Справа оставался городок - Щербакова Галина Николаевна - Страница 12

– Чего скачешь? Ворота есть, – сказала старуха, а Илья крутился возле лестницы, соображая, как все сделать лучше.

Мокеевна стояла рядом, подбирала в ящичке равные гвоздочки, иногда их пальцы вместе копались в этом нехитром плотницком хозяйстве, и Илья видел ее широкие крепкие кисти. Отец говорил: «А вот руки у тебя не наши. Мужицкие. Удивительная штука – наследственность. Где-то, значит, был в роду ген широкой кисти». И он крутил тонкими пальцами широкую ладонь Ильи, а тот, поигрывая крепкими коротковатыми пальцами, смеялся: «Хороши держалочки. Больше поместится». И Наташка родилась с широкими красноватыми ладошками. «Не барышня-крестьянка», – сказала Алена.

Потом Илья осторожно снимал с ветки яблоки, складывал их в корзину, одно к одному, и думал о том, как когда-нибудь приедет сюда с Наташкой.

– Ну, спасибо, – сказала Мокеевна. – Хватит. Возьмешь яблок? Выбирай тогда из корзины которые помягче. Все ведь все равно не отослать.

Илья грыз яблоко, присев на маленькой скамеечке возле старухи.

– Хорошо как у вас! – сказал он.

– Ты не вспомнил, где жил до войны? – спросила Мокеевна. – Я все думала, не было у нас такой фамилии.

– Мама говорила, вроде Константиновка.

«Как же дальше вести разговор?» – растерялся Илья.

– А! – удовлетворенно ответила Мокеевна. – Здесь я всех знаю… Они, родители, у тебя кто?

– Учителя, – сказал Илья.

– Кто ж у нас из Константиновки? – продолжала о своем Мокеевна. – Что-то не соображу… А! Верка. Она там медицинское училище кончала. Может, она о твоих слышала…

– Да ладно! – забеспокоился Илья.

– А мне показалось, что ты что-то узнать про родителей хочешь?

– Да… то есть почему? – удивился Илья. – Почему вы так решили?

– Мало ли что… Может, документ какой нужен. Я знаю, как начнут люди справки для пенсии собирать… а с метриками не разберутся. В старое время все начинали работать раньше, годы себе прибавляли, а теперь концы с концами не сходятся…

– Да нет, – сказал Илья. – Я не за этим… Я просто… посмотреть…

Старуха вынесла с веранды ящичек с круглыми дырками.

– Давайте я, – предложил Илья.

– Нет, нет, – запротестовала старуха. – Тут надо умеючи.

– Расскажите мне о ваших дочерях, – попросил Илья. – Все-таки я им яблок нарвал…

– А чего о них рассказывать? – удивилась старуха. – Они у меня бобылки. Старшая – директорша в школе. А вторая на фабрике работает. В институт не поступила, заикается.

– Отчего? – спросил Илья, вдруг ощущая великую жалость к незнакомой заикающейся женщине.

– С войны. Она мальчоночку, который у меня погиб, очень любила. Все с ним возилась. Анна, старшая, больше с Ленкой, младшей, а Валя все с ним… Думала, я ее не выхожу, она так вся нервная и осталась… От этого и заикается…

«Вот как бывает, – думал Илья, – можно прожить жизнь, и так и не знать, кому ты принес больше всего несчастья». А старуха вынесла из дома фотографию.

– Как Анне уезжать, мы все снялись. В сорок девятом.

Мокеевна была на фотографии без платка, но Илья подумал, что уже тогда ей это было непривычно. Она смущалась своей непокрытой головы и смотрела на фотографа даже чуть сердито: зачем велел снять платок? Он ведь так и лежал у нее на коленях, крепко схваченный пальцами, яркий, в горошек платочек… У отца было важное лицо. Никакой фотограф его смутить не мог, он смотрел сквозь него, преисполненный торжественности момента. И девчонки. Анна посередине, гладко причесанная, строгая… В ее честь снимались, и она так же, как и отец, сознавала это. А две другие, видать, фыркали, так и застыли со спрятанным за сцепленными зубами смехом.

«А эта самая красивая», – думал Илья, глядя на ту, что была ни старшей, ни младшей.

– Она у нас самая красивая, Валентина, а вот как не повезло, – сказала Мокеевна.

Скрипнула калитка, и во двор вошла женщина в коротком ярком платье. Она шла, загадочно улыбаясь, покачивая длинными, похожими на елочные украшения, клипсами.

– Верка, – удовлетворенно сказала Мокеевна. – Кто ж еще? Ей же все надо.

– Здравствуйте, – старательно выговаривая слово так, чтоб слышалось непроизносимое «в», сказала она. – Слышу, говорят, командировочный объявился, яблоки ходит людям рвет, дай, думаю, схожу посмотрю.

Она кокетливо выставила коленку и губы сделала трубочкой: я, мол, конечно, шучу насчет яблок, а насчет того, чтоб посмотреть, так все верно…

– Кто это тебе уже наболтал? – осуждающе сказала Мокеевна.

– Большой секрет! – отмахнулась от старухи гостья и, ласково глядя на Илью, добавила: – Что ж это вы не в гостинице? Мне Нюся, администраторша, рассказывала. Пришел, говорит, поселился, а потом раз – и ушел. С Томкой. Это, говорит, интересное дело…

– Мне сказали, что соревнования будут стрелковые и освободить место надо, – спасался Илья.

– Тю! – возмутилась Вера. – Кто ж это вам сказал? Пустая гостиница стоит.

– Не знаю, – твердо ответил Илья, – не знаю. Мне Иван Петрович сказал, начальник милиции…

– Этот еще деятель! – махнула рукой Вера. – Сбрехал. Ничего нету. А чего вы у него были?

– Да тебе какое дело! – возмутилась Мокеевна. – Что к человеку пристала!

– Ой, бабушка! Не кричите! – успокаивала ее Верка. – Каждому человеку интересно все про другого. А как же? Вы ж вечерами сидите, все слушаете, все смотрите…

– Ну и что? – гордо ответила старуха. – Я ж ни к кому не пристаю с вопросами.

– А я еще не на пенсии, – не сдавалась Верка, – у меня времени, чтоб следить, мало… Я лучше спрошу, что мне интересно.

Илья засмеялся, и Верка, обрадовавшись его смеху как знаку понимания, тоже засмеялась и села на перевернутое вверх дном ведро, положила на него спрятанный за дверью веранды войлок.

– Все ты знаешь, где лежит, – проворчала Мокеевна. – В чужом – как в своем…

– Да бросьте, бабушка! Я ж вам сама и присоветовала, чтоб вы на цементе или железе не сидели, а подкладывали что…

– Без тебя я не знала, – сказала старуха.

– А что ж вы, думаете, все знаете? – Верка повернулась к Илье. – Я тут сестрой медицинской работаю, в хирургии. Так невозможно стало работать, есть больные такие грамотные – и что прописать, и как лечить…