Секрет исчезающей картины - Вильмонт Екатерина Николаевна - Страница 14

– Предатель!

– А кого он предал?

– Кого? Не знаю, – призналась Степанида. – А кого?

– Иисуса Христа.

– Правда, что ль?

– Истинная правда. За тридцать сребреников.

– Это деньги такие?

– Да. Неужели ты ничего об этом не знаешь, Стеша?

– Почему? Знаю! Иисуса распяли на кресте. А потом он это… вознесся. А на Пасху воскрес. Вы на Пасху куличи печете?

– Раньше пекла…

– А мы с вами вместе в этом году испечем, ладно? Я буду тесто месить!

– Ты любишь куличи? – грустно улыбнулась Юлия Арсеньевна.

– Люблю. Чтобы тяжеленькие и немножко мокренькие внутри. А сухие не люблю. И еще обожаю яйца красить!

– Вон куда нас с тобой занесло, от предательства Иуды к куличам!

– А про это все в Библии написано, да?

– Да, в Новом Завете. Библия, Стешенька, делится на Ветхий Завет и Новый.

– А у вас есть Библия?

– Есть, конечно.

– А вы мне покажете?

– Ты никогда Библии не видела?

– Нет, не видела. А почитать дадите?

– Показать покажу, а почитать… Ты не поймешь, да и скучновато, боюсь, тебе будет. Я попробую у кого-нибудь из знакомых раздобыть Библию для детей, вот это действительно увлекательное чтение! Но знать все это просто необходимо мало-мальски образованному человеку. Даже если не веришь в бога.

– А вы? Вы верите?

– Знаешь, раньше не верила, а с годами начинаю верить, но не в старика на облаке, а в существование высшего разума… Впрочем, ты это поймешь сама с годами.

– Тетя Липа тоже не верит, – кивнула Степанида.

– Это не удивительно, нас так воспитывали. Помню, когда я школьницей была, у нас в классе учился мальчик, Славиком его звали, тихий, умненький мальчик, хорошо учился, и вдруг откуда-то стало известно, что его отец священник, так боже ты мой, что началось! Его задразнили, затравили буквально… Я сама по дурости дразнила его, это уж потом мне моя бабушка объяснила, что к чему…

– А что же с этим Славиком сталось?

– Перевели в другую школу… Дети ведь жестокие… А уж потом я случайно узнала, что Славик этот стал академиком. А большинство тех, кто его травил… Ах, к чему это я… Знаешь, Степушка, когда толпа или класс кого-то травит, это всегда ужасно! И ты помни… не надо к травле присоединяться!

– А если гада травят?

– Гада? Видишь ли, травля вообще страшная штука… Даже если травят, как ты выражаешься, гада… Он, может, и не гад вовсе, а так… мелкий гаденыш или просто человек, совершивший ошибку, а травля иной раз всю жизнь ему изуродовать может. А то и до самоубийства довести, не дай бог!

– Юлия Арсеньевна, вы вот говорите, что не верите, а сами все время про бога вспоминаете!

– Ну, это просто так говорят…

– Понимаю!

– Я тебя наставлениями не очень замучила? – улыбнулась Юлия Арсеньевна.

– Нет, что вы, мне с вами интересно. Со мной так никто еще не разговаривал… Ну все, вы, Юлия Арсеньевна, ступайте отдыхать, а я пока тут приберусь! А в магазин точно не надо?

– Точно!

Степанида взялась за уборку. Ей доставляло удовольствие наводить чистоту в этой уютной квартирке, и она чувствовала, что с каждым днем все больше привязывается к Юлии Арсеньевне… Ей было тепло в этом доме. Прибравшись, она решила погладить. Юлия Арсеньевна, правда, уверяла ее, что любит гладить, но горка белья на стиральной машине все росла. «Может, и любит она гладить, но ей же тяжело», – подумала Степанида и быстренько поставила гладильную доску и взялась за дело. Утюг был хороший, фирмы «Ровента», гладить им было приятно, а запах теплого свежевыглаженного белья действовал умиротворяюще на растревоженную Степанидину душу. «Как же так вышло с этой чертовой картинкой, – думала она. – И что теперь будет с Наткой? А с ее мамой?» Степанида не слишком верила в то, что они сумеют вернуть картинку. А уж как расстроится Наткин папа, ведь это его фамильная ценность, от предков досталась… А вдруг это вправду просто случайное стечение обстоятельств и Филиппок не виноват? Нет, виноват, конечно! Этот его звонок… Алка же ничего не слышала. Стоп! А ведь в квартире у Аськи сделали такой телефон, что нельзя по второму аппарату подслушать разговор. Аська еще зимой про это говорила. Вдруг и у Натки такой? А она от волнения и перепуга все забыла?

