Хроники города номер Три (СИ) - Соколова Мария - Страница 11

В нескольких метрах от меня Дэн сидит, сжавшись в комок, его тело бьет крупная дрожь. В глазах плещется ужас, едва граничащий с безумием.

— Ты как? Цел? Не задело? — спрашиваю я, стирая кровь чудовища с лица тыльной стороной ладони.

— Я раньше ниже -4 не спускался… — еле слышно шепчет он тонким голосом. — Там… там таких просто не бывает… Я не знал… Я не знал, Кайл! Что я наделал? На что подписался?!

— Вставай, вроде на сегодня всё. Сейчас к лифту пойдем. Ты нормально держался, только оружие тебе нужно другое. И если работал на -4, то там и оставайся. Здесь выживают только такие отбитые, как я. Не нужно тебе это. А с деньгами помогу, переждать полгода хватит, — говорю, чувствуя себя абсолютно нелепым идиотом, пытаясь его утешить. Ну не умею я этого, не моя сильная сторона.

Идем обратно. Я впереди, Дэн еле тащится сзади. Его шаги громко раздаются в зловещей тишине тоннеля. Еще и откашливаться решил… М-да… Нужно будет поговорить с Рихардом – что за подготовка сейчас такая, если парень базовых правил не знает и даже тихо ходить не умеет? И вопрос допуска на -8 уровень с его жалкими баллами тоже поднять надо. Нельзя отправлять мальчишек на верную гибель, как скот на бойню.

Луч фонаря скользит по стенам – всё спокойно. Уже вижу двери лифта. Внезапно – звук: низкий, ритмичный, точно далёкий шум поезда, идущий откуда-то из-под земли. Оглядываюсь по сторонам – пусто. Дэн смотрит на меня, медленно снимая с плеча свой дробовик:

— Что это, чёрт возьми, было?!

— Молчи. Я не знаю. Раньше такого не слышал. Уходим, — шиплю я, доставая мечи из ножен.

Тяжёлая, зловещая тишина опускается, словно погребальный саван. Воздух густеет, давит на грудь, а затылок сводит от ощущения неминуемой опасности. Чувствую её приближение – тень, быструю и бесшумную. Оборачиваюсь и вижу, как она обрушивается с потолка. Тонкая, почти плоская, с десятком лап, когтями-серпами и пастью, полной сверкающих, иглоподобных зубов. Всё происходит мгновенно. Дэн не успевает издать ни звука. Монстр набрасывается на него, и челюсти смыкаются на шее с отвратительным хрустом. Кровь брызжет фонтаном, окрашивая алым всё вокруг. Голова отлетает и катится по камням: глаза стеклянные, рот открыт в немом, застывшем крике. Тело падает на землю, как сломанная игрушка, а дробовик вываливается из рук, с лязгом отлетая в сторону. Чудовище, не останавливаясь ни на миг, начинает вгрызаться в тело, разрывая его на части в отчаянной попытке добраться до сердца. Шокированный, я замираю на секунду, в ушах звенит, а в памяти всплывают его слова: "У меня сын, ему всего три месяца…"

Слепая ярость вскипает в груди. Рывок! Мечи рассекают воздух с резким свистом. Удар по лапам, чтобы обездвижить, затем смертельный выпад в шею. Кровь брызжет в глаза, но я не останавливаюсь. Дальше бью в голову, лезвие входит в череп, проламывая кость. Тварь визжит, когти в предсмертной агонии цепляются за стены, царапают пол, оставляя глубокие борозды. Не останавливаюсь, в исступлении рублю снова и снова, пока она не затихает, утопая в собственной крови.

Отхожу назад и медленно опускаюсь на пол, не в силах поверить в произошедшее. Воздух жжёт лёгкие. Руки в крови – алой и чёрной. Дэн мёртв. Его голова лежит в углу, смотрит на меня пустыми глазами. Рука оторвана и лежит у стены, пальцы скрючены в последней, отчаянной попытке ухватиться за жизнь. От грудной клетки остались лишь клочья, сквозь которые видны рёбра. Смотрю на это, и внутри всё кипит – ярость, вина, скорбь. Он хотел жить! У него жена, сын! Ребёнку всего три месяца. А я не смог спасти…

Через несколько минут, немного успокоившись, вызываю чистильщиков по голографу:

— Нужен отряд на -8 уровень, юго-западный коридор. Напарник мёртв. Забирайте. Тварей всех убил.

— Принято. Жди, — отвечает мне кто-то усталым и абсолютно безэмоциональным голосом.

