Инженер 2: Тульские диковинки (СИ) - Тыналин Алим - Страница 4

На колеса надо вкладыши в ступицы, как я говорил Федору. Регулярная смазка, лучше не дегтем, а настоящим машинным маслом.

Обивка внутри — мягкие подушки, а не жесткий конский волос. Спинки выше, с наклоном.

Вентиляция — окна с регулируемыми жалюзи, чтобы воздух поступал, но пыль не лезла. Можно сделать воздуховоды в крыше, с заслонками.

Освещение — фонарь внутри, масляный или свечной. Чтобы вечером можно читать, а не сидеть в темноте.

Записывал быстро, сокращениями, чтобы не забыть. Идеи текли потоком, годы инженерной практики в прошлой жизни давали о себе знать.

Савва Лукич вышел из здания станции, подошел, заглянул через плечо:

— Что это вы, ваше благородие, рисуете?

— Чертежи. Как карету улучшить можно.

Купец присмотрелся к рисункам, покачал головой:

— Не понимаю ничего. Какие-то закорючки, линии. У вас, инженеров, свой язык, видно.

— Можно и так сказать.

— А что там улучшать-то? Карета и есть карета. Четыре колеса, кузов, лошади тянут. Веками так ездили, и ничего, довозили.

— Довозили, — согласился я. — Только спины у всех болят, кости ломит. А могло бы быть удобнее.

— Удобнее? — купец хмыкнул. — Ну ежели б мягкие подушки поставить, да окна побольше сделать, было бы лучше, это верно. Только кто ж это делать будет? Конторы почтовые и так еле концы с концами сводят.

— Тот, кто умнее, сделает. И обгонит остальных.

Савва Лукич покосился на меня с любопытством, но спорить не стал. Зевнул, потянулся:

— Пойду-ка я вздремну, пока чинят. А то дорога вымотала.

Ушел обратно в здание. Я остался сидеть, продолжая делать записи.

Федор с помощником закончили работу через три с половиной часа. Поставили колесо обратно на ось, проверили крепление, покрутили.

— Готово, — объявил кузнец. — Теперь верст триста проедете, не сломается. Потом опять смазать надо будет, но это уж на следующей станции.

Степан осмотрел работу, кивнул одобрительно:

— Ладно сделал. Спасибо, Федор.

Савва Лукич вышел, протирая глаза, видно, всерьез заснул. Я отдал ему два рубля. Купец взял, полез в карман, достал кошелек, отсчитал три рубля, передал кузнецу все пять:

— Получай. Только чтоб до Москвы довезло, а то приеду обратно, спрашивать буду.

Федор ухмыльнулся:

— Довезет, барин. Мы крепко делаем.

Мы забрались в карету. Степан взобрался на козлы, тронул лошадей.

Поехали дальше.

Карета действительно шла лучше, колесо больше не скрипело так отчаянно, тряска уменьшилась слегка. Но ненамного.

Я сидел, глядя в окно, думая. Починили колесо, хорошо. Но это временное решение. Вся карета требует модернизации. А лучше совсем новая конструкция, с учетом современных принципов механики.

Интересно, удастся ли в Туле найти мастеров, которые поймут мои идеи?

Глава 3

Поломка

Станция Павлоград. Утро шестого дня пути. Апрельское солнце поднималось над степью, выжигая остатки росы. Воздух свежий, пахнет полынью и конским навозом.

Мы стояли во дворе станции, ожидая, пока Степан перепряжет лошадей. Савва Лукич потягивал остывший чай из глиняной кружки, я разминал затекшие ноги, расхаживая по двору.

К станции подъехала телега, запряженная парой лошадей. На козлах сидел возница, молодой парень в холщовой рубахе. В кузове, на тюках с товаром, устроился пассажир.

Пассажир слез с телеги, отряхнул полы сюртука. Мужчина лет сорока, среднего роста, плотного сложения. Лицо круглое, румяное, маленькие глазки бегают, изучая обстановку. Бородка жидкая, рыжеватая, тщательно расчесана. На голове картуз с лакированным козырьком, на ногах сапоги, яловые, начищенные.

Одет он в черный суконный сюртук, добротный, но видавший виды. Воротник засален, локти потерты, пуговицы разнокалиберные, видно, меняли не раз. Под сюртуком жилет серый, в мелкую клетку, часовая цепочка серебряная, идет через петлицу.

Подошел к смотрителю станции, достал бумажник, показал бумагу. Смотритель кивнул, записал в книгу.

