Влюбляться запрещено (СИ) - Тодорова Елена - Страница 73

— Аги, — обрывает с давлением.

Я улыбаюсь.

— Что, родной? Корвалолу накапать?

— Не до шуточек, блядь.

— О, прости, ненаблядный! Мне так жаль! Ха-ха. Нет.

Затыкаюсь, когда он, сменив курс, резко входит в мое личное пространство. Знаете, за такое вторжение нужно наказывать! Есть протокол действий. Но действовать по нему я не могу. Если бы была страной, скорее бы сместила свои государственные границы, чем открыла бы огонь на поражение.

Я? Это я-то??? Немыслимо!

— Давай мирно, Филатова, — заряжает тем временем Егорыныч. Требовательно смотрит в глаза. Я же моргаю, словно мне в них сыпанули песка. — Поможем друг другу, ок?

— В каком смысле? — лепечу, не понимая, из-за чего заплетается язык.

Ладно, мысли. У тех пересменка и технический простой.

С речевой функцией что?

— В буквальном, Ага. Вместе утрясем вопрос с родителями. Их не хрен впутывать. Поверь, последствия тебе самой не понравятся.

— Это ты мне говоришь? — выпаливаю приглушенно. — Ты, который столько раз меня перед моими подставлял!

— Ты меня тоже подставляла. Сейчас дело не в этом. Сейчас все серьезно, — фигачит мощно.

Внутри меня просыпается вулкан. Дрожит перед извержением, аж гудит.

Жаль, выплеснуть не получается.

В коридоре появляется Милана Андреевна.

— О, вижу, все идеально подошло. Чудесно выглядишь, Агния, — заключает, осматривая с ног до головы.

С моей стороны проскальзывает некая неловкость. Все-таки четверть часа назад именно она застала своего сына у меня под юбкой.

Он, конечно, выдал:

— Это не то, что ты подумала.

И словно свечу, пламя зажигалки задул. Как будто снять палец с кнопки было сложнее.

Объяснил все, упоминая Бодиных пауков. Но мне, один черт, стало стыдно.

И, что естественно, стыдно до сих пор.

— Спасибо. Костюм очень красивый, — благодарю, пытаясь успеть до того, как МА распахнет дверь кабинета, и нам с Егором придется шагнуть за его порог.

Роман Константинович встречает нас нечитаемым взглядом. Не знаю, кто-то из сотрудников, или сам владелец уступил это помещение, но Мистер Генофонд явно чувствует себя в хозяйском кресле мегакомфортно.

— Все на месте? — толкает сухо, с риторикой. Но присутствующие, не сговариваясь, кивают. Я в их числе. — Сели, — обрушивает, не повышая голоса, и, тем не менее, буквально прижимая какой-то удивительной тяжестью этого приказа к полу.

Не припомню, чтобы собственный отец когда-либо так действовал. Чтобы я без возражений кидалась исполнять его команды… Да ни в жизнь! Тут же лечу к указанному креслу и опускаюсь в него еще до того, как Егор следует к своему.

— Что это было? — задвигает глава семейства с суровыми обвинительными и остро-порицающими интонациями.

Я вроде как ни черта ни при чем, а вздрагиваю. Пробирает ознобом снизу вверх. По лицу ощутимее всего. Волной аж до корней волос, которые, кажется, начинают шевелиться.

А Мистер Генофонд еще и взглядом шурует, неторопливо курсируя между нами всеми — мной, Егором, Богданом и Ильей. Последний вообще хрен пойми зачем здесь! Если он виноват, то я… Я подавно! Получается так.

Сглатывая, сливаю взгляд с лица Романа Константиновича на его галстук. Так безопаснее. Хотя, конечно, я предпочла бы в принципе слиться.

— Я думал, у меня взрослые, сознательные и адекватные дети, — чеканит он дальше. — Выходит, ошибался. Потому как то, что вы устроили, иначе как беспределом не назовешь. Что между вами происходит? Есть проблемы?

— Нет. Никаких проблем, — выдаем единогласно, будто ранее кто-то всех четверых натаскал с ответами.

Вцепляясь в подлокотники, вижу, как нечто подобное — пусть и менее нервно — делают остальные. Кадык мелкого дергается. Илья с Егором, не сводя с отца прямых и вроде как открытых взглядов, выдерживают без этого. Но я, блин, готова поклясться, что это требует опыта и определенных усилий.

Зря мы с Егорынычем спорили. Роман Константинович Нечаев — вот кто альфа. Вне всяких сомнений.

Спокойный. Уверенный. Основательный.