Чистильщики спускаются через полчаса – трое в серых комбинезонах, лица закрыты масками, в руках мешки и носилки. Один смотрит на останки, снимает маску, морщится:

— Этот на -8 впервые был?

— Да, — хрипло отвечаю я, в горле пересохло.

— Бывает. После уменьшения порога допуска месяц назад – это уже третий в мою смену. А сколько еще пропало с концами, потому что без напарников пошли, — пожимает он плечами. И равнодушно, как будто собирает мусор, начинает складывать куски тела в мешок – голову, руку, оторванные ребра.

Поднимаюсь вместе с чистильщиками наверх. Расписываюсь в каких-то бумагах как свидетель и иду в управление. Кидаю жетон на стойку. Бабка смотрит на меня проницательным взглядом, пальцы пересчитывают мятые купюры.

— За смену, и еще плюс доплата за опасность, и еще за сопровождение новичка на -8, — бормочет она и кладет деньги на стол, неприязненно посматривая на мои руки, грязные и липкие от крови. — Иди что ль помойся в раздевалке. Нечего тут в крови по управлению шастать. А напарник твой где?

— Мёртв, — выдавливаю из себя, сжимая кулаки.

Она хмыкает, пожимает плечами, будто ей плевать, и отворачивается к своим журналам.

Но мне не плевать. Кровь кипит, ярость рвётся наружу. Это не её вина, она просто считает бумажки. Виноват тот, кто сверху, кто шлёт пацанов на смерть. Деньги, сжатые в кулаке, жгут ладонь, и я направляюсь к лестнице на второй этаж, где сидят начальники. Каждый шаг отдаётся в висках.

Дверь кабинета с табличкой "Управляющий" – белая, идеально чистая. Открываю её рывком и вхожу. Внутри – парень лет двадцати пяти, не из наших. Гладко выбритый, волосы зализаны назад. Костюм чистый, дорогой, и пахнет не углём, а каким-то цветочным дерьмом – такое только в центре города носят. Развалившись за столом, он лениво тыкает пальцем в голографический планшет. Наконец поднимает на меня взгляд и, скривив губы в брезгливой усмешке, произносит:

— Чего тебе? Стучать в дверь в трущобах не учат?

— Заткнись! Какой урод понизил планку допуска на -8 с шестидесяти баллов?! — ору я, приближаясь к столу. — Он даже выстрелить не успел! У него сын остался, три месяца от роду! Жена одна теперь, без кормильца! Вы его убили, суки!

Он вальяжно откидывается на стуле и скрещивает руки. Ухмылка ширится, будто я рассказал шутку.

— Ты же Кайл, номер 721, да? Успокойся, — медленно и скучающе произносит он. — Приказ сверху. Людей не хватает, может, и сам знаешь. В этом году только семь человек планку в 80 баллов прошло. Их убьют, тебя убьют – и что дальше? Кто будет -8 и -9 зачищать? А если не зачищать – сильные монстры выше полезут. Шахтёров пожрут, придётся военных вызывать. Нам оно надо?

— К чёрту ваши приказы! И военных к чёрту! — я бью кулаком по столу. — Вы его туда послали на смерть! Ребёнок даже "папа" не научился говорить, а его отец уже в мешке! На жалкое пособие жене и сыну не выжить! Кто ответит за это?!

— Сядь и не ори, — цедит управляющий, вставая со стула. — Не я тут решаю, кто и куда идёт. Не нравится — топай в центр управления городом скандалить. Только там тебя никто слушать не станет. Быстро в тюрьму сядешь или отправят за стену, в Пустошь, грузовые поезда с товарами от монстров охранять.

— Ты, мерзкая мразь, — рычу я, хватаю его за лацканы пиджака и тяну через стол. — Ты его видел хоть? Ты знаешь, как он умер? Его голову тварь оторвала у меня на глазах! А ты сидишь тут за белой дверью, в чистеньком кабинетике да в чистеньком костюмчике и дуреешь со скуки!

— Руки убрал! Думаешь, самый умный? И весь такой правильный? Ничего ты не знаешь, болван! — он вырывается, пятится к стене, лицо краснеет от злости. — Выпишу я им разовую компенсацию, хорошую! Напарник номер 1113 был, верно? Только свали отсюда, и чтоб больше я тебя не видел у себя в кабинете. Иначе ещё шаг – и сядешь на полгода. Я тебе гарантирую, связей хватит.

Дыхание рвется из груди, кулаки дрожат от несправедливости. Хочется размозжить ему череп о стену, но отхожу, понимая, что лучшего предложения, чем сейчас, я не добьюсь. Дверь хлопает за спиной, чуть не слетая с петель.