Дело о тонущем утенке - Гарднер Эрл Стенли - Страница 36

– Скажите, какая связь между вами и смертью Бурра? – спросил Мейсон.

– Проклятая удочка. Полусидя на кровати, он стал ее свинчивать. Две части удочки он держал в правой руке, а третью – в левой. Вы же понимаете, в каком положении я очутился. Ведь это же я принес ее ему. Я находился в доме. Собаки были спущены, поэтому никто из посторонних войти не мог… Слуги божатся, что и близко не подходили к его комнате. Бедняга Бурр был обречен, ведь он был прикован к постели, а вазочка с отравой стояла в каких-нибудь двух – двух с половиной метрах от его кровати… Он не мог до нее дотянуться, а если бы даже и дотянулся, то все равно не смог бы ничего сделать.

– Но ведь он мог позвонить по телефону?

– Да. Но, по-видимому, газ подействовал слишком быстро. Или же несчастный Бурр ничего не соображал. Кто-то вошел к нему в комнату, скорее всего, это был его друг, дал ему удочку, может быть, сказал что-то вроде: «Вот, Рональд, я случайно нашел твою удочку. Она вовсе не была в кабинете… Визерспуна, как ты воображал. Ты ее оставил совсем в другом месте». Бурр хватает удочку и начинает ее собирать, а его приятель говорит ему: «Ну, пока, если тебе что-нибудь понадобится, дай мне знать». Бросает несколько кристалликов цианида в кислоту и выходит. Через несколько секунд Бурр уже мертв. Это мог сделать только близкий ему человек… Вот так оно, видимо, и случилось… – задумчиво резюмировал Визерспун.

– С точки зрения полиции, – сказал Мейсон, – это элементарное дело. Практически только у вас одного имелись все возможности для… А что они думают о мотиве?

Визерспун страшно смутился.

– Выкладывайте все, я вижу, что ничего хорошего вы мне не скажете. Так как же обстоят дела с мотивом?

Лицо и шея Визерспуна побагровели, когда он выдавил из себя:

– Миссис Бурр своеобразная особа. Она держится просто, как дитя, ни тени жеманства или лицемерия. Весьма импульсивна и беспечна… Нужно хорошо ее знать, чтобы понять и не осудить…

– Перестаньте ходить вокруг да около, – рассердился Мейсон. – Мы сейчас говорим о мотиве, а не о причудах характера миссис Бурр.

– Полиция предположила, что я влюбился в миссис Бурр и решил убрать с дороги ее мужа.

– Что заставило их так думать?

– Я же сказал, что миссис Бурр весьма экспансивна, безыскусна и отзывчива. Она пару раз поцеловала меня в присутствии мужа.

– А иногда и в его отсутствие, – уточнил Мейсон.

– Вот это самое скверное! – признался Визерспун. – Получилось так, что никто не присутствовал, когда она это делала открыто перед мужем. Но двое слуг видели, как она меня целовала, когда ее мужа не было рядом. Ничего в этом плохого не было. Мне трудно это вам объяснить, Мейсон. Просто некоторые женщины по природе ужасно привязчивы, кроме того, они любят, чтобы их баловали и целовали. С моей стороны эти поцелуи вовсе не были проявлением страстного чувства, все обстояло совершенно иначе, чем это звучит в изложении слуг. Мексиканцы… им неведомы ни нежность, ни уважение к женщине, во всех этих чувствах они усматривают только страсть. Я же лишь отечески обнял ее, а она при этом потянулась ко мне так, как это делают дети, желая, чтобы их поцеловали, ну я ее и поцеловал.

– Может ли полиция связать появление яда в комнате Бурра с вами?

– Это еще одно несчастное совпадение. На ранчо сколько угодно кислоты, а цианидом я травлю грызунов и койотов. Полевые мыши – это же бич божий. Они способны уничтожить все посевы. А бурундуки селятся неподалеку от конюшен и пожирают сено… Избавиться от них можно только с помощью яда, главным образом цианида, реже – стрихнина и других ядов. У меня имеется запас отравленного ячменя, который я подсыпаю грызунам. Кроме того, у меня есть запас цианида. Так что дело обстоит хуже некуда. Так называемые косвенные улики, и ничего более, но полиция за них ухватилась. В итоге я оказался в ужасном положении.

– Правда?

