Инженер 2: Тульские диковинки (СИ) - Тыналин Алим - Страница 5

Действительно, четверка шла медленным шагом. Холки мокрые от пота, головы опущены. Степан не погонял, берег их.

Еще через полчаса впереди показалась пыль. Много пыли, столбом. Я привстал, выглянул, увидел на дороге обоз.

Три телеги, запряженные парами волов, нагруженные мешками. Зерно, судя по виду.

Дорога в этом месте шла между двумя канавами, справа и слева глубокие промоины, размытые весенними водами. Разъехаться трудно, нужно одному сворачивать.

Степан придержал лошадей, крикнул:

— Эй, любезный! Сворачивай! Почтовая карета!

Возница обоза, мужик лет пятидесяти, небритый, в замасленном зипуне, даже не поднял голову. Волы шли своим ходом, медленно, упрямо. Телеги громыхали, мешки покачивались.

Степан крикнул громче:

— Слышь, ты! Дорогу давай!

Возница наконец повернул голову. Лицо красное, опухшее, глаза мутные, пьян. Оскалился:

— А я с барином еду! Важный груз везу! Сам сворачивай!

— Какой барин⁈ — заорал Степан. — Волов гонишь! Нам срочно ехать надо!

— И мне срочно! — возница плюнул в сторону. — Не уступлю!

Савва Лукич высунулся из окна:

— Ты, мужик, совсем одурел⁈ Почтовую карету задерживаешь!

— А мне что до вашей кареты! — огрызнулся возница. — Дорога общая!

Обоз приближался. Волы шли неспешно, но неумолимо. Аршин двадцать осталось, потом пятнадцать.

Степан выругался, дернул вожжи вправо:

— Держитесь, господа! Объезжаем!

Карета свернула с наезженной колеи, правыми колесами съехала на обочину. Земля здесь мягче, трава скрывает неровности. Левые колеса остались на дороге.

Обоз поравнялся с нами. Первая телега прошла рядом, так близко, что я разглядел трещины на мешках, просыпавшееся зерно. Вторая телега тоже. Третья…

Возница третьей телеги, видимо самый пьяный, не удержал волов. Они шарахнулись влево, телега последовала за ними. Удар пришелся в левый бок нашей кареты, в дверь.

Треск. Карета качнулась вправо, еще сильнее. Я схватился за ременную петлю. Савва Лукич и Рогожин покатились на меня, громыхая сундуком.

Степан на козлах заорал, осаживая лошадей. Но карету уже понесло, правое заднее колесо съехало с обочины, провалилось в скрытую травой промоину. Глубокую, с отвесными краями.

Колесо застряло. Карета дернулась, остановилась на мгновение, потом раздался страшный треск.

Сразу несколько звуков слились воедино. Хруст ломающихся спиц. Три, четыре сразу. Звон лопнувшей рессоры, металл не выдержал напряжения, разорвался пополам. Рвущаяся кожа, два ремня из четырех, державших кузов на раме, порвались одновременно.

Кузов осел вправо и назад. Задний правый угол опустился, почти коснулся земли. Внутри все покатилось, сундук Рогожина съехал, придавил Савве Лукичу ноги. Купец взвыл от боли.

Лошади заржали, попытались рваться вперед, но Степан удержал их. Карета встала намертво, перекошенная, скрипящая.

Обоз тем временем удалялся. Возница третьей телеги оглянулся, увидел результат столкновения, и погнал волов быстрее. Через минуту обоз скрылся за поворотом дороги, оставив за собой облако пыли.

Я толкнул дверь, она заклинила, перекосило раму. Пришлось бить плечом. С третьего раза дверь распахнулась, я вывалился наружу.

Степан уже спрыгнул с козел, стоял возле задней части кареты, держась за голову:

— Все. Приехали. Совсем развалилась, мать ее…

Савва Лукич вылез следом за мной, охая. Рогожин протискивался, пыхтя, волоча за собой сундук.

Я обошел карету, оценивая повреждения.

Заднее правое колесо. Обод треснул в двух новых местах, добавились к старым трещинам. Четыре спицы сломались, две пополам, две у основания. Ступица вылезла из гнезда на полвершка, перекосилась. Железная шина держит обод, но еле-еле.

Задняя правая рессора лопнула посередине. Две стальные пластины разорвало, концы торчат в разные стороны. Третья пластина треснула, но держится.

Два задних кожаных ремня порвались. Один у крепления к раме, кожа стерлась и разошлась. Второй посередине, там, где веревкой привязывали. Концы болтаются.

