Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Механизм Времени - Валентинов Андрей - Страница 1


1
Изменить размер шрифта:

Андрей Валентинов, Генри Лайон Олди

Алюмен, книга первая: Механизм Времени

С благодарностью посвящается Виктору Гюго, Александру Дюма, Жюлю Верну, Роберту Льюису Стивенсону, Чарльзу Диккенсу – титанам, на чьих плечах мы стояли...

Увертюра [1]

Я – обезумевший в лесу Предвечных Числ!

Вы тексты от каких затерянных страниц?

Остатки от какой разрушенной вселенной?

Ваш отвлеченный взор, взор глаза без ресниц, —

Гвоздь, проходящий в сталь, меч, острый неизменно!

От ваших пристаней кто вдаль не отплывал?

Но гибли все ладьи о зубья тайных скал.

Эмиль Верхарн

1. Allegro

И убийца не раз являлся ей в снах!

Огюст Шевалье достал свои пистолеты.

Тяжелый футляр из палисандра, бронзовые нашлепки по углам. Черная точка замочной скважины; чуть левее – авторский знак в круге. «Гастинн-Ренетт» – из лучших, надежнее изделий соотечественника Бутэ и англичанина Ментона. Открывать не стал – внутри все было в полном порядке. Почищено, смазано, проверено. Порох на месте, в медной пороховнице, и шомпола, и пули. На прошлой неделе выпал свободный вечер, и Огюст, сам не зная зачем, решил заняться личным оружием. Сходил в лавку за маслом, освободил стол от книг, надел старую рубаху, чтобы не жалеть о пятнах.

Словно чувствовал...

Пистолеты пристроились на вчерашней «Шаривари», поверх недочитанной статьи. Тогда, сутки назад, он успел пробежать глазами пару абзацев, и в дверь постучали. Хозяйский сын, просунув конопатый нос в щель, весело крикнул:

– К вам пришли, господин Шевалье!

Огюст с недовольством поморщился, отложил газету, прикинул, кто это мог быть, не из канцелярии ли Университета... О статье вспомнил лишь сегодня, когда палисандровый футляр лег на заголовок: «Сена кишит трупами!»

Какая гадость!

Статья рассказывала о сенсации – о ней не первую неделю шумел «светский Париж». «Нельская башня», великий, оглушающий спектакль театра Порт-Сен-Мартен. Маг сцены Бокаж и Мадемуазель Жорж, романтическая трагедия, леденящий ужас Средневековья. «...И убийца не раз являлся ей в снах!» Таинственные авторы: никому не ведомый «Ф. Гайарде» и три звездочки, долженствующие обозначать самого...

О-о-о!

Спектакль был отвратителен. Мадемуазель Жорж играла плохо. «Три звездочки», сиречь Александр Дюма (секрет Полишинеля! О-о-о!), оказался не в ударе. Но дело не только в таланте и старании. Огюст Шевалье ненавидел все «романтическое». Черный плащ, черное перо, черные зрачки, черные пятки... Отрыжка феодализма. Оправдание мерзости, какой славился Старый Режим.

Например, дуэлей.

...Шесть шагов, стрелять по жребию. В упор. Насмерть.

Дуэльные пистолеты, хитрое изделие Гастинн-Ренетта, способны убивать, но не смеяться. Однако чудилось, что оружие скалится в глубине короба – насмешливо и зло. Подмигивает, бесшумно двигая курками. У Шевалье, реалиста и противника дуэлей, пистолеты оказались под рукой. Романтик и слуга своей чести Эварист Галуа оружием не обзавелся. Стрелялся из чужого – если вообще стрелялся, если не застрелили.

С шести шагов.

* * *

Пистолеты достались Огюсту по наследству. Марсельский дядя, спустив все состояние на гвинейской торговле, отписал племяннику двести франков, чучело совы – и палисандровый футляр. Шевалье поначалу думал отказаться – и от денег, и от прочего. Дядю он видел два раза в жизни – их семьи не ладили. Но передумал и съездил в Марсель. Франки ушли на оплату мансарды возле Латинского квартала, сову он подарил университетскому музею, пистолеты же решил продать, если станет туго.

Этот час пришел. Но расстаться с оружием Шевалье не спешил. Напротив, взялся за футляр, приподнял крышку... Опустил. Сейчас нужно думать не о пистолетах. Письмо?

