Фата-Моргана 7 (Фантастические рассказы и повести) - Табб Эдвин Чарльз - Страница 98

Жозефина Сакстон

ЭЛОИЗА И ВРАЧИ С ПЛАНЕТЫ ПЕРГАМОН

Элоиза ждала в приемной Центрального театра для амбулаторных больных. На ней было короткое белое платье. Она ждала уже долго и надеялась, что кто-нибудь наконец придет за ней. Она прочла все объявления на стене, и ни одно из них не представляло для нее интереса. Все они касались лекарств с неожиданными побочными эффектами.

В помещение вошел фельдшер. На нем была ярко-красная маска, закрывающая все лицо, за исключением одного глаза. Элоиза знала, что такие маски носят больные раком кожи. Заразные больные. Она не чувствовала ни страха, ни отвращения. Несколько лет назад она играла с детьми, страдающими такой болезнью, и наверняка приобрела к ней иммунитет.

— Врачи вас посмотрят, — сказал фельдшер.

Элоиза встала и пошла за ним.

Он вел ее по коридору мимо таинственных дверей, мимо лестничных пролетов, пока они не дошли до плотных занавесей, сквозь которые пробивался слабый красный свет. Фельдшер толкнул ее за занавесь, и на мгновение она очутилась там одна.

«Бежать!» — непроизвольно пронеслось у нее в голове. Но, взяв себя в руки, она решила, что побег был не только невозможен, но, учитывая, как решительно она вела себя сегодня, и нежелателен. Любопытство заставило ее оставаться на месте и приготовиться к Тому, что будет дальше. Она услышала, как произнесли ее имя. Потом ее вывели на сцену Центрального театра и каким-то силовым полем прижали к медицинскому креслу. Театр перед ней был заполнен людьми. Это был Совет Врачей, их насчитывалось около сотни. Все они были экспертами.

Она достала из сумочки зеркальце, изучающе посмотрела на свои блестящие светлые волосы, сияющие темные глаза, шелковистую кожу нежно-золотого цвета. Потом направила зеркало на аудиторию и с удовольствием отметила, что многие из них скривились от боли, когда на них попал луч света. Было бы странным, если бы никто из них не страдал воспалением радужной оболочки.

Медбрат повернулся к Элоизе и, перекрывая гул голосов, спросил, не хочет ли она что-нибудь сказать, прежде чем начнется обследование.

— Я хочу, чтобы вы освободили из тюремного госпиталя мою мать. Ее поступки были продиктованы высочайшими принципами и наилучшими побуждениями, если учесть, что её признали шизофреничкой.

Произнося эту тираду, Элоиза чувствовала себя одновременно и исполненной сознания долга, и довольно глупой. Мать была слишком не в себе, чтобы сознавать, где она находится, а с недавнего времени о ней и вовсе забыли. Поэтому просьба Элоизы вызвала лишь удивление, так как ее мать в любом случае совершила непростительное преступление, позволив своему единственному ребенку оставаться здоровым до двадцати лет. Это было совершенно неслыханно. И абсолютно антисоциально.

Много шума вызвали рентгеновские снимки Элоизы, сообщения о результатах анализов, в которые входили данные о гемоглобине, составе слюны, мочи, кала, состоянии почек и желчного пузыря, его РОЭ и гематокрине. Кто-то истерично орал, что у пациентки почки функционируют совершенно фантастическим образом, другой громко вопил, что никогда не сталкивался с таким совершенным костным мозгом. Кто-то упорно твердил, что результаты анализов еще покажут наличие в стуле темной крови, но его коллеги в этом сомневались. Призвали к тишине. Было объявлено обследование по всей форме. Элоиза надеялась, что оно не будет таким же неприятным, как те, через которые она уже прошла. Она вдруг вспомнила, что напоследок, прежде чем ее забрали, сказала ей мать.

— Не дай им сломать себя, никогда ничего не бойся.

И Элоиза просто сидела и ждала, полностью расслабившись. Она внимательно осмотрела театр; огромные окна распахнуты в передний двор. Внутри — ряды врачей, откинувшись в мягких креслах. За ее спиной — задник, прямо перед ней лестница, отделяющая кафедру от аудитории. На потолке — очень яркие лампы. Никаких телекамер. Этот конклав проходил при закрытых дверях. Хотя не было никакой уверенности, что к этому моменту весь Пергамон не знал о ее дурной славе. Она снова посмотрела в окно, на площадку переднего двора. На площадке не было никаких других строений. Кое-где в отдалении маячили кучки людей, похожих на стадо коров.