Рама кузова треснула в заднем правом углу. Трещина тонкая, но идет через всю балку. Дерево старое, рассохшееся.

Доски кузова разошлись в нескольких местах, щели в два пальца толщиной. Одна доска треснула вдоль волокна.

Савва Лукич подошел, посмотрел, присвистнул:

— Вот это да. Хуже не придумаешь.

Рогожин вытащил наконец свой сундук, поставил на землю, вытер лоб платком:

— Что ж теперь делать-то будем?

Степан обошел карету кругом, осмотрел все колеса, рессоры, заглянул под раму. Выпрямился, покачал головой:

— Это не починить. Тут новую карету нужно. Колесо развалилось, рессора сломалась, ремни порвались, рама треснула. Все разом.

— А отремонтировать нельзя? — спросил Савва Лукич.

— Можно. Но не здесь. Нужен мастер, инструменты, материалы. До ближайшей станции… — Степан прикинул, — верст двадцать пять будет. Туда и обратно мастера везти, день уйдет. Потом чинить еще день, а то и два. Три дня самое меньшее.

— Три дня⁈ — взвился Савва Лукич. — Да меня в Москве ждут! Контракт на поставку сукна подписывать надо! Если опоздаю, другому достанется!

Рогожин подхватил:

— И мне в Харьков нужно срочно! Ярмарка через три дня начинается! Не успею, весь товар на руках останется!

Степан пожал плечами:

— Я что могу сделать? Карета развалилась. Пешком пойдете, дня три идти. Верхом, если лошадей найдете, быстрее, но где их взять? Я своих не пущу, казенные.

Савва Лукич начал было ругаться, но осекся. Рогожин сел на сундук, понуро опустил голову.

Я стоял, оглядывая окрестности. Степь вокруг, дорога пустая, ни встречных, ни попутных. До станции далеко, обратно тоже. Солнце клонилось к закату, часов пять вечера, не меньше.

Вдали, верстах в трех-четырех, виднелся дым. Тонкие струйки, поднимающиеся вертикально в безветренном воздухе. Несколько труб, значит, несколько домов. Усадьба или деревня.

— Степан, — окликнул я. — Что там вдали? Откуда дым?

Ямщик проследил за моим взглядом, прищурился:

— Похоже, барская усадьба. Помещик Травин живет, ежели не ошибаюсь. Николай Петрович. Небогатый, но хозяйство держит. Когда-то мимо проезжали, заезжали воды попросить.

— Далеко?

— Версты три с половиной. Может, четыре. По степи напрямик, быстрее будет, чем по дороге.

Я кивнул:

— Пойдем туда. Может, помогут. Или лошадей дадут добраться до станции.

Савва Лукич оживился:

— А может, у них экипаж есть! Наймем! Я заплачу, только бы до Москвы доехать!

Рогожин поднялся:

— И я заплачу! Хоть довезли бы!

Степан почесал затылок:

— Ну, попробовать можно. Только кто-то здесь остаться должен. Карету стеречь, вещи.

— Ты оставайся, — сказал я. — Мы втроем пойдем. Если что, пошлем за тобой.

Степан кивнул:

— Ладно. Идите. Я тут покараулю. Лошадей распрягу, отдохнут.

Мы втроем, я, Савва Лукич и Рогожин, двинулись через степь в сторону дыма.

Трава по пояс, жесткая, сухая. Прошлогодняя, еще не вся выгорела. Местами пробивалась зеленая, молодая, весенняя. Под ногами твердая, растрескавшаяся земля.

Савва Лукич пыхтел, шел тяжело, живот мешал. Рогожин поспевал легче, но тоже отдувался. Я шел впереди, ровным шагом. Контузия давала о себе знать, голова слегка побаливала, но терпимо.

Через полчаса вышли на проселочную дорогу, ведущую к усадьбе. Еще через пятнадцать минут увидели ворота.

Усадьба небольшая. Забор деревянный, покосившийся местами. Ворота открыты. За ними утоптанный, чистый двор. Слева двухэтажный дом, бревенчатый, обшитый тесом, покрашенный когда-то в желтый цвет, теперь облупившийся. Окна с наличниками, крыша крыта тесом, конек украшен резьбой, простой, но добротной.

Справа службы. Конюшня, сарай, баня, еще какие-то постройки. Все старое, но не совсем запущенное. Видно, что хозяйство ведется, хоть и небогато.

Во дворе два мужика чинили забор, вбивали новые колья. Увидев нас, бросили работу, уставились.