Возница с телеги начал стаскивать багаж. Три тюка, перевязанные веревками, тяжелые, судя по тому, как мужик натужно тащил каждый. Потом сундук, обитый железом, с массивным замком, размером с добрый ларь. Возница вдвоем с помощником еле справились.

Савва Лукич, допив чай, подошел к новоприбывшему, поздоровался:

— Здравствуйте, милостивый государь. Вы тоже в путь собираетесь?

Тот обернулся, поклонился:

— Здравствуйте, здравствуйте. Рогожин Кузьма Матвеевич, купец третьей гильдии, из Ростова. В Харьков еду, на ярмарку. А вы, почтенный?

— Громов Савва Лукич, купец второй гильдии. В Москву направляюсь.

Рогожин оживился:

— В Москву? Вот и славно! Значит, путь наш вместе ляжет, до самого Харькова. А вы на чем едете?

Савва Лукич кивнул на нашу карету:

— Вот, на почтовой. Места еще есть, если что.

Рогожин подошел к карете, обошел кругом, заглянул внутрь. Поморщился:

— Тесновато. А багаж мой влезет?

— На крышу привяжем. Ямщик управится.

Рогожин почесал бородку, прикидывая. Посмотрел на свою телегу, возница уже собирался уезжать обратно.

— А сколько до Харькова ехать?

— Дня три, может, четыре. Смотря как дорога пойдет.

— Хм. На телеге неделю трястись придется. — Рогожин решился. — Ладно, поеду с вами. Сколько платить?

Поторговался для приличия, сбил на полтора рубля, согласился. Расплатился со своим возницей, тот уехал.

Увидев багаж Рогожина, Степан остановился посреди двора, руки в боки:

— Это что ж такое? Три тюка да сундучище? Да мы с таким грузом не поедем!

Рогожин только улыбнулся в ответ:

— Да ничего, любезный, везти же надо. Вот, держи. — Достал три рубля серебром, протянул. — За труды. Довезешь до Харькова, еще получишь.

Степан взял деньги, повертел в руках, посмотрел на карету, на багаж, на деньги снова. Вздохнул:

— Ладно. Грузите. Только потом не жалуйтесь, если что.

— Чего жаловаться-то? — беззаботно отозвался Рогожин. — Карета крепкая, лошади здоровые. Довезет!

Савва Лукич подошел ко мне, наклонился, сказал вполголоса:

— Ваше благородие, не нравится мне это. Перегрузим мы карету. И так она еле дышит.

Я кивнул:

— Вижу. Но Степан согласился. Поедем.

Тюки взвалили на крышу кареты, привязали веревками. Сундук еле втиснули внутрь, поставили между сидениями. Рогожин забрался следом, устроился рядом с Саввой Лукичом на его половине скамьи. Внутри сразу стало тесно, колени упирались в сундук, повернуться негде.

Карета просела под весом. Рессоры скрипнули жалобно, кожаные ремни натянулись до предела. Я выглянул в окно, видно, как прогнулась задняя ось, колеса почти касаются кузова.

Степан взобрался на козлы, взял вожжи. Щелкнул кнутом, лошади двинулись с места. Медленно, натужно. Карета покатила, скрипя на каждом стыке.

Первые версты прошли без происшествий. Дорога ровная, укатанная. Но карета стонала. Доски кузова поскрипывали, рессоры визжали при каждой неровности. Кожаные ремни натягивались и ослабевали в такт движению, слышно, как они трутся о металлические скобы.

Савва Лукич и Рогожин разговорились о делах. Обсуждали цены на зерно, таможенные пошлины, надежность поставщиков. Голоса монотонные, сливались с грохотом колес.

Я сидел молча, глядя в окно. Степь тянулась бесконечная. Желтая трава по пояс, редкие кустарники, вдали курганы. Небо затянуто облаками, ветер гнал их на восток. Пахло пылью и прелой травой.

Через час дорога пошла хуже. Колеи глубже, выбоины чаще. Лошади сбавили шаг, пыхтели. Карета подпрыгивала на ухабах, кузов раскачивался из стороны в сторону.

При очередном толчке я увидел, как одна из задних рессор прогнулась сильнее обычного. Металл напрягся, в месте крепления к раме появилась тонкая трещина. Еще не критично, но тревожно.

— Степан, — окликнул я, высунувшись в окно. — Помедленнее. Рессора трещит.

Ямщик обернулся:

— Слышу, ваше благородие. Еле ползем уже. Лошади и так выбились.