Дело о тонущем утенке - Гарднер Эрл Стенли - Страница 37

– Мистер Мейсон, уж не обвиняете ли вы в этом меня?

– Я вообще не имею привычки кого-либо обвинять, не имея на то веских оснований. Я всего лишь ставлю вас в известность, вернее, констатирую факт.

– Я не имею никакого отношения к этой истории. Никакой стенограммы я и в глаза не видела!

– Так вы не знаете истинной истории, скрывающейся за так называемым похищением?

– А есть некая истинная история?

– Есть.

Лоис, казалось, была озадачена. Она в некотором замешательстве пробормотала:

– Единственное, что мне известно, – это рассказ матери Марвина перед кончиной…

– Он был ложью. Я бы сказал, благородной ложью, целью которой было обеспечить счастье ее единственному сыну. Миссис Эйдамс знала, как Марвин любит вас. Знала она также и то, что ваш отец из тех людей, которые постараются узнать решительно все про семью своего будущего родственника… Понимала, что как только он примется наводить справки, то непременно набредет на одну неприятную историю…

– Какую?

После того как Мейсон сообщил все известное ему по делу об отце Марвина, Лоис ощущала себя так, словно ее отхлестали по лицу. Мейсон тем не менее продолжал:

– Ваш отец не собирался вам ничего рассказывать до тех пор, пока у него не рассеются сомнения в виновности Хораса Эйдамса, чтобы потом… предъявить вам ультиматум.

– Как это?

– Он намеревался запретить вам иметь что-либо общее с Марвином Эйдамсом… видеть его, писать ему, разговаривать с ним, даже по телефону.

– Меня совершенно не волнует, что сделал отец Марвина. Я люблю Марвина, понимаете ли вы меня, мистер Мейсон? Я люблю его, и только его!

– Я-то понимаю, но сомневаюсь, чтобы это устраивало вашего отца.

– Но это же… это же… мистер Мейсон, вы уверены? Вы абсолютно уверены, что миссис Эйдамс сказала Марвину неправду о его похищении?

– В этом нет никакого сомнения.

– И его отец был уличен в убийстве и… повешен?

– Да…

– Вы говорите, что он был виновен?

– Нет.

– Как нет? Мне показалось, что вы мне сказали, что он виновен!

– Нет, мисс Визерспун. Я сказал, что в протоколах судебного процесса я не мог отыскать доказательства его невиновности.

– Ну… а разве это не одно и то же?

– Нет.

– Почему?

– Прежде всего потому, что мое исследование было ограничено одними протоколами. Во-вторых, я обнаружил кое-какие факты, вроде бы указывающие на его невиновность, но они не могут служить доказательством. Однако я не теряю надежды все… да, все это выяснить. И доказать, что его осудили напрасно. Но это следует и необходимо сделать не на основании старых судебных отчетов, а с учетом тех фактов, которые начинают выявляться в последнее время.

Девушка с мольбой смотрела на адвоката.

– Ох, мистер Мейсон, если бы вам удалось это сделать!

– Но если полиция начнет копаться в прошлом Марвина, она сразу же узнает про это старое дело об убийстве, сообщит всем газетчикам. Поднимется обычная в таких случаях шумиха, что значительно осложнит мою задачу. Но даже если я успешно справлюсь с ней, мои усилия могут оказаться напрасными. Стоит людям вбить себе в голову, что отец Марвина был преступником, убийцей, и никакие опровержения данного факта, которые появятся в тех же газетах через несколько дней или недель, уже не помогут. Все равно за его спиной будет постоянно слышаться шепоток, что, мол, его оправдание всего лишь трюк ловкого адвоката, которого за огромные деньги нанял тесть-миллионер. И Марвин до конца дней своих будет жить под гнетом этих обвинений и подозрений.

– Мне все равно! – запальчиво закричала Лоис. – Я все равно выйду только за него.

– Не сомневаюсь, что вам это действительно все равно. Вы с этим легко смиритесь. Ну а как это воспримет сам Марвин? Как будут смотреть на это ваши дети?

Последовавшее за этим молчание показало, как ее поразила мысль о будущем. И Мейсон решил идти до конца.