Письмо!

Оно лежало во внутреннем кармане. Копия. Лично переписал, буква к букве, слово в слово.

«Ко всем республиканцам, 29 мая 1832 года. Я прошу моих друзей-патриотов не упрекать меня за то, что я отдаю жизнь не на благо своей страны...»

Огюст закусил губу.

«Я умираю жертвой подлой кокетки. Мою жизнь гасит жалкая сплетня. О! Почему приходится умирать из-за пустяка, умирать ради того, что презираешь! Беру в свидетели небо, что я всеми способами пытался отклонить вызов и принял его лишь по принуждению. Я раскаиваюсь, что сказал роковую истину людям...»

Это было последним, что успел написать его друг Эварист Галуа. «Мою жизнь гасит жалкая сплетня...» Какая сплетня? Какая кокетка?! Какая, кровь Христова, дуэль – без секундантов, без врача?! Тяжелая пуля вошла в живот, Галуа бросили истекать кровью возле пруда Гласьер в Жантийи.

Ехать за смертью через весь город? Романтика, черный плащ, «Нельская башня».

Бред!

«Меня вызвали два патриота... Я не мог отказаться. Простите, что не дал знать никому из Вас. Противники взяли с меня честное слово, что я никого не предупрежу. Ваша задача очень проста: вам надо подтвердить, что я дрался против воли...»

Странное письмо адресовалось каким-то Н. Л. и В. Д. И, само собой, «всем республиканцам». В больнице Кошен, умирая, Галуа подтвердил: была дуэль. Огюст не слышал – опоздал. Ему сказал об этом Альфред, младший брат Эвариста. Предсмертные слова не убеждали. Галуа могли заставить – пригрозить, что расправятся с тем же Альфредом.

Мальчику еще семнадцати не исполнилось.

«...Я не способен лгать даже в таком пустяке, как тот, о котором шла речь. Не забывайте меня! Ведь судьба не дала мне прожить столько, чтобы мое имя узнала Родина».

Огюст Шевалье вытер слезы. Судьба не дала прожить... Нет, господа, не спрячетесь! У Судьбы есть имя и фамилия, Судьба состоит на службе, получает жалованье и наградные. Возможно, именно сейчас мадам Судьба докладывает патрону, что дело сделано: имя Галуа, двадцатилетнего гения, не узнает Родина-Франция. Получилось – не с первой попытки, не со второй, но все-таки удалось.

Эварист Галуа, математик и революционер, мертв.

Они подружились в Нормальной школе. Огюст был старше на год. Иногда казалось, что разница больше. Не только потому, что Шевалье успел закончить курс и получить диплом учителя, прежде чем ими всерьез занялась полиция. Диплом ничего не значил. В государстве, где правил Король-Гражданин, социалиста Шевалье, бакалавра гуманитарных и естественных наук, на службу брать не собирались.

Он не настаивал.

В свои двадцать два, несмотря на отсутствие службы и даже приличного фрака, Огюст чувствовал себя вполне уверенно. Учиться в Университете можно и без фрака. Кусок хлеба без особого надрыва зарабатывается разгрузкой барж на Сене – которая, по утверждению Дюма-Три-Звезды, кишит трупами.

Трупы и вправду попадались. Огюст видел одного – бродягу, утонувшего с перепою. Товарищи-грузчики рассказали, что подобные «гостинцы» Сена приносит каждую неделю. Особенно после праздников и в холода.

Настоящие трупы – не из пьесы – Огюста не пугали. Как и живые, если брать с собой на реку испанский нож. Драться и таскать тяжелые мешки он научился в родном Ниме. Порой становилось совестно: для борца за всеобщую справедливость он выглядел слишком благополучным.

Впору стыдиться – широких крестьянских плеч, румянца на щеках, отменного, истинно южного здоровья. Он – не герой в «романтическом» плаще. Таковой обязан быть бледным, кашляющим от чахотки. Гореть должны глаза, не щеки.

Вот Галуа выглядел истинным героем: бледен, худ, изможден. Черные кудрявые волосы, темные глаза... Романтик!

В четырнадцать оба увлекались филологией. В Университете вольнослушатель Шевалье начал изучать геологию. Потом – новую, еще не имевшую имени науку: исследование допотопной жизни.