Счастье по собственному желанию - Романова Галина Владимировна - Страница 39

Господи, сделай так, чтобы все это было вымыслом, молилась она. Пусть весь этот страшный финал всего лишь кем-то придуман для драматизма. Не может же сарафанное радио узнать обо всем быстрее милиции! А один представитель ее только что посещал и ни о чем таком даже не обмолвился.

Значит, все-таки большая часть услышанного ею – это сущее вранье? Такое уже случалось, и не раз. Произойдет что-нибудь из ряда вон выходящее в их городе, и тут же взметнется по улицам шокирующей новостью, разносимой словоохотливыми бабьими языками. И так ее переиначат, и сяк, и мусолят ее до тех пор, пока новость эта не выйдет репортажем в городских новостях. Где уже без вранья, со знанием дела. А до тех пор блуждает сплетня от остановки к остановке, от скамеечки к скамейке…

Джип в интерпретации городской сплетни был переименован в микроавтобус. Дорогу переходила она, оказывается, не в одиночестве, а с крохотной дочкой на руках. И дочка ее была не от кого-нибудь, а от самого крутого в городе бандита, что приехал недавно из Москвы.

Уж не Ким ли имелся в виду?! Ну-ну, самый крутой, значит…

А в Москве у бандита, по слухам, осталась еще одна жена. И она будто бы очень ревнива. И решила эта самая ревнивая жена здешнюю истребить. Причем истребить не как-нибудь, а вместе с дочкой. И вот когда Люба вместе с мифической дочкой на руках переходила дорогу, на нее и помчался это самый микроавтобус с московскими номерами. За рулем предположительно находился убийца-наемник, но могла там быть и брошенная бандитом жена. Почему нет?! Да запросто, господи ты боже мой!

Убили бы ее! Непременно убили, как бы не молодой парень, что ее – Любу – любил давно и безнадежно. Из-за нее, оказывается, и в тюрьму сел по малолетке.

Ну и бредятина… Не на пользу местным кумушкам бразильские сериалы, ох не на пользу…

Так вот, ходил этот парень за молодой женой крутого бандита, приехавшего из Москвы, по пятам. Все просил ее простить и вернуться. Не вернулась… Ходил он, стало быть, ходил, да и спас ее от смерти. Углядел, как на нее этот автобус мчится, и выдернул вместе с девчонкой прямо из-под колес.

Дальше начинался вообще полный маразм.

Кто-то рассказывал о том, что в момент паники украли маленькую девочку – дочку крутого бандита. Кто-то утверждал, будто бы мать уехала с места происшествия с ребенком на руках. И что все отделались легким испугом и парой синяков. Что, за исключением вымышленного персонажа – ребенка, было недалеко от истины. И все бы ничего, но вот финал истории вверг ее в ступор.

– Говорят, что нашли этот автобус, – пробубнил кто-то из толпы заждавшихся автобус пассажиров. – На городской свалке и нашли. А в нем того самого парня, что ее спас. С перерезанным горлом, говорят.

– И ничего не с перерезанным горлом! Брехня! Сожгли их вместе!

– Кого?! Чего сочинять-то?! Женщину бандит еще днем увез вместе с ребенком.

– Да не женщину. Машину сожгли вместе с этим парнем. Ночью, говорят, и сожгли…

Головачева Семена Артуровича сожгли?! Да за что же, господи?! За то, что ходил за ней по пятам, или за то, что попытался спасти ее?!

Дела-аа…

Сожгли в машине ночью. А ночью Ким говорил с кем-то по телефону и спрашивал, спрятали ли машину! И еще про то, что попытку надо будет повторить. И еще про нее. А потом ушел и не вернулся больше.

Нет, она точно сойдет с ума еще до того, как кому-то удастся ее прикончить. Со свихнувшимися мозгами, наверное, и умирать не так страшно.

Автобус подкатил наконец к остановке и, устало фыркнув, распахнул пыльные двери. Народ начал набиваться в салон, переругиваясь, толкаясь и совсем позабыв о сенсационном вчерашнем происшествии. Зато Люба помнила все отлично и, отбросив злоязычные домыслы, составила предполагаемую картину случившегося.

Машина, мчавшаяся на нее, в самом деле хотела ее убить. Вернее, не сама машина, конечно же, а человек, ею управлявший. Головачев – предположительно опять-таки, мог быть и еще кто-то – спасает ее, вытолкнув из-под колес.