– Стешенька, да ты все перегладила! – раздался голос Юлии Арсеньевны. – Но зачем? Я и сама бы могла…

– Юлия Арсеньевна, тут уж много накопилось, а мне надо было что-то делать. И потом, когда гладишь, думать хорошо.

– Думать? Это верно, – улыбнулась Юлия Арсеньевна. – И о чем же ты думала?

– Да все о том же, о картинке этой распроклятой.

– Ну и что надумала?

– Да ничего нового, мне ужасно Натку жалко.

– Действительно, Наташеньке не позавидуешь. Но ведь вы, кажется, намерены вернуть картину? Кстати, Стешенька, картинкой ее называть не следует.

– Знаю, – буркнула Степанида, – мне уже Валерка говорил. Я просто забыла. А насчет того, чтобы вернуть… Я, честно говоря, не очень-то верю…

– А вот это, Стешенька, напрасно. Если берешься за какое-то дело и не веришь в победу, лучше и не браться.

– А вы разве верите?

– Во что?

– Что мы можем вернуть картинку… картину то есть?

– Да, верю! – убежденно сказала пожилая дама. – После твоих рассказов особенно. Я вообще в тебя верю!

У Степаниды сердце радостно подпрыгнуло в груди.

– Правда?

– Правда!

– Ух, здорово! Спасибо, мне еще никто такого не говорил! Вы… Вы не думайте, я оправдаю… – вспыхнув, потупилась Степанида.

Юлия Арсеньевна молча погладила ее по голове.

– Я гляжу, ты уже все выгладила? Тогда убери доску и ступай к Наташе. Твои друзья, вероятно, уже тебя ждут.

– Не знаю, я не слыхала, чтобы кто-то приходил…

– А ты позвони по телефону.

Степанида быстренько убрала гладильную доску, утюг и схватила телефонную трубку.

– Натка? Вы уже вернулись? Ну как мама? – забросала она Наташу вопросами.

– Мама? Ей лучше. А сюда никто не приходил?

– По-моему, нет. Валерка там?

– Да. А ты придешь?

– Ага, прямо сейчас!

– Давай скорее!

– Юлия Арсеньевна, я вправду пойду! Но вообще-то, я сегодня буду у Натки ночевать, она одна теперь боится, так что если вам что-то понадобится…

– Нет-нет, ничего мне не понадобится, иди уже!

Степанида быстренько оделась и побежала к Наташе. Открыл ей Валерка.

– Никто, конечно, не приходил? – сразу спросил он.

Степанида только головой покачала.

– Так я и думал. А между прочим, у него ключи остались.

– Валер, надо что-то делать или же заявить в милицию.

– Уже поздно!

– Почему?

– Потому что заварится такая каша, которую мы можем и не расхлебать!

– Ты про что?

– Про то, что нас же первых и обвинят, почему, мол, тянули и все такое. Нет, надо самим попробовать…

– Да что? Что пробовать-то? Мы вот пока только языком мелем, а толку чуть!

– Ничего подобного! Пока Наташа сидела у мамы, я кое-что придумал. Сейчас первым делом Наташа позвонит Филиппку.

– Зачем? – испуганно спросила та.

– Надо! Ты скажешь, что просто в ужасе, что никто из милиции не приходил, никто ни о чем не спрашивал и все такое… И послушаешь, что он тебе ответит, а мы этот разговор на магнитофончик запишем. Все его вранье беспардонное.

– Ну и чего потом с этой записью делать? – полюбопытствовала Степанида.

– Эта запись будет такой уликой против него, что…

– Я не сумею, – тихо проговорила Наташа.

– Чего ты не сумеешь? – не понял Валерка.

– Я не сумею с ним поговорить как надо… Нет, у меня не получится, его же нужно как-то разговорить…

– Не сумеешь? И не надо! Даже еще лучше. Я сам ему позвоню!

– Ты?

– Именно! Я скажу, что ты вообще в отключке с перепугу, ну и еще навру с три короба, уж у меня он, голубчик, все скажет, что требуется, а заодно внушу ему, что мы – полнейшие лохи, дурачье безголовое, которого и опасаться не стоит!

– А что дальше? – спросила Наташа.