Счастье по собственному желанию - Романова Галина Владимировна - Страница 37

– Ого! Здорово! – воскликнул Сячинов, вваливаясь в кухню. – Колбаска, сырок, рыбка… А то меня сегодня даже овсянки лишили. Представляешь! Как начала лаять с утра. Мне, говорит, в отпуск с детьми требуется…

– А ты что? – вежливо спросила Люба, хотя проблемы супруги Сячинова в настоящий момент интересовали ее мало, свои бы успеть разгрести, пока жива.

– А что я?! – Генка выхватил из ее рук чашку с кофе, что она ему наводила. – Я-то что? У меня начальство. У меня висяков выше крыши. И теперь еще Тимоха… Это уже и без начальства, знаешь… Это дело чести!

– Никаких зацепок? – Люба пригубила свой остывший кофе и, сморщившись, выплеснула его в раковину. – Гадость какая… Так о чем ты хотел поговорить со мной, Гена? Что-то выяснилось? Давай, не тяни. И так погано…

Он глядел на нее, вытаращившись, не больше минуты. Потом кивнул в знак того, что ее переживания давно стали достоянием общественности, а уж ему-то и подавно все про нее известно.

– Показал я твой телефончик с начинкой знающим людям и знаешь, что мне сказали? – он хитро поиграл глазами и, тут же удовлетворившись ее неуверенным подергиванием плеч, продолжил: – Короче, слушать тебя могли в радиусе сорока километров. На чердаке был спрятан портативный радиопередатчик. Причем такой хитрости, новизны и дороговизны, что не создавал практически никаких помех. Теперь что касается этих ребят, которые вели работы у вас в подъезде. Никто и ничего о них не слышал. Это в том смысле, что ни в одной организации города не зарегистрирован и не оформлялся заказ на подобные работы. Да и смешно было бы, окажись по-другому. Нагло, скажу я тебе! Нагло и хладнокровно…

– А что это значит? – Люба слушала его, открыв рот.

– А я знаю?! – Генка опорожнил тарелку с колбасой и таскал теперь сыр кусок за куском. – Ты уж извини, но мне пришлось сообщить соответствующим службам. И теперь…

– И теперь?! – переспросила Люба, потому что Генка внезапно замолчал, будто споткнувшись. – И теперь со мной захотят поговорить серьезные ребята в штатском, я не ошиблась?! Ну, Сячинов! Ну, ты удружил! Ну, на фига мне оно надо?!

– Да подожди ты, не тарахти. Спешить никто не собирается. Все пока на неофициальном уровне. В конце концов, не ты же, а тебя прослушивали, какой тут криминал. Ну, и раньше времени не хотят привлекать внимание. Понаблюдают…

– Ага! – Люба разозлилась. – На живца, стало быть, намереваются брать преступника?! Молодцы! Меня один раз чуть машина не переехала, спасибо людям – спасли. Кстати! Что там с этим парнем? Явилась к тебе Жанкина соседка сегодня или нет? И что за машина вообще?..

– Машина значилась в угоне. А парень… Щас…

Сячинов только набил рот очередной порцией сыра и пережевывал, дико вращая глазами и усиленно жестикулируя, погоди, мол, дай закончить. Люба ждала с усиливающимся нетерпением.

– Ген, давай живее, – Люба подергала его за короткий рукав рубашки. – Хватит нажираться.

– Интересно? – проворчал Гена, делая шумный глоток из чашки.

– А ты как думаешь?! Парень для чего-то копался в моем замке. Предположительно потом что-то искал в моих вещах. А потом вдруг спасает меня. Тебе бы небыло интересно?

– Как сказать? Можно я закурю, Люб? – Генка умоляюще посмотрел на нее и потянулся к карману, где у него топорщилась вечно мятая пачка сигарет.

– Ким не разрешает курить в доме, – категорично отрезала Люба. – Давай выкладывай. Была у тебя бабуля?

– Да. Была… Дисциплинированная, блин, оказалась…

Оказывается, женщина пришла к нему задолго до начала рабочего дня и терпеливо дожидалась его перед дежурной частью, с вожделением глядя на всяк входящего. Сячинову обрадовалась, как родному, и тут же засеменила в его кабинет. Там слово в слово повторила свои показания. Дождалась, пока он все это запротоколирует, и поставила старческую закорючку на месте подписи.

А потом… Потом началось самое интересное.

