Если влюбишься – молчи! - Лубенец Светлана - Страница 17

Тогда над Жабиком потешались все кому не лень. Даже парнишка с прооперированной, но все равно довольно-таки уродливой заячьей губой. Он, кстати, иногда усердствовал больше других, может быть, мстя ни в чем не повинному ластоногому гномику за свои прошлые унижения и радуясь тому, что в отряде нашелся еще более презираемый человек, чем он. Жабику с его нестандартной внешностью и в теплое лето было бы несладко. Но все-таки ребята, занятые купанием, спортивными соревнованиями и прочими развлечениями, вязались бы к нему реже. А в то лето все изнывали от скуки, были злыми от холода и сырости. Жабику запускали в постель настоящих лягушек. «Это же твои родные братья! Гляди, у них точь-в-точь такие же ласты, – веселились ребята, когда видели слезы за стеклами очков несчастного мальчишки. – Ты плачешь, что не все смогли прискакать к тебе в гости? Завтра компания будет веселее! Прискачут все, кто сегодня не успел!» По ночам Жабика мазали зубной пастой, привязывали за ноги к прутьям кровати, а в столовой выпивали его порцию компота и съедали его фрукты.

– Слушай! – крикнул повзрослевшему Жабику Леня. – Но ведь я-то тебя не трогал! Точно помню! Чего тебе от меня-то надо?

– Не трогал, – усмехнулся Жабик. – Ну и что? Ты не мешал это делать другим. Ты не лучше их! Ты хохотал вместе с ними!

– Допустим… хотя я не очень помню… Это сейчас легко говорить «мешал – не мешал»… А тогда нам всего-то по девять-десять лет было. Я мог и не сообразить, что надо помешать. И… При чем тут девчонки? Оксанка? В нашем отряде не было девчонок! Только ребята!

– Были! – из тени от вагончика вдруг выступила Оксана. За ней жалась Юлька. – Ты просто забыл. У девочек была отдельная палата, но отрядом мы были одним.

Леня, увидев Оксану, досадливо поморщился, а парень в черной шапке с прорезями для глаз нервно дернулся:

– Ты все-таки ее привел?

– Нет! Я сама пришла! Он не знал! – Оксана во все глаза смотрела на парня в маске, потом вдруг охнула и пробормотала: – Не может быть…

– Сматываемся! – крикнул парень, но вовремя вынырнувшие из темноты, из засады, Кепа с Веретенниковым сработали быстро, скрутив за спинами руки его «секьюрити».

Леня молниеносным выпадом схватил за кисти Жабика. Подскочившая Оксана сдернула с него шапку с прорезями.

– Не-е-ет! – взрезал темноту отчаянный Юлькин крик.

Глава XV

Как же теперь верить людям?

В свете жалкой качающейся лампы по-прежнему чуть посверкивали мелкие капли дождя. Мокрые лица присутствующих с прилипшими к вискам, лбу или щекам волосами выражали полную растерянность. С закушенной губой, с сухим зеленоватым лицом перед ними стоял Книжный Червь – Саша Семенов.

– Сашка? Ты? Жабик? Как же это? – Оксана роняла вопросы, на которые совершенно не нужны были ответы.

От прежнего Жабика, кроме тонких, нервных, прозрачных пальцев, в Сашке не осталось ничего. Ластоногий жалкий мальчишка превратился в высокого, стройного молодого человека с зеленоватыми глазами и пушистой пепельной шевелюрой.

– Отпустите их, – Семенов кивнул на своих охранников, с которых еще не успели снять черные маскировочные шапки. – Они ничего толком не знают. Пусть уйдут. Я им просто платил, чтобы стояли рядом.

Не поверив, Оксана по очереди сдернула с парней шапки. Их лица действительно были никому не знакомы.

– Кто ж они такие? – спросил Леня.

– Эти ребята из школы, в которой я заканчивал восьмой класс. Повторяю: отпустите их. Они ни при чем. Просто стояли рядом.

– Просто стояли рядом? – Оксана с презрением оглядела Сашку. – Ты хочешь сказать, что лично, вот этими самыми своими музыкальными пальцами отдубасил наших парней?

Семенов не успел ничего ответить, так как к нему наконец подошла бледная до синевы Юлька и жалобно спросила:

– Сашенька, что происходит? Что еще за Жабик? Я ничего не понимаю… Тебя ведь тоже избили… Ну, скажи что-нибудь, чтобы я начала понимать! Тебя били, а потом заставили писать эти гнусные письма и…

– Никто меня не бил и ничего не заставлял делать, – не глядя на нее, перебил свою подругу Сашка.

– Но как же? Я действительно ничего не понимаю… – Юлька обвела всех присутствующих беспомощным взглядом, словно прося помощи.