Молодняк рядом с ним, безусловно, получает дополнительные баллы. Смотрятся все, определенно, достойнее. Даже внушительнее. Аж дух захватывает! И все же уступают. Пока. Но в будущем, что-то мне подсказывает, каждый из воспитанных РКН сыновей вырастет в мужчину тяжелой категории. Того, который точно так же уверенно держит свою собственную стаю. Того, с кем все считаются. Свои и чужие.

— Агния, — произносит с нажимом, застывая на мне тяжелым внимательным взглядом. — Мои сыновья тебя обижают?

Если бы на мне находились датчики ЭКГ, все бы точно услышали, как ускоренные резкие удары сменяет пустой протяжный писк.

— Эм-м… Нет. Все в порядке, — поспешно лгу я.

Зачем? Я не знаю! Точнее, понимаю не сразу, что банально боюсь. Боюсь того, что РКН запретит Егору со мной контактировать, а тот, поставив интересы семьи выше своих собственных, выполнит требование.

— Богдан, — имя сына Мистер Генофонд куда строже произносит. — Как объяснишь свои действия? Мед, мука, пауки, огонь… Что это за патология?

— Огонь — не моих рук дело, — отбивает мелкий, багровея. — Я не больной. Она… — выплевывает с заметной агрессией. Но под влиянием отца быстро прикусывает язык. Бросив на меня полный ненависти взгляд, исправляется: — Эта женщина сама на него залезла.

— Агния, — подсказывает ему мать с очевидным давлением.

— Агния, — повторяет резковато. — Она сама на него залезла. Испугалась моих пауков. Но я их на нее, что бы вы там себе ни думали, не натравливал. Это же опасно! — вваливает чуть больше эмоций. И, не отдавая себе отчет, как это палевно звучит, с кривоватой улыбочкой уточняет: — Для пауков. — А после и вовсе переходит к обвинениям: — Это она… Агния разбила банку.

Не реагирую, пока в диалог не врезается жесткий голос Егора:

— Ты гнался за ней, вылил мед и прочее.

В то время как мое нутро сотрясает от радости, мелкий физически дергается. Крутанув головой, смотрит на брата, как на предателя.

— Потому что она угроза. Чуть не сожгла нам дом. И явилась сюда, чтобы завершить начатое. Может, эпизод с платьем — никакая не случайность. Пироманка, — цедит, свирепо трамбуя согласные.

— Вовсе нет! — горячо возражаю я. Скрестив взгляды с Боди-уроди, искренне жалею, что между нами находится Егор, и нет возможности ему врезать. У него, как раз, тоже башка мокрая. За патлы можно хорошенько оттаскать. — Все это как раз не более чем дурацкая случайность!

— Как же! Ты не раз грызлась с Егором!

— Рот свой закрой, — рычит тот самый Егор.

Я же куда более эмоционально расхожусь:

— Это вообще не твое дело! Свои собаки грызутся, чужая не приставай!

— Вот именно, что чужая тут только ты! — загоняет мелкий паскудник.

— Богдан! — восклицает МА.

— Хватит! — присаживает Роман Константинович. И мы все замолкаем. — Вместо того, чтобы продолжать себя закапывать, — говорит он младшенькому, — извинился бы перед девушкой.

— Это рекомендация? — прощупывает мелкий гад.

— Приказ.

— Ок, — выдает, не моргая. Снова поворачиваясь ко мне, издевательски отвешивает: — Тогда звиняйте.

— Нормально, Богдан, — дожимает РКН, явно теряя терпение.

— Извини!

Я не реагирую. Хотя язык так и чешется! И вовсе не из-за висящих на его кончике слов о прощении… Так что затягивается небольшая пауза, во время которой мы с мелким ненавидим друг друга исключительно взглядами.

И после которой Роман Константинович подводит итог.

— С Богданом так или иначе будет еще один, отдельный разговор. С глазу на глаз. — Тут-то уродец и напрягается. Напрягается, словно перед грядущей экзекуцией, как ни пытается это скрывать. Видимо, основная дрессировка молодняка так и происходит — наедине. Не успеваю додумать мысль, как вожак стаи сосредотачивает свой взгляд на мне. — Я лично приношу извинения за все, что здесь произошло. В том числе за прозвучавшие сейчас нападки. Я понимаю, вы все горячие. Но это не уровень моего дома. И не уровень моих сыновей. Будем рихтовать. — А я смотрю на него и понимаю, что у такого отца сама бы поучилась. Во всяком случае, очень хочется быть хоть немного похожей на него. Производить столь же мощное впечатление. — Сейчас все свободны. Идите догуливайте. Только без дури.