Зачем он это сделал? Да ежу же понятно! Она нужна ему живой и невредимой, до тех пор, пока… Ладно, об этом потом. Не стоит сбиваться с мысли.

Он ее спасает и исчезает с места происшествия. Но он засветился. Его видели на дороге. Могли видеть и раньше, когда он неотступно ходил за ней. Видели и расценили его интерес к ней по-своему. Парень им мешал.

Вычислить в их городе кого-то не такой уж великий труд. Особенно тем людям, что запросто могут, не боясь никого, белым днем тащить с чердака кабель для прослушивания телефона.

Головачева убивают и, судя по разговорам, сжигают вместе с машиной. И тем самым убивают сразу двух зайцев. Семен Артурович уничтожен, как возможный свидетель. И на него попутно накладываются чудовищные подозрения в совершении преступления. Кандидатура преотличная: уголовник со стажем, к тому же засветился у нее во дворе и в подъезде, о чем свидетельствуют показания соседей.

Их Сячинов уже зафиксировал.

Как все удачно! Как все сложилось! Пазл к пазлу, фрагментик к фрагментику, и картинка получилась вполне сносная.

Почему же все-таки Генка не рассказал ей о том, что машину нашли на свалке? Он не мог не знать об этом. Утро любого дня начинается в их в конторе с ночных происшествий и рапортов. Он не мог не знать. Но не сказал!..

– Музыкальная школа… – прогнусавил в микрофон водитель автобуса, распахнув двери. – Не задерживаемся в проходе… выходим, выходим, граждане.

Люба вышла и огляделась.

С тех пор, как она была здесь в последний раз, минуло полтора года. Тогда был канун Нового года, кажется. И, несмотря на то, что Иванов все еще сидел в тюрьме и она за день до этого вернулась со свидания с ним, у нее было совсем неплохое настроение. Может, потому и настроение было, что вернулась…

Она вышла на этой остановке из автобуса тогда и пошла вдоль этого забора, огораживающего какой-то долгострой. Забор по-прежнему был, но из-за верхнего края его теперь торчали шершавые бетонные стены. Решили, видимо, достроить то, что начали.

Так, тогда она пробиралась по сугробам вдоль забора. Потом свернула влево и пошла в проулок между двумя двухэтажными домами.

Дома были на месте, и Люба свернула туда.

Потом… Потом, потом… Ага, вон она, та калитка на одной петле. Надо же, никто не удосужился починить и прибить вторую до сих пор. Калитка все так же болталась, поскрипывая на ветру. Остановившись возле нее, Люба вгляделась в подслеповатые окна кособокого домишки. Не похоже, чтобы там кто-то жил. Занавесок на окнах не было. Входная дверь слегка приоткрыта. И белье не болтается на веревках в палисаднике, если можно было так назвать вытоптанный пятачок земли перед входом в дом. А полтора года назад белье было. И шторки топорщились накрахмаленными боками, и горшки цветочные разных мастей и расцветки стояли на подоконниках.

Сейчас ничего этого не было. Будто бы и не жил тут никто.

Она открыла калитку и приблизилась к дому. Стучать смысла не было, дверь была обита толстым войлоком, все равно не услышали бы. Тогда зимой она звонила. Сейчас не было и звонка. Торчало два оголенных провода, и только.

– Эй! – Люба потопталась на пороге и толкнула дверь, открывая ее пошире. – Эй, здесь есть кто-нибудь?!

Никто не ответил. Она вошла в сенцы, нашла на ощупь дверь в комнату и потянула ее на себя. В комнате никого не было. Никого и ничего. Вся мебель была вывезена. На полу валялись обрывки старых газет и журналов. В углу высилась гора мусора. Да еще висело в простенке меж окон старое засиженное мухами зеркало.

Все ясно. Семья Малышева Алексея Петровича здесь больше не жила. Хотя семьей называть разбитную бабенку с шальными глазами и сигаретой в зубах было большой смелостью. Но велено ей было полтора года назад навестить семью Лехи Малышева. Она и поперлась.

Пришла, позвонила и топталась потом еще на пороге минут пять. Пока женщина, махнувшая ей в окно рукой, одевалась в халат.

– Гость у меня, девонька, – пояснила она, впуская Любу в дом. – Извини, неодета была.