Из-за кулис торопливо вышла распорядительница. Мгновенно установилась почтительная тишина. Распорядительница заговорила. У нее был начальственный, уверенный голос, голос человека с серьезным, неулыбчивым лицом, в ее голосе звучало «МЫ», а не «Я».

— Кто будет обследовать пациентку первым?

В глубине зала поднялся мужчина.

— Можно мне, Мэйтрон?

— Очень хорошо. Приступайте. Потом установите очередность.

Мэйтрон покинула сцену, и Элоиза увидела своего первого врача.

Словно распустившийся мак, из зала поднялся худощавый мужчина с пышной шевелюрой ярко-алых волос и бледно-зеленым пятном на шее. Он протиснулся к ней сквозь окружавших его коллег. Казалось, что он был переполнен сознанием важности своей миссии. Элоиза не знала, какая мучительная болезнь или хроническое воспаление желез придавали ему такой странный вид, да ее и не волновало это. Он не представлял для нее никакого интереса и страха тоже не вызывал.

— У меня есть результаты анализа пункции вашего спинного мозга, — сказал он, улыбаясь.

Она напрягла память: манометр, мензурка, шприц… Неприятно.

Но все это в прошлом. А что сейчас?

— Скрестите колени.

Элоиза скрестила колени. Он открыл большой чемодан с целым набором инструментов, взял резиновый молоточек и мягко ударил прямо под коленной чашечкой. Нога Элоизы взметнулась вверх и ударила врача под подбородок. Это вызвало смешок и небрежные аплодисменты в зале. Врач медленно отвел голову. Никакой другой реакции на удар не последовало. Он внимательно изучал содержимое чемодана. Там лежала кисть № 6 из верблюжьей шерсти, три контрольные пробирки с неизвестным содержимым, три небольших пластмассовых конверта, острая булавка и камертон. Он резко ударил по камертону, посмотрел Элоизе в лицо и, стесняясь чего-то, спросил, как, по ее мнению, настроен ли камертон.

— Звучит неплохо, — ответила она.

— Хорошо, хорошо, — профессиональной скороговоркой пробормотал он и без предупреждения ткнул ее булавкой в икру. Элоиза вскрикнула, а врач засмеялся. Засмеялись и его коллеги в зале.

— Заканчивай, — крикнул кто-то.

Он открыл контрольную пробирку, обмакнул в нее палец и сунул его в какой-то порошок.

— Попробуйте это.

Она попробовала.

— Он соленый.

— А это?

— Это сахар.

— Абсолютно верно. — Он убрал третью пробирку в чемодан. Затем вскрыл один из заклеенных конвертов и поднес его к точеному носику.

— Пахнет цветами, — понюхала она.

— А это?

— Гнилью.

— Тоже верно, — Он поспешно все убрал.

Доктор протянул худую бледную руку и осторожно поднял подол ее короткого белого платья. Потом извлек из чемодана кисть № 6 и дотронулся до Элоизиных ягодиц, плотно прилегавших к креслу.

— Что это напоминает?

— Можно сравнить это с легким прикосновением крылышка новорожденного мотылька в сумерках. А можно сказать, что вы попросту щекочете мне зад.

— Точно.

Она внимательно посмотрела на него. Его глаза казались изготовленными из пластмассы и были словно бы вдавлены в голову, как затвердевшая масса. Они не были нормальными, как у других людей. И все-таки он смотрел.

— Закройте глаза, — попросил он. — Разведите руки в стороны.

Элоиза сделала все, как ее попросили, но непроизвольно напряглась, в ожидании щекотки подмышкой.

— Быстро соедините указательные пальцы.

Она выполнила и это.

Врач встал, отбросил свои игрушки. Повернулся к аудитории.

— У нее железные нервы, и все ее чувства в полнейшем порядке! — Эти его слова никого не удивили. На сцене появилась Мэйтрон.

— Покиньте, пожалуйста, сцену, — поклонилась она ему. Он удалился, разочарованный и побежденный.