– Марвин весьма самолюбив и очень уязвим. Он полон энтузиазма. Стремится собственными силами добиться успеха в жизни. У него не было безоблачного детства, да и в годы учебы он постоянно испытывал нужду. Но невзгоды не сломили его, не приучили к покорности, он человек с характером. В нем есть что-то такое, что дает ему право верховодить. В высшей школе он всегда был вожаком в своей группе. Редактором газеты. Сейчас, в колледже, он пользуется всеобщим уважением и авторитетом… у него много друзей, и он понимает, что все это – только его заслуга. Лишите его всего этого… Не дай бог испытать такое – оскорбительный шепоток за спиной или, скажем, когда вдруг обрывается при его появлении оживленная беседа…

– Довольно! – вскричала Лоис.

– Надо иметь мужество смотреть фактам в лицо, мисс Визерспун.

– Но нельзя же допустить, чтобы мой отец был осужден из-за утенка…

– Утенок этот ни в малейшей степени не может повлиять на судьбу вашего отца, коль скоро речь идет об убийстве Рональда Бурра. Конечно, заявление, сделанное им по поводу утенка, вызвало, да и не могло не вызвать у полиции подозрение. Единственный способ снять это подозрение – выяснить, кто мог дать Рональду Бурру удочку!

– Мистер Мейсон, можете ли вы попытаться сделать это?

– Ваш отец не желает прибегнуть к моей помощи.

– Почему?

– Потому что я имел неосторожность указать ему на сходство его нынешнего положения с ситуацией, в которой оказался восемнадцать лет назад Хорас Эйдамс. Мистеру Визерспуну это не понравилось. Его позиция такова: семья Визерспун не может породниться с человеком из семьи, в которой кого-то… хотя бы только обвинили в убийстве, не говоря уже о самом убийстве.

– Бедный папа. Я прекрасно понимаю, что он сейчас испытывает. Семья для него – это все. Он всегда так гордился родословной Визерспунов. Возможно, ему пойдет на пользу подобная встряска… да, пожалуй, и всем нам.

– Боюсь, что я вас не совсем понимаю.

– Мы привыкли считать свое благополучие само собой разумеющимся, хотя обязаны этим исключительно нашим предкам. Мы без конца повторяли, что другие народы должны нас бояться, потому что мы не проиграли ни одной войны, мы победители! Но это далеко не так!

– Я считаю, нам всем давно пора уразуметь, что нужно стоять на своих ногах, а вашему отцу в первую очередь.

Лоис горестно произнесла:

– Я люблю своего отца, но я люблю и Марвина.

– Не сомневаюсь.

– Я не намерена приносить в жертву одного ради другого.

Что можно было ответить на это? И Мейсон промолчал.

– Мистер Мейсон, поймите, я не имею права усугублять положение отца и должна сообщить о подброшенном утенке.

– Я все понимаю!

– Вы ничем не хотите мне помочь?

– Сомневаюсь, что кто-то сейчас сможет вам помочь! Этот вопрос вы должны решить сами, Лоис.

– Но вам-то это не безразлично?

– Очень может быть.

– Не можете ли вы найти какой-то выход из этого положения?

– Если вы сообщите властям о том, что подбросили утенка в машину Марвина, лично вы попадете из огня да в полымя. Вашему отцу вы не поможете, по крайней мере сейчас… А вот Марвина погубите навсегда.

– Если бы не этот утенок, они бы никогда не заподозрили папу!

– Пусть даже так, хотя я с вами не согласен, но теперь благодаря этой версии возникло такое количество косвенных доказательств, что полиция не отступит. И может случиться так, что вашего отца обвинят в убийстве Рональда Бурра, а Марвина – в убийстве Лесли Милтера. Скажите, это вас устроит?

– Мне не по душе идти на сделку с собственной совестью из-за тех результатов, которые последуют за моими действиями. Мне кажется, лучше всего действовать так, как велит тебе совесть.

– Ну а как же, по-вашему, следует сейчас действовать?

– Рассказать властям правду про утенка.

– Не думая о последствиях?

– Но…

– Только чтобы успокоить совесть?

Она рассердилась:

– Вы не можете меня понять!

– Нет, это вы упрямитесь и не желаете вникнуть в мои слова. Во всяком случае, обещайте подождать хотя бы несколько дней!