Парня женщина узнала по картотеке мгновенно. Узнала с поразительной уверенностью, не заколебавшись ни на минуту. И татуировка в особых приметах у опознанного значилась, как ни странно.

Парнем оказался некий Головачев Семен Артурович, не так давно освободившийся из мест лишения свободы и нигде до сего времени не работающий.

Уголовник как уголовник. Самый обычный вор, не убийца, не насильник, не наркоделец. Воровал все больше по магазинам и в толпе. Первый раз сел по малолетке, а потом пошло-поехало. Как в том фильме: «выпил, украл, в тюрьму… вышел, выпил, украл, в тюрьму…»

Про Головачева можно было сказать то же самое. Попадался сплошь по-дурацки. То уснет мертвецки пьяным на вокзальной скамейке с украденной сумкой в руках. То отпечатки его найдутся там, где он вроде бы и не был, но объяснить ничего не мог, потому что снова оказывался в стельку пьян. И так раз за разом, судимость за судимостью.

– А за что он сел в последний раз?

Люба пока еще ничего не понимала, ни с каким Головачевым Семеном Артуровичем знакома она не была, и имя это слышала впервые.

– В последний раз было самое интересное из всех его нелепых дел. – Генка все же решил понаглеть немного, открыл окно на кухне и курил теперь по-солдатски, из-под ладошки, свесившись через подоконник.

Школьный приятель Головачева Малышев Алексей Петрович, такой же «джентльмен удачи», подбил Семена на ограбление банка. Уверил, будто бы дело верное, все просчитано, все под наблюдением и даже имеется парочка информаторов. Всего и делов-то, подойти к банку в определенное время. Выхватить сумку у глупой кассирши, что из месяца в месяц без охраны получала зарплату для служащих. Их контора постепенно и планомерно разорялась. Тратиться на охрану или на инкассаторскую доставку денег возможности не было. Вот тетка и получала деньги по старинке, вынося их из банка в хозяйственной сумке. А дожидался ее обычно на «газике» пожилой водитель. С ним она приезжала из конторы в банк и уезжала обратно.

– И парочка невезучих придурков решила ее ограбить среди бела дня, – хохотнул Сячинов, оглядываясь на притихшую у стола Любу. – И знаешь, ведь ограбили! Сначала они, потом их.

– Как это? – чтобы не натыкаться постоянно на Генкин изучающий взгляд, а может, ей это только казалось так, она вновь потянулась к чайнику, решив подлить себе кофейку.

– Они ограбили кассиршу, перепугав ее до смерти. У дураков даже не хватило ума надеть на головы маски, представляешь?!

– Да уж!..

Чайник щелкнул тумблером, возвестив о том, что вода закипела. Люба всыпала в чашку ложку кофе и три ложки сахара, горькую горечь пить больше не хотелось. Залила все кипятком, и тут же спрятав за краем чашки глаза, спросила:

– Что же было дальше с этими Головачевым и Малышевым? Попались?

– А как же! Классическим способом попались, представляешь! – Генка швырнул окурок за окно, помахал в воздухе руками, разгоняя дым, и довольно разулыбался. – Пропивали награбленное в баре и хвалились в полный голос. Ну, не дураки, а!

– Дураки, – согласилась она, без устали прихлебывая кофе. – И что же? Осудили их?

– Осудили, конечно. Впаяли по сроку. Причем Головачеву, тому, что предположительно не дает тебе покоя, вкатили на полгода больше. Но вот что странно…

– Что? – костяшки пальцев побелели настолько, что смело могли соперничать с фарфором, который она стискивала сейчас в руках.

– Денег при них так и не нашли. Просадили в баре они не так уж и много. А в сумочке в тот день была кругленькая сумма. Планировалась выплата то ли премиальных, то ли отпускных, то ли расчетных. Короче, канули денежки, и все.

Сячинов закрыл окно и вернулся к столу. Снова потянулся к тарелкам, загремел чашкой и сахарницей. На Любу он теперь если и смотрел, то все больше с сочувствием. Слишком уж она казалась ему потерянной.

– А что они говорили на суде, Ген? Что-то же они говорили? Я деньги имею в виду?

На суде, как рассказал Сячинов, эти двое угрюмо молчали или твердили, что деньги у них увели. Подозревать никого не могли. Считали, что это просто невезение. Оставили деньги, а их украли. Им, конечно же, никто не верил. Но заставить сказать правду так и не сумели.