Визерспун сердито посмотрел на него:

– Что означает ваше замечание?

– Просто я вспомнил дело, вокруг которого тогда поднялась страшная шумиха, – восемнадцатилетней давности, – сухо проговорил Мейсон. – Представляете, как чувствовал себя Хорас Эйдамс, когда полиция упрятала его в тюрьму, предъявила обвинение в предумышленном убийстве, и он понял, что косвенные улики – страшная штука, и не потому, что они ненадежны сами по себе, а потому, что часто их неправильно интерпретируют. Вы тогда отнеслись весьма скептически к моим словам.

– Боже мой, неужели вы не понимаете, что данный случай из ряда вон выходящий. Такое случается не чаще чем раз в сто лет.

– Я говорил о восемнадцати.

Визерспун разъярился:

– Ерунда!

– Вы хотите, чтобы я вас представлял? – спросил Мейсон.

– Нет, черт побери! Очень сожалею, что когда-то посылал за вами. Я найду себе адвоката, который не будет мне читать нравоучения. Я найду себе хорошего адвоката… Самого лучшего, которого можно раздобыть за большие деньги. Он в одну минуту развеет данное… недоразумение.

– Желаю удачи! – Мейсон поклонился и вышел из помещения.

Глава 17

Лоис Визерспун смотрела на Мейсона злыми глазами.

– Вы не имели права этого делать.

– Чего этого?

– Вы прекрасно знаете, о чем я говорю! Если бы я не посадила в машину другого утенка, папа не попал бы в такое ужасное положение…

– Откуда мне было знать, что ваш отец пообещает при свидетелях принести Бурру его удочку, а потом станет уверять, что он этого не делал?

– Уж не осмеливаетесь ли вы говорить, что папа лжет?

Мейсон пожал плечами:

– Практически все косвенные доказательства говорят не в его пользу… Вот так!

– Мне безразлично, какие там существуют косвенные доказательства. Я верю слову отца. У него много недостатков, но он никогда не был лгуном.

– Было бы совсем неплохо, если бы вы сумели убедить в этом полицию.

– Выслушайте меня внимательно, Перри Мейсон! Я не собираюсь тратить время на словесные перепалки с вами. Мне требуются не слова, а дело – результат. Вы ведь не хуже меня знаете, что отец не убивал Рональда Бурра.

– Главное, чтобы в этом не усомнились также двенадцать присяжных заседателей.

– Хорошо, я намерена немедленно начать их убеждать. Сейчас я поеду в полицию, чтобы рассказать, как по вашему совету подбросила утенка в машину Марвина.

– Ну и какой от этого будет толк?

– Это объяснит, каким образом утенок оказался в машине у Марвина, а… а… утенок, которого обнаружили в квартире у Милтера, был на самом деле увезен Марвином с нашего птичьего двора. Ну… если даже предположить…

– А это, разумеется, сразу же укажет на Марвина…

– У Марвина имеется полное алиби.

– Приятно слышать. Алиби на какое время?

– На время совершения убийства.

– Превосходно. Каково же это алиби, если не секрет?

– Ну-у… я не уверена, что у него есть алиби на это время, но он находился в камере предварительного заключения в Лос-Анджелесе, когда был убит Бурр. Поэтому, – добавила она торжествующе, – свидетельство насчет утенка ему ни капельки не повредит.

– Возможно, в данной конкретной ситуации с убийством Бурра и не повредит. Но все равно окажет пагубное влияние на всю его дальнейшую судьбу.

– Каким образом?

– Неужели вы не понимаете? Как только полиция приступит к расследованию, она неизбежно начнет копаться в его прошлом. Они непременно заинтересуются его происхождением, из какой среды он вышел и так далее. Газеты примутся описывать его прошлое и…

– Какое прошлое? Что в раннем детстве он был похищен?

Прищурив глаза, Мейсон выдержал паузу.

– Разве вы не знаете правды, которая скрывается за его мнимым похищением?

– Я… я ничего другого не слыхала…

Мейсон, раздумывая, смотрел в глаза девушки.

– Ваш отец вручил мне старые стенограммы, вырезки из газет и другие материалы. Я привез все эти материалы с собой в ваш дом, потому что намеревался с ними поработать. Во время обеда, когда мы находились в столовой, кто-то проник ко мне в комнату и копался в этих документах.