– Что тут понимать… – тихо отозвался Сашка. – На даче я щеку с губой повредил… доской… Мы с отцом дыры в заборе заделывали. Никто меня не бил…

– Правда, Сашка, – вмешался Леня, – хватит из нас дураков делать! Скажешь, не твои адъютанты наставили синяков Гийке с Феклистом?

– Не мои.

– А кто?

– Не знаю. Я просто воспользовался тем, что витало в воздухе.

– То есть?

– То есть… я Юльке, чтобы отвязалась, сказал про черные куртки, маски… а всем понравилось… Раздули до абсурда… Я и решил воспользоваться уже практически готовым имиджем.

– Та-ак! – разъяренная Оксана уперла руки в бока. – Здрасте, пожалуйста! Чистенький, беленький, пушистенький! А кто с Анжелки золотой кулон снял?

– Нужна мне ваша Анжелка!

– Вот гады! – Оксана подлетела к двум совершенно растерянным незнакомым парням. – Неужели вы будете отрицать, что Анжела вам отдала свою Деву – знак зодиака на цепочке? Ей родители подарили на прошлый день рождения!

– Не знаю никакую Анжелку, – буркнул один из парней. – Сашка ж говорит, мы просто рядом стояли.

– Нет, вы посмотрите на этих мерзавцев! – горячилась Оксана. – Меня вы тоже не знаете? Не помните? И моих золотых украшений тоже не видели?

– Почему? Тебя помним, – отозвался второй из парней. – В беседке во дворе двадцать седьмого дома дело было. А больше ни с какими девчонками не связывались. Слово даю!

– Да кто поверит вашему слову? – продолжала возмущаться Оксана.

– Послушайте! – взмолился Семенов. – В третий раз прошу, отпустите Пашку с Ромкой. Они ни при чем! Я и так все скажу, потому что… в общем… хочу сказать… Действительно надоело в себе носить, да и вам неплохо бы, наконец, дать оценку кое-чему…

– Ладно. Илья, Кепа, отпустите их, – Леня кивнул на уже здорово напуганных Пашку с Ромкой. – Пусть катятся. И подальше. И быстрее, пока мы не передумали!

Когда парни, не оглядываясь, быстро скрылись за вагончиками, Пивоваров опять обратился к Семенову:

– Я все-таки ничего не понимаю. Допустим, я такой гад – смеялся над тобой, хотя и не помню этого. А Оксана при чем?

– Не надо, Леня, – Оксана умоляюще посмотрела сначала на Пивоварова, а потом на Сашку. – Я знаю, при чем… Не надо говорить…

– Отчего же не говорить? – криво улыбнулся Семенов. – Скажу! Не все, конечно, не бойся… – Он оценивающе оглядел Оксану, будто видел ее впервые, и девушка поняла, что оценка была явно не в ее пользу. – Ленечка твой тебя, скорее всего, не бросит. Во всяком случае, будем надеяться… Так вот: ты думаешь, мне нужны твои бриллианты? Нисколько! Мои родители хорошо зарабатывают, и я, думаю, буду не хуже. Плевать мне на твои бриллианты! Я брошу их тебе в лицо! Они у меня дома лежат – тебя дожидаются. Я хотел, чтобы ты помучилась, как я, пожила бы месячишко-другой в страхе. – Он горько рассмеялся. – И сдается мне, что это удалось, не так ли, Оксана Величко, первая красавица 9-го «А»?

– Сашка! – содрогнулась Оксана. – Неужели ты столько лет хранил в себе обиду? Ты что, специально перешел в девятый класс в нашу школу, чтобы отомстить?

– Слишком много чести столько лет вас помнить! Мне казалось, что я вытравил из себя эти жуткие воспоминания, тем более что Жабиком меня нынче называть затруднительно… – голос Семенова зазвенел. – Со школой получилось случайно… В вашей школе, единственной в районе, информатику преподают на высоком уровне. Мне нужно… хочу стать программистом… или историком… не решил еще… Я и сам вас с трудом узнал. За четыре года все здорово изменились. Может быть, я бы и не вспомнил, если бы не Гийка. Грузин, да еще таких красавцев, не так много в русских школах. Кроме того, Семенов – все равно, что Иванов: таких в каждой школе навалом, а Сохадзе – пойди поищи! Я как увидел его, покой потерял. Перед глазами без конца всплывала картина, как он в лагере сидит передо мной на моей же кровати и нагло, демонстративно ест коржики, которые испекла моя мама и в посылке прислала. Не мигая, достает коржик – и в рот, почти целиком. Когда наелся, другим стал раздавать. Коржики кончились, все за конфеты принялись. Есть уже не могли, кидаться начали. Потом мамино письмо достали и взялись вслух читать. Мама, между прочем, писала: «Сыночек, угости товарищей», – а «товарищи» сами… и не спросили… и мне ничего не оставили… а я… – Сашку передернуло, – твердил про себя только одно: «Мамочка, прости, мамочка, прости…»