шурике, об оставшихся у Пети деньгах и о недавних мучениях, изредка напоминающих о себе легкими судорогами в мышцах ног.

Когда же мы, дружески похлопывая друг друга, что-то умиротворенно мурлыча, выбрались наружу из этого музыкального погребка, мой приятель не обнаружил своего «мотоскутера». Он рассеянно, поправляя пальцем очки, побродил туда-сюда, заглянул за угол, наконец махнул рукой и стал ловить такси.

– Смол-смол мани, – успокоил он меня.

У пропускного пункта причала «Сам-буду» мы распрощались.

– Олег… некст тайм… магазин «Оз». Кроссовки «Рибок», «Чемпион». «Катюша» – ноу! «Оз» – ес! Смол-смол прайс… маленький сенб. Онли фор ю!

Шура спал беспробудным сном и никак не отреагировал на мое шумное появление. Было около четырех часов ночи. Я открыл иллюминатор и с удовольствием втянул носом влажный морской воздух. Неожиданно за спиной у меня жалобно, протяжно застонал Шурик. Не иначе ему снились в эту минуту мешки с «Чемпионами» и десять тысяч пар детских тапочек.

КОНТРАБАНДИСТ

Бледным туманным утром, еще до восхода солнца, наш «Морской биохимик» покинул гавань.

Я пробудился от мелкого дрожания и рокота, доносящегося со всех сторон. Выйдя наружу, я едва пробрался меж рядов коробок на корму. Гористый берег медленно уходил вдаль, погружаясь в глубину тумана. И скоро не существовало уже ни этих гор, ни Пусана, ни Пети, ни мистера Ли… Одни волны и туман, и наше суденышко, неказистое, заваленное коробками, безлюдное. Как меня занесло сюда?! Кто бы мог подумать!.. Я, геолог, чье место сейчас в «поле», у «обнажения», на золоторудных месторождениях, – я плыву по океану с контрабандной партией корейских товаров!..

Начавшаяся качка заставила меня вернуться в каюту.

Качка была килевая – с носа на корму.

– Я килевую хуже переношу, чем бортовую, – жаловался Шурик, однако не пропускал ни одного завтрака, обеда и ужина.

– Почти никого не видно, все лежат, – сообщал он по возвращении из кают-компании, явно гордясь своей стойкостью.

Я, как и большинство, предпочитал лежать. В голове у меня прокручивались без всякого порядка разные моменты последних полутора месяцев моей жизни: шторм и смываемые за борт Толины чипсы, бар «Голливуд» с мадамами («Почему ха-ха?), наша с Шурой погрузка и после нее, после всех передряг – наслаждение пивом в музыкальном погребке в компании с мистером Ли. Почему-то теперь мне уже не казалось странным, как утром при отходе, мое здесь присутствие.

Поразмыслив, я вынужден был признать, что есть, наверное, даже нечто притягательное в том, чтобы вот так, на пределе нервного и физического напряжения, зарабатывать деньги, проявляя изворотливость, хитрость, расчетливость, надеясь на удачу, что-то теряя и что-то выигрывая, – вместо того, чтобы чинно ходить ежедневно на службу и получать в срок (а то и с запозданием) отмеренную тебе государственными чиновниками зарплату. В случае удачи такой промысел сулит большие деньги, которые, как известно, дают ощущение независимости. А все это вместе, помноженное на романтику риска и собственную дерзость, рождает образ некой красивой жизни, похожей на жизнь киногероев.